Ольга Онойко - Сфера 17
Фрайманн помрачнел, хотя, казалось, более мрачным быть невозможно. Он сел рядом с Николасом и облокотился о собственные колени.
— Кто-то догадывается об истинном положении вещей, — продолжал тот. — И хочет меня устранить… Полагаю, это Стерлядь.
Фрайманн смотрел внимательно. Глаза у него были совершенно чёрные, без чёткой границы между радужкой и зрачком, и от неподвижного холодного взгляда становилось не по себе.
— Стерлядь, — повторил Фрайманн.
— Нужны доказательства.
— Я не сориентировался, — Чёрный Кулак досадливо покачал головой. — Надо было брать живым.
Николас вздохнул.
— Он не мог действовать в одиночку. Каэла. Её нужно арестовать и допросить. И немедленно.
Фрайманн молча кивнул и вытащил из нагрудного кармана гарнитуру. Он отдавал приказы, а Николас смотрел в окно на панораму ночного Плутоний-Сити, мало-помалу приходил в себя и думал, что импортная планшетка безнадёжно испорчена, а на Циа таких не делают и до конца изоляции придётся переходить на лэптоп. Если изоляция когда-нибудь закончится… Ещё он думал, что делу нельзя давать ход, а значит, от Каэлы придётся избавляться. С каждым днём на его совести всё больше и больше жизней, и это не прекратится. И ещё: он забыл поблагодарить товарища Фрайманна за спасение собственной.
— Я бы арестовал всех, кто сейчас на дежурстве, — сказал тот, сложив гарнитуру.
— Нет. Если мы будем слишком осторожны, Стерлядь тоже начнёт осторожничать. А нам это невыгодно.
Фрайманн неожиданно проявил эмоции: беззвучно сплюнул.
— Я не понимаю, чего мы ждём, — сказал он с искренней досадой. — Взять его да и к стенке.
— Нет. — Николас откинул голову на спинку дивана, уставился в потолок. Виски ныли. — Сейчас мы следим за каждым его движением. Практически всю его агентуру держим под колпаком. Мы можем взять их за пару часов. Но Манта не успокоится. Не будет этих, появятся другие, о которых мы ничего знать не будем. Придётся всё начинать сначала, а информация дорого нам стоила… Стерлядь должен чувствовать себя в безопасности.
Фрайманн опустил голову.
— Не понимаю я этого, — пробурчал он.
— Так решил товарищ Кейнс, — Николас применил абсолютный аргумент.
Фрайманн даже выпрямился при звуке этого имени.
— Ясно, товарищ Реннард.
Николас закрыл глаза. Спасибо тебе, железяка, но как же я не хочу тебя видеть…
— Я не стал бы доверять дежурному водителю, — сказал Чёрный Кулак. — Должен был быть запасной план покушения. Вы остались работать, но могли и поехать домой. Давайте я вас отвезу, товарищ начупр.
— Не стоит. Слишком поздно. Спасибо. Я посплю тут. — Николас потер лицо руками. — В шкафу подушка и одеяло…
Фрайманн встал и шагнул к шкафу.
— Погодите, — Николас потянулся за ним, но в глазах темнело, слишком трудно было встать. — Не надо, спасибо! Я сам…
— Меня не затруднит, — ответил Фрайманн, возвращаясь с мягкой охапкой. — Какие будут указания насчёт девушки?
— Сколько времени?
— Половина третьего.
— Нужно допросить её. Но нельзя, чтобы её успел допросить кто-то ещё. Она… не производила на меня впечатления железной женщины. Она может расколоться слишком быстро. А информация не должна уйти дальше нас с вами.
Фрайманн подумал.
— Я этим займусь. В Отдельном батальоне людей Стерляди нет. Разрешите заменить охрану в здании на моих, товарищ Реннард.
— Разрешаю, — у Николаса слипались глаза. — Через четыре часа я лично её допрошу. Сопровождайте меня, товарищ Фрайманн… если у вас нет срочных дел.
— Я вас разбужу, — ответил Чёрный Кулак.
Бедная Каэла, думал Николас, шагая по бетонным коридорам тюрьмы за Эрвином Фрайманном. Специзолятор наводил на него тоску. Зданию исполнилось уже лет сто. Стены его год за годом впитывали ненависть и злобу, боль и тоску, пока не переполнились ими и не начали излучать вовне, усиливать, как ретранслятор усиливает сигнал. Николас чувствовал себя подавленным. Вокруг лязгали решётки, с грохотом захлопывались железные двери. Тихо, тошнотно зудели дешёвые лампы. Охранники вытягивались по струнке при виде Фрайманна. В боковом коридоре мелькнули две надзирательницы — одутловатые, с лицами алкоголичек. Бедная Каэла…
Ему было искренне её жаль.
Доложили, что гражданка Джонс готова к допросу. В переводе на человеческий язык это значило, что она уже сломана. Ночной арест, солдаты Отдельного батальона, четыре часа в одиночной камере… ей хватило. Николас оказался прав, она не была настоящей заговорщицей. Просто дурочка, которую запугали или обманули. Он был бы бесконечно рад, если бы мог просто выслать её из столицы или хотя бы отправить на воспитательные работы — большего наказания она не заслуживала.
Но Стерлядь…
Если это действительно Стерлядь, только Кейнс может отдать приказ о его раскрытии. Он или Доктор.
Приказа не было.
Каэлу придётся убрать.
Нет другого выхода. Она не сумеет молчать. Она глупа и безвольна.
Николас подумал, что подписывает расстрельные приговоры главным образом для двух категорий граждан. И если враги безусловно заслуживают свинца, то дураков ему всегда отчаянно жаль. Они не виноваты в том, что родились дураками. Мрачная истина в том, что делу революции они зачастую способны нанести больше вреда, чем враги.
Ещё он подумал, что красавицу Каэлу Джонс устроили к нему на работу как статусную секретаршу. Члены Народного правительства много работают, им нужно расслабляться. Другой на его месте без стеснения использовал бы Каэлу для физического отдыха. В первые дни она откровенно ждала от Николаса домогательств и явно готова была откликнуться… возможно, тогда покушение произошло бы раньше и оказалось более успешным. Реннард скривил угол рта. Забавный мальчик Кайл, хороший мальчик… не окажись в кабинете Фрайманна — а кто ждал, что он явится с докладом среди ночи? — да, не будь там Чёрного Кулака, хоронили бы сейчас товарища Реннарда торжественно. Так сказать, под гром военных маршей.
Мрачный солдат в чёрной форме Отдельного батальона отпёр дверь камеры. Реннард шагнул внутрь.
Камера была чуть больше гроба — два на два метра, без окон. Было так холодно, что Николас мгновенно замёрз. На железной шконке сидела Каэла. Она едва повернула голову в сторону вошедших и не издала ни звука. Лицо её было всё в пунцовых и белых пятнах, веки распухли, из носа текло. Её трясло крупной дрожью — от страха и холода: она была совершенно обнажена. Николас вспомнил, что её, готовя к допросу, обыскали «с тщанием», то есть провели досмотр интимных мест.
Стерлядь, угрюмо подумал он, чувствуя острую жалость к девушке, это ты виноват, Стерлядь, ублюдок. Отравленную иглу Николас держал в правой руке, между безымянным и средним пальцем. По крайней мере, будет быстро и не больно, без страшных судов и расстрелов…
Фрайманн закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
Секретарша смотрела мимо Николаса. Нижняя челюсть у неё тряслась, как у старухи, глаза были неподвижны и совершенно безумны. Николас тяжело вздохнул и снял китель. Кто-то тут недавно перестарался, подумалось ему. Он сел рядом с Каэлой и накинул китель ей на плечи.
— Всё, — сказал он. — Всё уже кончилось, глупая. Я с тобой.
И тогда она завыла.
Мороз подирал по коже от этого воя. Несчастная выла тонко, как животное, мерно ударяясь затылком о бетонную стену; лицо её страшно исказилось, губы разошлись так, что открылись дёсны, крупные слёзы бежали по щекам как бусины.
— Тшш, — шептал Николас, обнимая её за плечи. — Ну успокойся. Тише, девочка. Давай ты мне сейчас всё расскажешь, и поедем домой.
С последним словом её сотрясла судорога. Каэла зарыдала в голос. Николас погладил её по голове.
— Чем скорее расскажешь, — сказал он ласково, — тем скорее поедем. Расскажи мне про брата.
— А где он? — выдохнула Каэла сквозь слёзы.
— У нас, где же ещё. Вы с ним здорово ошиблись, Кэ. И это очень плохо. Ну о чём вы думали, скажи на милость?
— Мы… мы…
— Кто вас курировал? Кто выходил с вами на контакт?
— Питер… а… товарищ Реннард, что теперь будет? я теперь… я не знала! — она вцепилась в его руки так, что на коже остались царапины; Николас осторожно отнял кисти. — Я не знала, что всё так!.. Я виновата, я всё расскажу… и Кайл… что теперь будет…
— Тшш. Я же сказал: ты всё расскажешь и поедем домой.
Фрайманн смотрел на них молча. Лицо его оставалось совершенно непроницаемым.
Признания не заняли много времени. К матери Каэлы, моложавой, в соку пятидесятилетней женщине, наведывался некий Питер Смит. Он открыто называл себя «сотрудником спецслужб», рассказывал пугающие истории о врагах революции и анархистах. Мать спала с ним и даже подумывала выйти замуж, потому что находила надёжным человеком. Похоже, он обладал неким особенным обаянием… или пользовался психотехниками того же рода, какими в совершенстве владел Фрайманн. Он получил полную власть над умами семейства, Джонсы верили каждому его слову. Однажды он предложил Кайлу стать сотрудником Управления внутренней безопасности. Кайл согласился, не размышляя. Он давно завидовал сестре, служившей на ответственной должности. Каэла радовалась за него. Семью не смутило, что из всего Управления на контакт с ними выходил один Питер, не смутило и отсутствие официального оформления — ведь всё было так секретно… Удостоверения Питера они тоже не видели.
