Лоис Буджолд - Осколки чести
– Я астрокартограф.
– Встаньте, пожалуйста.
Он снизошел до того, что поддержал ее под локоть, помогая подняться. Казалось, ему почему-то не хочется к ней прикасаться. Она промерзла до костей: тепло его руки ощущалось даже через толстую материю рукава. Форкосиган начал решительно подталкивать Корделию вверх по склону.
– Вы серьезно? – изумилась она. – И что вы собираетесь делать с пленной во время форсированного перехода? А если я размозжу вам камнем голову, пока вы будете спать?
– Я рискну.
Они добрались до края ущелья. Тяжело дыша, Корделия уцепилась за какое-то тоненькое деревце и с завистью заметила, что Форкосиган даже не запыхался.
– Ну, так. Я никуда не пойду, пока не похороню моих офицеров.
– Пустая трата времени и сил, – раздраженно проговорил он.
– Я не оставлю их на съедение зверям. Понятно? Может, ваши барраярские головорезы лучше умеют убивать, но ни один из них не мог бы умереть более достойно.
Секунду он молча смотрел на нее (лицо его оставалось непроницаемым), потом пожал плечами:
– Хорошо.
Корделия начала пробираться вдоль края ущелья.
– Я думала, это было здесь, – озадаченно сказала она. – Вы его куда-то перетащили?
– Нет. Но в его состоянии нельзя было далеко уползти.
– Но вы же сказали, что он мертв!
– Он почти мертв. Мертв его мозг, хотя тело все еще живо. Видимо, импульс нейробластера не задел мозжечок.
Корделия зашагала по помятой траве, Форкосиган молча следовал за ней.
– Дюбауэр! – Она бросилась к фигуре в бежевом комбинезоне, скорчившейся в папоротниках. Услыхав ее голос, он перевернулся, резко вытянулся – и вдруг судорога потрясла все его тело; по нему словно пробегали какие-то волны, губы растянулись в странной ухмылке. «Замерз?» – изумленно подумала она, опускаясь на колени, но тут же сообразила, в чем дело. Вытянув из кармана платок, она поспешно сложила его и засунула ему между зубов. Губы мичмана были прокушены во время предыдущих приступов. Примерно через три минуты дрожь прекратилась, он вздохнул и снова обмяк.
Она озабоченно осмотрела его. Дюбауэр открыл глаза и, беспомощно ловя ее руку, издал что-то вроде жалобного поскуливания. Она, успокаивая, погладила его по голове и вытерла с подбородка кровавую пену. Раненый затих.
Корделия повернулась к Форкосигану. Слезы ярости и боли застилали ей глаза.
– Он не мертв! Вы лгали! Он жив, и ему нужна медицинская помощь!
– Не надо закрывать глаза на реальность, коммандер Нейсмит. Удары нейробластера не излечиваются.
– Вот как? Сейчас еще неизвестно, насколько изувечило его ваше гнусное оружие. Он по-прежнему видит, слышит и чувствует – вы не можете назначить его трупом по своему желанию!
Лицо офицера напоминало бесстрастную маску.
– Если вам угодно, – сдержанно произнес он, – я могу прекратить его мучения. Мой боевой нож заточен, как бритва. Если действовать быстро, им можно практически безболезненно перерезать горло. Или, если вы сочтете это своим командирским долгом, сделайте это сами.
– Вы так поступили бы с кем-нибудь из своих людей?
– Конечно. И они сделали бы для меня то же. Никто не захотел бы длить подобную жизнь.
Она встала и пристально посмотрела на него.
– В таком случае, быть барраярцем – означает жить среди каннибалов.
Оба надолго замолчали. Наконец тишину нарушил стон Дюбауэра. Форкосиган шевельнулся и сухо спросил:
– Что же вы собираетесь с ним делать?
Корделия устало растирала виски, гадая, какой мольбой смягчить этого безжалостного человека. Ее тошнило, язык стал ватным, ноги дрожали и подгибались от усталости, боли и голода.
– А куда именно вы планируете идти? – с трудом спросила она, не зная, с чего начать.
– Здесь есть наш тайный склад. Дорогу я найду. Там оборудование для связи, оружие, пища… Если я доберусь туда, то смогу… э-э… буду в состоянии справиться со всеми проблемами.
– На складе есть лекарства?
– Да, – неохотно признался он.
– Ладно. – Надежды практически нет, но надо попробовать. – Я буду с вами сотрудничать, дам слово чести быть вашим пленником, всячески помогать вам – конечно, при условии, что это не поставит под угрозу мой корабль, – если вы позволите взять с собой мичмана Дюбауэра.
– Это исключено. Он даже идти не может.
– Думаю, что сможет, если ему помогать.
– А если я не позволю? – В его голосе прозвучало явное раздражение.
– Тогда вам придется либо оставить нас обоих, либо убить.
Стараясь не смотреть на нож, она подняла подбородок и стала ждать.
– Я не убиваю пленных.
Корделия с облегчением услышала, что он употребил множественное число. Значит, барраярец все-таки вернул Дюбауэру человеческое звание. Она снова опустилась на колени, чтобы скорее помочь раненому встать, пока этому Форкосигану не вздумалось закончить спор, парализовав ее и добив беспомощного ботаника.
– Хорошо, – сдался он, бросив на нее странный пристальный взгляд. – Берите его с собой. Но нам надо поторапливаться.
Ей удалось поднять мичмана на ноги. Двигался он с трудом, то и дело обвисая у нее на плечах, но выбирать не приходилось. Похоже, он мог слышать, но не понимал смысла речи.
– Вот видите, – отчаянно оправдывалась Корделия, – он может идти. Ему просто надо немного помогать.
Они добрались до края прогалины. Последние лучи вечернего солнца прочертили ее длинными черными тенями, превратив в подобие огромной тигровой шкуры. Форкосиган остановился.
– Будь я один, – сказал он, – я отправился бы к складу только с тем НЗ, который у меня на поясе. Но раз мы втроем, лучше сначала обыскать лагерь – может, там найдется какая-то пища. Я пойду погляжу, а вы тем временем можете похоронить вашего офицера.
Корделия кивнула.
– Заодно поищите что-нибудь, чем можно копать. Мне надо сперва позаботиться о Дюбауэре.
Он лишь махнул рукой и направился к сожженному кольцу палаток. В обуглившихся кучах ей удалось откопать два полусгоревших спальных мешка – но там не нашлось ни одежды, ни лекарств, ни мыла, ни даже ведра, в котором можно было бы согреть воду. Смирившись с неизбежностью, Корделия подвела мичмана к ручью, раздела его, вымыла, промыла царапины и, как смогла, отстирала его брюки в холодной воде. Потом вытерла спальным мешком, снова надела на него нижнюю рубашку и куртку, а вокруг бедер обмотала второй спальный мешок – наподобие саронга. Дюбауэр дрожал и стонал, но не сопротивлялся.
Тем временем Форкосиган отыскал две коробки с питанием: этикетки сгорели, но сама упаковка не пострадала. Корделия вскрыла один пакетик, добавила воды из ручья, попробовала. Оказалось – овсянка на соевом молоке.
– Хорошо, – заметила она, – самая подходящая еда для больного. А что в другой коробке?
Форкосиган уже проводил собственный эксперимент. Он тоже развел водой содержимое своего пакетика, перемешал и понюхал получившееся блюдо.
– Что-то не пойму, – признался он, протягивая Корделии результат своих трудов. – Пахнет довольно странно. Он не мог испортиться?
В пакете оказалась белая паста с резким запахом.
– Все в порядке, – успокоила его она. – Это искусственная салатная заправка на основе сыра-рокфора. – Устроившись поудобнее, Корделия задумалась над меню. – По крайней мере очень калорийно, а лишние калории нам не помешают. В этом вашем поясе случайно не найдется ложки?
Форкосиган снял с ремня какой-то предмет, оказавшийся складным дорожным набором, и молча вручил Корделии.
– Спасибо. – Корделия почувствовала странную радость, словно он сотворил у нее на глазах какое-то чудо.
Пожав плечами, Форкосиган в сгущающейся темноте снова отправился на поиски, а она начала кормить Дюбауэра. Несмотря на отчаянный голод, бедняга не мог есть самостоятельно.
Форкосиган вернулся к ручью.
– Я нашел вот это. – Он передал ей небольшую геологическую лопатку для сбора образцов почвы. – Для ваших целей не слишком удобный инструмент, но ничего лучшего пока нет.
– Это лопатка Рега, – отозвалась Корделия. – Обойдемся ею.
Она отвела Дюбауэра в сторонку и уложила на землю. Наверное, лесной папоротник можно использовать как подстилку – она решила, что попозже наберет охапку-другую. Разметив могилу неподалеку от того места, где погиб Роузмонт, Корделия принялась снимать дерн. Корни оказались крепкими, упругими и неподатливыми, и она очень быстро выбилась из сил.
Из темноты возник Форкосиган.
– Я нашел несколько люминофоров.
Надломив прозрачную трубку величиной с карандаш, он положил ее на землю рядом с могилой, и все вокруг озарилось неестественным сине-зеленым светом. Стоя рядом, барраярец критически наблюдал за работой Корделии.
Она энергично ковыряла грунт, злясь, что он на нее смотрит. «Уйди, – мысленно просила она, – дай мне мирно похоронить моего друга». Тут ей пришла новая мысль, заставившая забеспокоиться: «Может, он не позволит мне закончить… Я работаю слишком медленно…» Она заспешила.
