Самуэль Дилэни - Падение башен. Нова

Старик упал на одно колено, а когда встал, на полу было пятно, а штанина на колене стала темно-коричневой.

От толпы отделилась другая фигура, вся в белом, тонкая, светловолосая. Джон узнал короля. Алая фигура скосилась к полу, к ногам Величества, и упала. Скорченные руки упали с лица.

Люди снова закричали, и даже Джон задохнулся.

Кровь лилась из манжет и штанин. Красное желе соскользнуло с того, что было лицом. Выпуклая грудь опала, и красная одежда обвисла, словно под ней были только голые кости. Одна рука, лежавшая на залитой кровью накидке, чуть приподнялась, но снова упала и стала распадаться на мелкие кусочки. Череп скатился с шеи и тоже распался на отдельные кости.

Сквозь толпу Джон увидел герцогиню, идущую к одному из выходов. Он тут же повернулся и через три минуты был у выхода, где она ждала его. Петра схватила его за руку.

— Джон, — вы знаете, кто это был? Знаете? — прошептала она.

— Я знаю, как это было сделано, — ответил он, — но не знаю, кто.

— Это был первый министр Черджил, глаза Совета. Теперь скажите, что это было.

— Когда я был в тюрьме, в рудниках, один из не слишком близких моих друзей был опытным токсикологом и иной раз кое-что выпускал изо рта. Это — теренид. Его ферментное действие — клеточный транквилизатор.

— Вы хотите сказать, что клетки тела становятся настолько спокойными, что уже не могут держаться друг за друга?

— Что-то вроде этого. Результат вы видели на Черджиле.

Музыка, прекратившаяся было, снова зазвучала, но над мелодией поднялся голос через громкоговоритель.

— Леди и джентльмены, мне очень жаль, что такая неприятность прервала мой утренний бал. Страшно жаль. Однако, я вынужден просить вас всех отправиться по домам. Сейчас нам наш оркестр сыграет Победный Гимн Торомона.

Мелодия резко оборвалась, а затем бросилась в стремительно повышающуюся тему Победного Гимна.

— Немедленно поднимайтесь в мои комнаты, — шепнула герцогиня Джону. — Я еще до этого хотела показать вам кое-что. Сейчас это уже необходимо.

Первый свет пятнами лег на стекла гробоподобных окон. Он тянулся через комнату поверх суетливо расходящихся гостей, но обошел красный кошмар, высыхающий на полу танцевального зала. Джон и Петра поспешили уйти.

У герцогини Петры была своя квартира среди личных помещений дворца. Через несколько минут она ввела Джона через тройные двери в мягко освещенную комнату, застеленную пурпурным ковром.

— Джон, — сказала она, едва они вошли. — Это Рольф Катем. Рольф, это Джон Кошер, о котором я вам рассказывала.

Джон остановился в дверях, глядя на… человека в кресле. Он даже протер глаза, но то, что он видел, не собиралось исчезать. Половина лица Катема была прозрачной. Часть черепа была заключена в пластиковый чехол. Через него было видно, что кровь течет по сети искусственных капилляров, в пластиковую челюстную кость были вставлены металлические зубы, а над местом, где раньше был глаз, нависали призрачно-серые извилины мозга, полуприкрытые сетью сосудов.

Опомнившись от первого изумления, Джон сказал:

— Катам. «Пересмотренная история Торомона» Катама. — Он ухватился за первую знакомую мысль и повернул ее в шутку, чтобы победить удивление. — Мы изучали вашу книгу в школе.

Три четверти рта Катама, которые были плотнее, улыбнулись.

— А ваша фамилия Кошер? Есть какая-нибудь связь между вами и Аквариумами или Гидропоникой Кошера? Или с доктором Кошер, которая открыла обратные субтригонометрические функции и применила их в случайной системе пространственных координат, каковая является более или менее технологической причиной внешних конфликтов, в которые ввязался Торомон?

— Кошер Аквариумов и Гидропоники — мой отец, доктор Кошер — моя сестра.

Одна бровь Катама поднялась.

— Профессор Катам, — сказала герцогиня. — Мы собираемся сегодня обменяться историями. Одну минутку. Эркор!

В наступившем молчании профессор Катам заметил, как пристально смотрит Джон на его блестящее лицо, и снова улыбнулся тремя четвертями рта.

— Когда я встречаюсь с кем-нибудь впервые, я обычно сразу же поясняю, что пятнадцать лет назад пострадал при взрыве в Островном университете. Я один из наиболее удачливых, хотя и чуточку, в странном эксперименте Медицинского Центра.

— Я и предположил что-то в этом роде, — сказал Джон. — Я как раз вспомнил, что случилось однажды в тюремных рудниках, где я был. Произошел несчастный случай, и моему дружку снесло половину лица. Но Медицинский Центр был далеко, а местная медицина не была на высоте. Он умер.

— Понятно, — сказал Катам. — Это, вероятно, была рудничная катастрофа 79-го года. После этого было сделано что-нибудь насчет условий безопасности?

— Нет. По крайней мере, за то время, пока я там был. Я попал в тюрьму восемнадцати лет, и тетроновый взрыв произошел в первый год моего пребывания там. За пять лет даже не сменили режущие механизмы, вызвавшие беду.

Открылась боковая дверь и вошел Эркор. При виде тройного рубца на щеке гиганта, историк снова поднял бровь.

— Вы всегда держите у себя на службе телепатов, Ваша Светлость?

— Эркор у меня не на службе, и мы не у него. Профессор, очень важное дело, двадцать минут назад был убит первый министр Черджил. Я хотела бы, чтобы вы повторили то, что рассказывали мне.

— Черджил?.. — начал историк. Бровь его опустилась и сошлась с другой. — Убит? Ну, это либо работа недов, либо сам Совет пожелал убрать его с дороги.

— Прошу вас, профессор, — сказала герцогиня, — повторите свой рассказ. А мы добавим, что сможем.

— Ладно, я расскажу. Когда Ее Светлость впервые посетила меня в университете, она… ну, выведала у меня кое-что. — Он поочередно посмотрел на Джона, Петру и Эркора. — Кое-что. Торомон, возможно, самая странная империя в истории Земли. Вы прожили в ней всю жизнь, и ее уникальные особенности не бросаются вам в глаза. Но тому, кто изучал развитие мира до Великого Пожара пятьсот лет назад, ее уникальность видна. Империя Торомона состоит из острова Торон, горсточки разбросанных вокруг него островов и примерно полутора тысяч квадратных миль материка напротив островов: это прибрежная полоса, луга, потом леса, за ними необитаемый скалистый полумесяц, более или менее отрезающий эти пятнадцать сотен квадратных миль от остального континента, до сих пор безнадежно радиоактивного. После Великого Пожара, эта область, которую я оконтурил, была полностью изолирована от остального мира радиоактивной землей и радиоактивными течениями в море. До недавнего времени мы и не думали, что на отрезанной земле что-то осталось. У нас сохранилось несколько хороших технических библиотек, и некоторые из наших предков, к счастью, были людьми культурными и образованными, так что мы имеем прекрасную картину мира, каким он был до Великого Пожара. И хотя здесь сначала наблюдался экономический и социальный спад, равновесие в конце концов восстановилось, технология снова стала прогрессировать, и за сравнительно короткое время сравнилась с той, что была до Великого Пожара, а во многих областях даже превзошла ее. Очень рано в нашей истории мы открыли металл тетрон, как источник энергии, главный фактор, который наши допожарные предки, кажется, целиком игнорировали, если судить по сохранившимся записям. Так вот, что же уникального в Торомоне? Мы не знаем ни одной империи до Великого Пожара, прожившей более ста лет в полной изоляции после какого-нибудь разрушения. Мы также не знаем ни одной империи, страны, даже племени, которые, оставаясь в изоляции, сразу бы стали снова развиваться.

Да, через странное стечение обстоятельств — уцелевшие библиотеки, интеллигентность наших предков, географическое разнообразие нашей страны, позволившее производить взаимный обмен между сельской и городской культурами. Торомон просуществовал полтысячи лет в одиночестве и ухитрился сохранить постоянное развитие технологии. Детали этого процесса очаровывают, и я посвятил большую часть этой жизни их изучению, но сейчас я хочу говорить не об этом.

Эффект этой ситуации, однако, напоминает термическую реакцию внутри закупоренной бутылки. Сколько бы времени это ни заняло, рано или поздно бутылка взорвется. И чем дольше она останется закупоренной, тем дальше разлетятся осколки. И вот, этот взрыв произошел. Шестьдесят пять лет назад Торомонские ученые провели первые эксперименты в передаче материи. Была построена транзитная лента между Тилфаром, нашим городом на материке — единственным — и Тороном, нашим островным капитолием. Затем Тилфар был отрезан от нас увеличившимся радиационным барьером — почти так, как если бы пространство Торомонской империи было бы уменьшено, чтобы ускорить последний взрыв. Три года назад мы склонились к мысли, что группа лесных жителей, возможно, контролируемых врагом, искусственно усилила радиацию, пользуясь каким-то оборудованием из самого Тилфара.