Мария Ермакова - Тенета
Татьяна Викторовна, тихонько улыбаясь, отдала приказ Э, и глаза Рисы закрылись. Пускай спит и видит сладкие сны про смешную, хаотично машущую щупальцами копию супруга. Сканирование закончилось. Откинувшись на спинку кресла и прикрыв веки, Татьяна просматривала данные исследований, по ходу делая пометки в разделах профилактической программы. Молодой, здоровый организм пациентки был готов к вынашиванию ребенка, но зачатие могло представлять проблему из-за низкого уровня половых гормонов, ведь Риса была родом с побережья, а тамошние юммы развивались медленнее своих внутриконтинентальных ровесниц. Итак, не помешает очистка организма, усиленная минерализация тканей и некоторое повышение уровня гормонов в крови.
Татьяна запустила необходимые процессы, выполнила подстройку систем на основании постоянно поступающих от Э данных, и вышла из операционной, радуясь ждущему у порога Биму и тампу, с суматошным чириканием обвившемуся вокруг её запястья.
К своему удивлению она не нашла юмбаи ни в кухне, ни в покоях, отведённых новобрачным. Шаги обнаружился в смотровой, висящим на странном сооружении, напоминающем палку с двумя поперечинами.
— Вы не возражаете, доктор Танни, я просил Управляющий Разум вырастить мне лилэо?
— Нет, — она села в своё кресло и с интересом воззрилась на красиво поименованную палку.
— Прекрасный вид отсюда, — сказал юмбаи. — Звёзды сопровождают меня в пути, но я не устаю радоваться им. Истинно велики Боги, создавшие вселенную!
— Религия в вашем мире много значит даже для пилотов, ветор? — спросила Татьяна.
Ей нравился старый космический волк, пилот гембалы класса «Попутчик», управлявший своим кораблём, окружённым непредсказуемыми астероидами, в одиночку.
— Особенно для пилотов, доктор! — серьёзно заметил Шаги. — Мы же водим наши гембалы под их крыльями, а планеты остаются внизу. Неужели вы не чувствуете этого, живя здесь?
— Распростёртые крылья богов? — Татьяна сдержала улыбку, чтобы не обидеть старого юмбаи. — Это звучит, как строка из божественного псалма, а я в них плохо разбираюсь.
Шаги искоса посмотрел на нее.
— Вы ещё молоды, доктор. Поживёте подольше — разберётесь. Стоя на пороге, можно смотреть в обе стороны, а можно запрокинуть голову и любоваться небом. Что с моей юммой?
— Не беспокойтесь о ней, ветор. Она готова к последствиям близости. Я чуть-чуть подкорректирую гормональный фон, чтобы всё прошло идеально, и затем примусь за вас.
Землянин с юмором хмыкнул бы — юмбаи заурчал.
— У меня пять детёнышей, — довольно заявил он. — Всех цветов неба — кроткого и не очень. И каждую из их матерей я любил, мне казалось, особенной любовью… — он помолчал, покачиваясь на перекладине, — …как кажется сейчас.
— Вам не кажется, — тихо ответила Татьяна. — Так и есть. Время делит жизнь на части, но память не может поделить.
Шаги одобрительно помахал щупальцами.
— Дети — вот наша память, — назидательно сказал он. — И они времени не по зубам, вы правы, доктор. Потому что у них будут их дети, и так далее…
Сердце пропустило удар, болезненно среагировав на слова ветора. Татьяна давно запретила себе сожалеть о том, что они с Артемом не успели с ребёнком. Закрыла мысли об этом в засыпном огнеупорном сейфе сознания, и ключ выкинула из окна самолёта. И они не рвались изнутри — эти невыплаканные слёзы, но иногда, как сейчас, нападение происходило снаружи.
— Вы не голодны? — поспешно спросила она и, получив отрицательное махание трех щупальцев в ответ, поднялась. — А я — да. Пойду, перекушу.
Но вместо кухни направилась в Центр управления. Села за пульт, положила лоб на сцеплённые пальцы и пригорюнилась. Слова ветора ударили неожиданно, как наёмный убийца из-за угла. Неожиданно и безошибочно.
— Знаете вы, отчего большинству разумных существ не дано ведать о своей судьбе? — вдруг заполнил помещение низкий голос.
Татьяна изумлённо вскинула голову.
На стене, в том месте, где обычно Э выводил экран связи, клубилась раз виденная тьма, из которой выглядывало эффектное бело-чёрное лицо.
— Ирбис!
— Да, Лу-Танни, — чёрные губы растянулись в улыбке. — Но вы не ответили на мой вопрос.
Татьяна нахмурилась.
— Никогда не была фаталисткой, — сказала она, откидываясь на спинку прогнувшегося для удобства кресла, — мне всегда казалось, что человек сам выстраивает собственную судьбу и потому не может знать её. Ибо, пока он не совершит тот или иной поступок — путь не определён!
Таинственный посетитель рассмеялся странным, горловым смехом.
— Вот именно. Вы ещё ничего не сделали для того, чтобы грустить. Отчаяние вам к лицу, Танни. Отчаяние, а не печаль.
Она смотрела на него, подняв брови.
— Я не понимаю вас…
— Вы не понимаете себя, — пожал плечами Ирбис, и она впервые обратила внимание, что его плечи тоже изукрашены прихотливыми цепочками чёрных пятен на белой шкуре, — куда уж вам понять кого-то ещё!
— На моей родной планете, — сердито сказала Татьяна, — подобное поведение называется хамством.
— А на моей родной планете говорили — если не понимаешь себя, выйди из мира и войди заново. Что вы думаете о Гессе?
Татьяна Викторовна едва не подавилась воздухом.
— Что???
— Вы же любите «Игру в бисер», Лу-Танни! И вам нечего о ней сказать?
— Почему вы задаете такие странные вопросы?
— Потому что хочу получить странные ответы. Пробудить в вас странные мысли… воспоминания…
Будто спугнутая птица коснулась суматошным крылом виска. Жар на мгновение затопил сознание, сдвинул его, словно крышку гроба, приоткрыв исподнюю розовую обивку. «Мастер не считал себя мудрым, — неожиданно прозвучало в голове, словно проснулось, — но мудрость настолько обширна и тяжела, что сотни книг можно написать по одной только его строке…».
— Вам задали вопрос, Танни, но не дождались ответа. Почему — вы — любите — Гессе?
— Я… я не знаю, — совершенно растерялась Татьяна.
Через щёлку в броне, пробитую его вопросами, начали просачиваться отрывочные воспоминания. Она вспомнила о нападении, произошедшем в околопланетарном пространстве Земли, но больше ничего конкретного, кроме того, что в тот момент ей просто необходимо было куда-то прибыть.
Мгновенье Ирбис, чуть не вываливаясь из клубящейся темноты, смотрел на неё.
— Так вспоминайте, аллорх ха!
Угольная пыль ударила в лицо, застила белизну комнаты и скрыла яркость кристалиновых глаз. Когда Татьяна пришла в себя, стена снова была белой и стерильной. Ни следа черноты вокруг.
— Э, — воскликнула она, — что нужно для того, чтобы отследить местонахождение источника сигнала?
Панель управления изменилась, вывела внутренний дисплей, по которому побежал список необходимого оборудования. Татьяна не дождалась его окончания, шлепнула по поверхности, как всегда делал Лу-Тан.
— Заказывай всё! И будь готов осуществить полное подключение к архивам станции! Я испытываю настоятельную необходимость узнать про отношения Лу-Тана с этим субъектом!
Она резко поднялась и вышла, направившись в операционную. Юмма Риса была готова к пробуждению.
* * *С юмбаи Шаги проблем, к удивлению Татьяны, не возникло. В полётах ветор вёл аскетический образ жизни, во время краткосрочных посещений родного мира не пускался во все тяжкие, мудро полагая, что сдержанность в еде и питье не должна носить периодический характер. К своему вполне преклонному возрасту, он сохранял ясный ум и отменное здоровье. После обследования Татьяна вызвала к себе «новобрачных» и сообщила, что теперь оба готовы к зачатию и могут спокойно отправляться домой. Однако юмбаи, пожевав морщинистыми губами, обнял свою юмму сразу пятью щупальцами и ответил, что его благодарность безгранична, но они с Рисой решили остаться на станции до тех пор, пока новая жизнь не появиться внутри неё, и Татьяна Викторовна не подтвердит этого лично.
— Риса рассказала мне об услышанном и более того, просила Управляющий Разум проиграть мне ту мелодию. Мы не зря явились сюда, доктор Танни. С вами благословение Богов, и мы бы хотели, чтобы искра нашей общей жизни зажглась в вашем присутствии, — заявил ветор, каждым словом вгоняя Татьяну Викторовну в жаркий румянец.
— Эмм… — промямлила она. — В моем родном мире такие вещи делают тайно…
— Это не препятствие! — заурчал юмбаи. — Достаточно вашего присутствия на станции. Нескольких циклов нам вполне хватит!
Татьяна Викторовна мысленно взялась за голову. Впрочем, как показала практика, новобрачные вели себя исключительно тихо. Э вырастил для них два лилэо рядом, и они часами висели на них, сплетя щупальца. Проходя мимо двери в их покои, Татьяна ускоряла шаги. Дыхание сбивалось от странного, нерационального чувства то ли потери, то ли жалости. Только вот кого она жалела и почему — никак не могла понять.
