Записки землянина - Вячеслав Колмыков
Одно обстоятельство меня и впрямь возмутило.
Сначала я переспросил что такое «евгеника», когда дошло до сравнения с земной историей.
— Это заслуга вашего Гальтона и его последователей, которые утверждают, что прогресс человека прекращается вместе с исчезновением естественного отбора. Разумеется, на Манане такого понятия еще нет, как и не было у вас до 1869 года. Но факт остается фактом. Сейчас они живут по тем же законам, по которым живете и вы — земляне.
— То есть, как? — не понял я.
— Большинство землян пока только стараются вызвать у себя чувство сострадания к неполноценным личностям. И в то же время вы грызетесь совестью от того, что у вас это не получается. Конечно, вас можно и нужно похвалить за пандусы, благотворительные фонды, спецклиники, льготы…однако эта заслуга принадлежит лишь толике действительно милосердных людей. В основном же дешевым пиарам: предвыборным законопроектам, испытывающие впоследствии затруднения с финансированием; фирмам, занимающиеся отмыванием капитала; и моде, оправдывающей только недостающее место в кошельке хозяина, решившегося на пожертвование.
— Вы нас обвиняете?
— Ни в коем случае. Мы тоже через это прошли.
— Тогда почему таким тоном?
— Потому что на это нельзя повлиять извне. Это дело каждого…
Расстались холодно. С сухими пожеланиями.
Впервые видел льуанца в таком волнении. Видимо он очень переживал. Но как можно повлиять на это, если сам Кудисю признал свою беспомощность?
После этого визита я еще больше зауважал их, несмотря на то, что с первого взгляда можно было разочароваться в характере, проявивший слабость.
По дороге к Лэо я спросил об этом Пазикуу и как обстоит с этим делом у них.
— Собственно у нас и не осталось таких. Наши медики постарались. Заставляют клетки регенерировать в короткие сроки. Что касается умственных осложнений, то таких просто нет и не было ни у нас, ни у вас. Альтернативная реальность, в которую закинуло их сознание для них не совсем пригодна. И наша задача помочь им.
— То есть, так же помещаете в лечебницы, как потенциальных преступников?
— Не забывайте, потенциальные преступники идут на это добровольно. Но есть и другая категория, для которых подобное немыслимо. Для них мы создаем реальность, требующаяся им в зависимости от специфики отклонения. В этом отношении прав был ваш Левкиб (оказалось Левкипп), утверждавший, что ни одна вещь не возникает без причины, но все происходит на каком-нибудь основании и в силу необходимости. И хотя, я думаю, он не имел ввиду умственные отклонения, его слова можно применить к вопросу. Где та грань, определяющая степень опасности для общества и самого человека, которого постигла подобная участь? Когда он рвет на себе волосы? Когда склоняется к суициду? Или когда не способен обслужить себя и его перестают понимать окружающие? Никто не знает и не узнает.
Пазикуу предоставил мне время подумать
Мы бесшумно скользили по однополосной дороге. Одинаковые деревья вокруг были похожи на хорошо подобранную армию, где каждый солдат представляет собой идеальную единицу — без изъяна и излишеств.
Вспомнился один мой школьный товарищ. Не товарищ. Скорее, просто одноклассник — Вова Колбин (Царство ему Небесное!) Он дотянул с нами до восьмого класса. Именно, дотянул. В начальной школе он был обыкновенным мальчишкой, как и все мы. Ни чем не разнился на первый взгляд, хотя об этом сейчас трудно судить. Во всяком случае, мы считались с ним на равных. Позднее, с класса пятого-шестого, все стали замечать за ним странности в поведении, нам сложно было с ним общаться. Тогда и кроме него многие учились на двойки, но они, тем не менее, не отличались так сильно коммуникабельностью от отличников и других детей, как Вова. Он был очень замкнут. Помимо этого в его поведении наблюдалась медлительность и явное равнодушие к происходящему. Он никогда не выполнял домашнее задание, на уроках или смотрел в окно или что-нибудь рисовал в тетрадях, на руках, на учебниках. С ним невозможно было поговорить о девочках, о просмотренном фильме и вообще на какую-нибудь другую тему, требующую хотя бы минимальный запас слов. Его общение сводилось к тому, чтобы сказать «да», «нет», позвать кого-нибудь или послать кого-нибудь. Он никогда ни с кем не играл, ни дрался, ни ругался. К нему нельзя было прикрепить такое обидное слово «тормоз»…словом, дальше некуда. И все-таки, я не припомню, что мы его обижали. Может быть вне класса и вне школы он и оказывался странным, но только не в своем коллективе. Конечно, мы понимали, что с ним творится неладное. Мог, например, засмеяться без причины, ходить со слюной на губах и не чищеным носом. Изо рта у него всегда пахло…но он пробыл с нами с первого класса и стал, если не родным, то привычным уж точно. Только по окончании школы мы перестали с ним общаться. Даже сейчас помню, когда навещал родной поселок, я скрипя сердцем подавал ему руку и старался поскорее ретироваться. Его болезнь достигла кризиса, из речи ничего нельзя понять, лишь по жестам и отдельным словам всплывших в его памяти. Я даже до конца не уверен, что он до конца узнавал меня.
Но это пример безобидного человека, который, несомненно, болен.
А ведь есть и буйные.
— А что вы с ними делаете? — наконец спросил я у Пазикуу
— Ничего, — сразу ответил он. — Они живут среди нас так же, как и дети, которым не суждено повзраслеть.
И он снова вспомнил слова известного ему землянина о воспитании.
— А если кто-нибудь кого-нибудь покалечит или убьет? — не унимался я
— А если ребенок порежется, подавится или вывалится из окна? Такие у нас под особой опекой и у них нет не единой возможности, даже шанса совершить такой поступок. В остальном они живут полноценной жизнью. Думают что хотят, делают что хотят. Ни кто не мешает. А если вдруг доходит до непредсказуемого, то на это у нас есть хорошая медицина, а прецедент идет впрок.
— Все равно страшно ходить среди…
Я не рискнул продолжить фразу, пожалев Пазикуу, поэтому продолжу ее на страницах амбарной книги: «Ходить среди сумасшедших, готовых тебя самого ввергнуть в безумие!»
Видимо у «них» это на столько здорово поставлено раз они так спокойны. Невольно вспоминается выходка Кудисю. Какие у него были
