Четыре тысячи, восемь сотен - Иган Грег

– Можешь своим аферистам хоть Нобелевскую премию выписать – все равно такой результат устроил бы только слабоумного.

– Он не страдал слабоумием. За месяц до его смерти мы беседовали не меньше дюжины раз, и он точно был уверен, что результат оправдывает ожидания, потому что не стал меня отключать. – На тот момент Адам даже не знал о такой возможности, но в ретроспективе был рад, что ему никто об этом не рассказал. Иначе их беседы у больничной койки могли стать слегка напряженными.

– Потому что…? – испытующе спросил Джеральд. Когда Адам замешкался с ответом, Джеральд рассмеялся. – Или причина, по которой он решил, что ты стоишь потраченных усилий, осталась где‑то в тридцати процентах его мозга, которых у тебя нет?

– Вполне возможно, – неохотно согласился Адам, стараясь голосом сделать вид, что такой исход был абсолютно приемлемым. Шутка о студийных ботах, которым удавалось прилично зарабатывать, располагая лишь десятью процентами того, что умел он сам, подверглась цензуре, не успев сорваться с губ; меньше всего ему хотелось давать родственникам старика повод воспринимать его в свете этого циничного акта поверхностной имитации.

– То есть ты не знаешь, почему ему было плевать на то, что ты не знаешь того, что не знаешь? Прям какая‑то херня в духе Кафки.

– Я думаю, он бы предпочел «херню в духе Хеллера[16] «…, но кто я такой, чтобы утверждать?

– Барахло, которое через неделю окажется на свалке – вот ты кто. – Джеральд с самодовольным выражением сделал шаг назад. – Металлолом, который скоро станет кормом для авторазборки.

Машина остановилась рядом с Адамом, открыв сдвижную дверь. – Тебя бабуля что ли приехала забрать? – язвительно спросил Джеральд. – Или это твоя умственно отсталая родственница?

– Желаю хорошо провести время на поминках, – ответил Адам. Он постучал пальцем по голове. – Обещаю, старик о тебе не забудет.

3

Адам организовал телефонное совещание со своими юристами. – Как у нас дела?

– Семья покойного собирается оспорить завещание, – ответила Джина.

– На каких основаниях?

– На тех, что попечители и бенефициары фонда ввели мистера Морриса в заблуждение и обманом завладели его денежными средствами.

– Они утверждают, что я каким‑то образом ввел его в заблуждение?

– Нет, – вмешался Корбин. – Действующее законодательство США не признает вас личностью. Непосредственно привлечь вас к суду нельзя – но можно подать иск против субъектов, от которых зависит ваше существование.

– Это правда. – Все это Адам уже знал, но несмотря на это продолжал мысленно приукрашивать хитроумные юридические умопостроения, на которых держалась его иллюзия независимости. Если говорить о чисто практической стороне дела, то он мог без каких‑либо проблем пользоваться деньгами, размещенными на трех банковских счетах – но с другой стороны, то же самое, пожалуй, можно было сказать и о любых алгоритмах биржевой торговли, что однако же не делало их хозяевами собственной судьбы. – Так кого конкретно обвиняют в мошенничестве?

– Нашу фирму, – ответила Джина. – Кое‑кого из официальных лиц корпораций, которые мы создали для исполнения указаний мистера Морриса. Лоудстоун – за дезинформацию, ставшую причиной изначального приобретения их технологии, и действующую на данный момент аферу касательно услуг, обещанных в контракте по техническому обслуживанию.

– Я полностью доволен своим контрактом по техобслуживанию! – Когда Адам пожаловался, что у него онемело одно ухо, Сандра устранила проблему прямо у него на дому в день звонка.

– Дело не в этом, – нетерпеливо возразил Корбин. Адам снова забыл о своем положении – юридически его радость не имела никакого значения.

– И что дальше?

– Первые слушания состоятся только через семь месяцев, – ответила Джина. – Мы этого ожидали, и времени на подготовку у нас предостаточно. Нашей целью, разумеется, будет досрочный отказ в иске, но обещать ничего нельзя.

– Ясно. – Адам замешкался. – Но ведь они могут забрать не только дом? Эстонские счета..?

– Открытие счетов по месту вашего цифрового пребывания отчасти упрощает дело, но отнюдь не лишает суд доступа к этим деньгам.

– Само собой.

Когда они повесили трубку, Адам принялся ходить по кабинету. Неужели защита последней воли старика может оказаться настолько сложным делом? Он даже не знал наверняка, какие сдерживающие факторы могли помешать юристам затянуть подобное разбирательство насколько им того захочется. Может быть директор одного из субъектов, от которых зависел Адам, не только имел возможность, но и был обязан обуздать адвокатов, если бы те занялись очевидной растратой его финансов. И даже если Эстония оказалась достаточно любезной, чтобы с определенными оговорками счесть его полноценной личностью, у него все равно не было возможности их уволить или принудить к выполнению своих распоряжений.

Старик верил, что обеспечил ему безбедное существование, однако машинерия, призванная поддерживать его существование, лишь заставляла Адама чувствовать себя запертым в ловушке. Что, если бы он просто отказался от дома и ушел? Если бы он обналичил свои долларовые и евро‑счета, обратив их в некую комбинацию блокчейновых валют прежде, чем суд успеет вломиться и заморозить его фонды, то защитить их и использовать себе на радость, наверное, было бы проще, не имея преимуществ, которые давало обладание номером соцстраховки, свидетельством о рождении или паспортом. Однако все эти валюты отличались сумасшедшей нестабильностью, а застраховаться от колебаний их курсов можно было с тем же успехом, что пережить неудачный прыжок с парашютом, ухватив себя за ноги.

Он не мог законным способом покинуть страну, не деактивируя свое тело, чтобы его можно было переслать, как транспортный груз. В Лоудстоун его заверили, что компания будет оказывать содействие путешествиям в любую из тридцати девяти правовых зон, где он мог ходить по улице без сопровождающего лица – свободный и гордый, как пицца‑боты, проторившие эту дорожку, однако мысль, что ему придется вернуться на сервера компании или даже приостановить работу и провести полет в забвении, приводила Адама в ужас.

Пока что он, судя по всему, застрял в Долине. И единственное, что ему оставалось – это извлечь из своего положения максимальную выгоду.

4

Сидя на паре опрокинутых деревянных ящиков в аллее позади ночного клуба, они по‑прежнему слышали пульсацию басовой партии, пробивающейся сквозь стены здания, но здесь, по крайней мере, можно было поговорить.

Карлос показался Адаму самым одиноким человеком, которого он когда‑либо встречал. Неужели он все это рассказывал каждому встречному, едва успев с ним познакомиться? Адаму хотелось верить, что это не так и что какая‑то особенность в его поведении побудила этого замечательного человека доверить ему свои тайны.

Карлос провел в стране двенадцать лет, но ему до сих пор было тяжело поддерживать живущую в Сальвадоре сестру. Она растила его после смерти родителей – в полгода он лишился отца, а в пять лет не стало матери. Но теперь у его сестры было трое собственных детей, а от мужчины, который приходился им отцом, не было никакого толку.

– Я люблю ее, – сказал он. – Люблю, как собственную жизнь; я не хочу ее лишиться. Но то дети болеют, то в доме нужно что‑то починить. И этой херне конца не видно.

От Адама никто не зависел, никто не возлагал на него ожиданий. Его финансы шли то в гору, то на убыль, но даже когда с деньгами было туго, никто кроме него не страдал; другие люди не заставляли Адама чувствовать себя так, будто он их подвел.

– И как же ты снимаешь стресс? – спросил он.

Карлос печально улыбнулся. – Раньше я курил, но это стало слишком дорогим удовольствием.