Андрей Ливадный - Среда выживания
Душа очнулась, встрепенулась на миг и тут же снова нырнула в сумрак.
Настя ему нравилась, до невольного замирания сердца, до боли в груди, когда случайно встречались их взгляды.
– Привет! – Настя замедлила шаг, на ее лице появилась растерянность, но через миг робкая улыбка коснулась черт. – По делу зашел? – она теребила в руках перчатки. – Проходи. Отсек недавно реконструирован, но тут все в порядке, не волнуйся!
Егор чувствовал: нужно развернуться и уйти.
– Зачем нам гидропоника? – вместо этого хрипло спросил он.
Настя остановилась.
– Пища. Нормальная человеческая пища. Знаешь, сколько здесь сортов растений? Сотни!
– Откуда? – удивился Бестужев.
– Из запасов криогенных модулей! Ты разве не помнишь? Когда открыли «Курганы Спящих», там, в отдельных хранилищах, нашли семена многих земных растений!
– Не помню, – признался он. – Пожалуй, я пойду. По ошибке не там свернул.
– Подожди! – Настя коснулась его руки. – Избегаешь меня? Жалеешь? Ответь – почему? – она пристально взглянула ему в глаза. – Только не лги, прошу!
– Из-за хондийского нерва, – глухо ответил он. – Он меняет восприятие…
– Пустяки, – она улыбнулась, вопреки внутренней дрожи. – Прошу, не уходи!
– Ты ничего не понимаешь! – он поднял взгляд.
– Может, и не понимаю… – Настя потупилась. – Но ты постоянно один. Всех сторонишься. Как нерв меняет восприятие? Что ты чувствуешь?
Душа сжалась. Снова вспыхнула боль. Хотелось смахнуть слезинку с ее ресниц.
– Егор, так нельзя! – она решительно взяла его за руку. – Останься. Прошу. Пойдем, покажу тебе…
– Дел много, – он ответил сумрачно, решительно.
– Нет! – Настя крепче сжала его руку. – Один раз живем, Егорушка… – уже тише добавила она. – Я не боюсь. Поверь!..
Ее ладонь разжалась, но тепло прикосновения не исчезло, оно жгло, и нерв внезапно притих, зато в душе всколыхнулась буря эмоций, захлестнула, лишила рассудка…
* * *С Настей Егор снова почувствовал себя человеком.
Нерв неожиданно сдался без боя. Бестужев ожил, словно родился заново, с ним произошло что-то невероятное, немыслимое! Мир вокруг изменился, предстал в совершенно ином свете.
Эти ощущения трудно передать.
Истерзанный страхом, озлобленный, доведенный до грани сумасшествия, он, не сумев погасить вспышку вырвавшегося на волю чувства, полностью отдался ему.
Темный свод отсека смыкался над ними. Егор не ощущал запахов. Поток прохладного воздуха овевал разгоряченное лицо, но это не раздражало, как прежде.
Неделя счастья.
Семь дней без препаратов, без изматывающей борьбы. Не верилось, что такое вообще возможно…
Приходя вечером, Егор всегда надевал перчатки, пряча железы на ладонях. Это срабатывало.
Настя встала, включила свет.
– Есть хочешь?
– Угу, – он лежал на спине, тонул в ощущениях незыблемого, всеобъемлющего покоя.
– Щедрин перенастроил синтезатор. Пищевые брикеты, если честно, надоели. Видеть их не могу, – она уже накрывала на стол. – Чем пахнет? Узнаешь?
– Нет, – Егор наблюдал за ней, невольно любуясь.
– Мясо.
– Настоящее? – недоверчивая улыбка тронула его губы.
– Ну, хорошо, синтезированное, – она тоже украдкой смотрела на него, словно до сих пор не верила своему счастью. – Мыть руки и к столу! Ох, извини, – она запоздало вспомнила про перчатки.
– Нормально. Он заткнулся, – оба поняли, что Егор говорит о хондийском нерве.
– Совсем? А как же работа?
– Когда ты рядом – молчит, – Егор сел на пустой контейнер. Меблировка жилых отсеков по-прежнему изготавливалась из подручных материалов. – Ну, давай попробуем?
Они поужинали, болтая ни о чем. Действительно важных событий в их жизни хватало с избытком, но каждое несло боль.
– Помнится, ты меня совсем не замечал, – Настя коснулась прошлого. – А я так волновалась, ждала… – она невольно покраснела.
– Ошибаешься. Замечал.
– Правда? Почему же тогда… – она вдруг окончательно смутилась – Я из «младших»? Только поэтому?
– Ты повзрослела, – он улыбнулся.
– Но я и была взрослой! Семнадцать лет!
– Не возраст, – усмехнулся Егор. – Мне было девятнадцать. Помнишь старые традиции?
– Да. Родители нас чересчур опекали. И тем труднее оказалось без них, – вздохнула Настя.
Егор нахмурился. Набег мутантов он старался не вспоминать. Гибель всего взрослого населения колонии внезапно вытолкнула их вперед – троих девятнадцатилетних ребят. Жизнь разделилась на «до» и «после». Было тяжело и страшно. Даже хуже, чем в затопленном убежище.
– Егорушка, – Настя убрала нехитрую посуду, подошла, обняла его, прижалась. – Знаешь, о чем я мечтаю?
– Нет.
– О будущем. Когда все закончится. Прекратятся дожди. Мы построим дом, да? У нас будут дети, представляешь?
Егор невольно зажмурился, возникла неловкая пауза.
– Это ведь будет, да? – она не отступилась от темы.
– Не скоро, – отрывисто ответил он.
– А как ты думаешь, когда? – Настя заглянула ему в глаза.
– Потом… – хмуро и неопределенно ответил Егор.
Настя некрасиво усмехнулась, села напротив.
– Извини, что спросила. Просто, помнишь, мы когда-то ждали прихода Весны, а чем обернулось потепление?
Егор помрачнел. «Наши жизни висят на волоске, судьба под вопросом. Мы пленники хондийского крейсера». – Мурашки пробежали по коже.
– Настенька, – он, как мог, попытался сгладить угловатость, напряженную неловкость фраз: – Давай сейчас закроем эту тему. Поговорим, когда я избавлюсь от нерва. Убью его. Или удалю.
Настя грустно улыбнулась, с трудом сдержала слезы, кивнула:
– Я знаю, у нас все будет… – тихо, с надрывной надеждой проговорила она. – Прости. Больше не буду спрашивать.
Егор лишь кивнул.
В этот вечер он впервые всерьез подумал: «Я удалю нерв! Ради нее… Чего бы мне это ни стоило!»
* * *Они уснули.
Мембрана, закрывающая вход в отсек, вдруг начала уплотняться, утратила проницаемость. Потолок взбугрился, на нем появились капельки отвратительно пахнущей жидкости.
Настя спала, обняв Егора. Нерв притаился, он ощущал угрозу, опасность, исходящую от девушки, но не мог защититься – в последнее время он постоянно проигрывал короткие схватки с человеческим рассудком.
Егор не почувствовал запаха, вот уже несколько ночей подряд он спал глубоко, крепко, без кошмарных сновидений.
Отсек медленно наполнялся токсином.
…
Он проснулся, словно от толчка, не понимая, где находится.
Обстановка тонула в желтоватом мареве. Бестужев вдохнул отравленный воздух и тут же почувствовал мягкое, успокаивающее прикосновение нерва: ты в безопасности, токсин на тебя не действует.
Верно, но голова все равно казалась свинцовой. Память словно отшибло, он не мог вспомнить, что происходило накануне.
Хотелось пить. Он встал, пошатнулся, и вдруг перед глазами потемнело: Настя, бледная, неподвижная, лежала, не подавая признаков жизни.
Егор едва не сошел с ума в этот миг.
Он взглянул на свои руки, похолодел. Желтоватая жидкость сочилась из-под перчаток.
– Настя! – он бросился к ней, уловил слабое, едва ощутимое дыхание, метнулся к двери, но уплотнившаяся мембрана не расступилась, не отреагировала на касание – она герметично запечатала отсек!
Егор схватил со стола нож, в исступлении полоснул по упругой преграде. Брызнула розоватая сукровица, но он не остановился, продолжал наносить удар за ударом, пока мембрана не лопнула, превратившись в лохмотья.
Он схватил Настю на руки, вынес ее в коридор, запоздало вспомнил о коммуникаторе:
– Пятый жилой отсек! Срочно нужна помощь! Метелина в лабораторию! Отравление токсином!
Первым на вызов откликнулся Родион. Он прибежал через пару минут, увидел Егора, Настю, мгновенно понял, что произошло, передал через имплант мысленную команду двум сопровождавшим его повсюду сервам.
Кибермеханизмы мгновенно соединились, одновременно трансформируясь в модуль эвакуации. Четыре манипулятора бережно приподняли обмякшее бессознательное тело девушки, раздался характерный звук сервомоторов.
– В пятую лабораторию! – приказал Бутов. – Живо! Мы следом!
Егор безучастно сидел на корточках у стены. Он не реагировал на события, лишь слезы текли по его щекам.
Бутов коснулся его плеча, встряхнул.
– Все будет в порядке, – он сам плохо верил в то, что говорил. – Метелин уже на пути в лабораторию! Он обязательно справится!
Егор не шевелился, словно окаменел.
Это я убил Настю… – отчаянная, обреченная, переполненная болью мысль затопила сознание.
Хотелось выть. Или умереть.
