Пространство Откровения. Город Бездны - Аластер Рейнольдс
– А что происходит с ее мозгом? – спросила Гитта.
– Он ей больше не нужен. По большому счету, и нервная система тоже – в нашем понимании.
– Вы не ответили на мой вопрос.
Дитерлинг улыбнулся:
– В первую очередь молодняк поедает материнский мозг.
– Они пожирают свою мать? – ужаснулась Гитта.
Гамадриада, слившись с деревом, сама становится растением. Но это происходит лишь после того, как змея достигает зрелости и обретает способность спирально обвить ствол от земли и вплоть до зеленого полога. К тому времени новые гамадриады в ее псевдочреве уже почти сформировались.
Наше дерево наверняка перенесло несколько слияний. Возможно, настоящее дерево давно сгнило и от него остались лишь сросшиеся оболочки мертвых гамадриад. Впрочем, не исключено, что последняя присоединившаяся змея в некотором смысле все еще жива – широко расправив свой фотосинтетический капюшон на вершине дерева, упивается солнечным светом. Никто не знает, как долго змеи способны прожить в этой последней, «безмозглой», растительной фазе. Однако рано или поздно другая зрелая особь приползет к этому дереву и заявит на него свои права. Она заскользит вверх по стволу и пронзит своей головой капюшон предшественницы, а затем расправит собственный капюшон над ним. В тени, без солнечного света, капюшон быстро засохнет, а новая змея сольется с деревом и сделается почти растением. Остатки ее животной ткани пригодятся лишь для того, чтобы снабдить пищей молодняк, который появится через несколько месяцев после слияния. Некий химический сигнал разбудит новорожденных, и они прогрызут себе путь из чрева, переваривая на ходу свою мать. Сожрут мозг, затем спустятся по спирали, продолжая питаться родительским телом, пока не выйдут наружу у самой земли, – полностью сформировавшиеся, готовые охотиться молодые гамадриады.
– Тебе это кажется отвратительным, – угадал Кагуэлла мысль Гитты. – Но на Земле случаются вещи и похуже. Так называемый австралийский паук по мере созревания его потомства просто превращается в кашу. Согласись, в этом есть некая дарвинистская чистота эксперимента. Эволюция не слишком обеспокоена тем, что случается с существами, которые уже передали по наследству генетическую информацию. Ты привыкла, что взрослые животные некоторое время присматривают за потомством, воспитывая и оберегая его от хищников. Но гамадриадам чужды подобные условности. Даже только что вылупившаяся змея куда сильнее любого из местных животных, а значит, не нуждается в защите. И учиться чему-то новому незачем – все уже давно заложено. Для взрослых особей почти не существует селекционного отбора, препятствующего их гибели в момент рождения потомства. Поэтому для молодняка абсолютно логично насыщаться собственными матерями.
Пришла очередь улыбнуться и мне.
– Вы, похоже, восхищаетесь этим.
– Да разве можно не восхищаться столь безупречным процессом?
Не совсем уверен, что дальше события развивались именно так. Я смотрел на Кагуэллу, одновременно приглядывая за Гиттой. Первым начал действовать Вайкуна… или все-таки тот парень, Родригес?
Вайкуна сунул руку в карман и достал пистолет.
– Родригес, отойди в сторону! – приказал он.
Я был в полном недоумении. Родригес держал руку в кармане, словно собирался оттуда что-то вынуть. Вайкуна выразительно повел дулом пистолета:
– Я велел тебе отойти.
– Доктор, – вмешался я, – вы не желаете объяснить, с какой стати угрожаете одному из моих людей?
– С радостью объясню, Мирабель. После того, как разделаюсь с ним.
Родригес посмотрел на меня широко открытыми глазами. Он казался изумленным:
– Таннер, не знаю, что ему нужно. Я просто собрался перекусить…
Я перевел взгляд на доктора-упыря:
– Итак, доктор?
– У него в кармане нет упаковки с пайком. Он полез за пистолетом.
Что за чушь! Зачем Родригесу доставать пистолет, если у него на плече, как и у Кагуэллы, висит охотничье ружье?
Оба застыли, прожигая взглядом друг друга.
Необходимо было принять решение. Я кивнул Кагуэлле:
– Позвольте, я разберусь. Уведите Гитту подальше – мало ли начнется перестрелка. Увидимся позже, в лагере.
– Вот именно! – проскрипел Вайкуна. – Уходите прочь, пока Родригес не убил вас.
Взяв жену за руку, Кагуэлла неохотно отошел в сторону:
– Вы это серьезно, доктор?
– На мой взгляд, он вполне серьезен, – пробормотал Дитерлинг, в свою очередь потихоньку отступая.
– Итак? – повторил я, обращаясь к упырю.
Рука Вайкуны дрожала. Он стрелял плохо, однако не обязательно быть снайпером, чтобы уложить Родригеса на разделяющей их дистанции. Доктор заговорил медленно, с нарочитым спокойствием:
– Это самозванец, Таннер. Я получил сообщение из Дома Рептилий, пока вы были здесь.
Родригес покачал головой:
– Что за чепуха!
Доктор вполне мог получить сообщение из Дома Рептилий. Обычно я пристегивал браслет связи, покидая лагерь, но в то утро засуетился и забыл об этом. Поэтому сигнал из Дома не мог выйти за пределы лагеря.
Я повернулся к Родригесу:
– Вынь руку из кармана, только медленно.
– Неужели вы поверили этому подонку?!
– Я не знаю, кому верить. Но если ты говоришь правду, то в кармане у тебя действительно сандвич.
– Таннер, ей-богу, это…
– Делай, как сказано, черт побери!
– Осторожно! – прошипел Вайкуна.
Родригес вынул руку из кармана с высокомерной медлительностью, не сводя глаз с меня и Вайкуны. Двумя пальцами – большим и указательным – он сжимал нечто плоское и черное. В джунглях всегда сумерки, да и манера обращения с предметом могла создать впечатление, что это действительно пища. На миг я поддался внушению.
Но только на миг. Это был пистолет – маленькое элегантное и жестокое оружие, предназначенное для заказного убийства.
Вайкуна выстрелил. Возможно, для того, чтобы серьезно ранить стоящего напротив человека, требуется гораздо больше мастерства, чем я предполагал. Так или иначе, но пуля попала Родригесу в левое плечо, заставив его пошатнуться и вскрикнуть, но не более того. Вспышка
