Вячеслав Шалыгин - Инстинкт гнева
— Ваш рейс, — вдруг сказал кто-то у провидца над ухом. — Если это действительно мастер Шуйский, я потревожу вас, только когда выберут нового главу Цехового Совета.
— Это… — Смотритель попытался обернуться, но твердая рука невидимки больно сжала ему плечо, и провидец остался в прежней позе. — Это очень долгая процедура. К тому времени, возможно…
— К тому времени ему будет некем командовать, — шепнул невидимка. — А после того, как вы укажете мне на последнего мастера, останусь только я. И вы. Для разнообразия. Всего хорошего, господин Смотритель. Приятных вам снов.
Плечу стало легче, и Смотритель резко обернулся. Ему показалось, что где-то на краю поля зрения мелькнуло нечто вроде легкого облачка сигаретного дыма, но утверждать он бы не решился. К тому же неподалеку была курилка, мало ли? Провидец резко встал, нервно схватил багаж и поспешил к посадочным воротам. Ему страшно хотелось убраться как можно быстрее и как можно дальше. Убраться и выкинуть из головы все, что произошло и привиделось за последние трое суток…
«…Казалось, миг растянулся на целую вечность. Впрочем, так лишь показалось. Ну, или вечность попалась поддельная, этакая дешевая китайская побрякушка. Мастер находил в себе силы невесело шутить лишь потому, что умирал не впервые. И каждый раз последний миг растягивался, будто резиновый. Но, как рвется, в конце концов, любая резина, рвалось и последнее мгновение. В точности, как хорошая резина, неожиданно и больно ударяя напоследок по рукам.
В этот раз удар рваной грелки был не только силен, но и горяч. Огненная волна сломала мастера пополам и швырнула на уцелевший третий ряд салона. Громкий хруст ломающихся костей заглушил все прочие звуки, даже вопли последних обезумевших пассажиров и трубный гул пламени. Проткнутое осколками ребер сердце напоследок мелко потрепетало и затихло. Сознание медленно угасало, как бы закрывая текущие „программы“. Сначала „выключилось“ осязание, затем обоняние и звук…
А секундой позже горячий смерч скрутил „на отжим“ и в таком вот компактном виде буквально вбил искореженное тело мастера между креслами, на которых корчились в пламени еще двое пассажиров.
Дольше других продержались „программы“ зрения и мышления. Мастер до последней секунды видел и понимал, что происходит. Но даже когда зрение капитулировало: кипящие глаза вытекли из глазниц, а затем вспыхнули вместе с кожей и мышцами лица, мастер еще осознавал себя.
Ему уже не было больно, он находился в той странной сумеречной зоне между окончанием одной жизни и началом другой, где не существовало ничего, кроме чистого разума. Ни боли, ни эмоций, ни желаний. Он существовал и не существовал одновременно, паря во мраке перехода от боли агонии к боли воскрешения.
Мысль о том, что весь этот кошмар предстоит прочувствовать заново, только в обратном порядке, не особо воодушевляла мастера, но воскрешение стоило и не таких жертв. К тому же мастера никто не спрашивал, хочет он воскресать или нет. Такова была воля мифической Вечности, Бога, генетической мутации… кто знает точно?
Но это чуть позже, а пока… „уснуть и видеть сны, быть может“. Хотя, нет. Снов не будет. Будет темнота, пустота, небытие, а затем снова боль. В общем, как всегда…»
…Смотритель резко открыл глаза и шумно выдохнул. Жив! Да, он все время осознавал, что это только повтор вещего сна, но как это было натурально! Провидец удивленно оглянулся. Самолет? Когда это он успел попасть в кресло «Боинга»? Пришел на «автомате»? Ну что ж, так даже лучше, не успел заскучать. Уф-ф! Слава богу, все почти позади!
Он резко вскинул руку и посмотрел на часы. Время! Смотритель повторно увидел «полуфинал» своего сна именно в те минуты и секунды, когда трагедия произошла на самом деле! Невероятно! Ни ему, ни другим Смотрителям такое не удавалось ни разу. Уникальный случай! Интересно, есть ли в этом какой-нибудь скрытый смысл, тайный знак свыше или что-то подобное? И если есть, как его следует толковать?
Провидец взглянул по сторонам. Пассажиры безмятежно сосали карамельки, ничуть не интересуясь происходящим в данную секунду на земле. Никто и не знал, что стоит смотреть вниз. Впрочем, с борта взлетающего «Боинга» цепочки разнокалиберных костров внизу никто не увидел бы при всем желании. Да, пожалуй, и не стоило на это смотреть.
Смотритель прикрыл глаза, искренне надеясь, что ему не привидится финальная сцена из вещего кошмара. Сон уже стал явью, и отныне в сознании Смотрителя ему не было места. В памяти — возможно, в грезах наяву — нет. Да и в памяти-то на уровне полувранья. «Видели по телевизору? А я там был, почти рядом! Почти видел все своими глазами! Мы как раз взлетали в паре километров от места крушения. Настроение, скажу вам честно, было не очень…» В общем, стандартный файл памяти, как у всех обывателей.
Смотритель нащупал в подлокотнике кнопку и немного откинул спинку кресла. И все-таки выкинуть из головы эту историю не удастся, даже если не пригрезится в «закрепляющем повторе» ее окончание. Кроме того, что случившееся было крупной авиакатастрофой, происходившее в эти самые минуты на месте крушения имело еще и глобальное значение, хотя пока об этом знали только два человека на всем белом свете: Смотритель и Хамелеон. Когда же все закончится (или это уже закончилось?), весь мир, сам того не желая и не замечая, свернет на дорожку новой Вероятности развития событий, далеко не прямую и довольно темную. А все из-за трусости Смотрителя, страшно желающего жить и, по возможности, вечно.
Провидец вздохнул. Мир, конечно, было жаль, но себя все-таки «жальче». Он чуть поерзал, устраиваясь в кресле, и, наконец, задремал. Как выяснилось, поступил Смотритель довольно опрометчиво. Финал авиакатастрофы отгремел и больше не мог пригрезиться, а вот финал вещего сна пока не реализовался, и провидцу пришлось-таки посмотреть его второй раз. Все попытки очнуться ни к чему не привели, и Смотритель смирился.
Ну что ж, не такая великая плата за жизнь и за предательство. Что отныне одно и то же…
«…Пожарные, спасатели и медики прибыли к месту крушения спустя полчаса. Вернее, прибыли они в район крушения, а не к месту. Непосредственно к горящим обломкам сумела подъехать только одна пожарная машина на базе „Урала“ и один „уазик“. Экипажам более современных, но отличающихся меньшей проходимостью машин пришлось месить талый снег и грязь ногами. Обломки были разбросаны на большой территории, и спасательная операция в темноте да еще на пересеченной местности шла довольно трудно. Спасательные команды рассыпались и теперь сбивались в случайные группы, медленно бредущие по холодной хляби на свет горящих обломков.
Спасатель из экипажа „уазика“ остановился и потянул носом. Частично дым сносило ветром в другую сторону, но видимость все равно была нулевой, а запахи горящего керосина, пластика и дерева чересчур сильными. Они почти полностью перебивали запахи другого рода: пережаренного мяса, паленых волос и тлеющей одежды. Однако спасатель уловил, что хотел. Он обогнул несколько крупных обломков, перебрался через ствол поваленной ели и спустился в неприметную ложбинку, провалившись в талый снег почти по пояс. Выбравшись из сугроба, он снова замер и повертел головой. Запах доносился откуда-то слева. Этот сладковатый, вызывающий волну плохо контролируемого гнева, смрадный запах врага. Его не мог унести никакой ветер. Запах, распаляющий охотничьи инстинкты и не оставляющий в голове ни одной мысли, кроме приказа „Убей!“
Спасатель выбрался из ложбинки и остановился около тлеющего обломка фюзеляжа. На грязной проталине рядом с обломком не нашлось ничего похожего на оружие, и спасателю пришлось импровизировать. Он оглянулся, чтобы лишний раз убедиться, что его никто не видит, ухватился за горячий кусок дюралюминия и резко, будто кусочек шоколада от плитки, отломил длинную, узкую полоску металла. Сунув обломок в карман форменной куртки, он лизнул обожженные пальцы и направился к темнеющим на снегу скорченным фигурам.
Три сильно обожженных трупа, издалека казалось — детских, лежали на крошечной полянке под обугленной елью. Только приблизившись на десяток шагов, можно было понять, что трупы на самом деле не детские. Просто они скорчились в „эмбриональных“ позах, настолько сильным было убившее их пламя. Остатки двойного ряда кресел тлели в нескольких метрах от трупов.
Спасатель обошел тела по часовой стрелке и присел над вещицей знакомых очертаний. Это был паспорт. На удивление целый, с едва тронутой пламенем обложкой. Спасатель достал фонарик и осветил третью страницу документа. Чутье не подвело, один из троих был тем, кто нужен.
Метрах в двадцати от спасателя и его находок проковыляли двое пожарных с какими-то баллонами или ранцами за плечами. До спасателя донесся обрывок их разговора:
— …Вон там основная масса. Полста человек, говорят, было.
