Иэн Бэнкс - Материя
Следуя за Ренек, чье шуршащее красное платье разрезало толпу, Орамен одарял улыбками множество слегка встревоженных лиц, стараясь нащупать правильное соотношение глубокой скорби и ободряющего сочувствия. Ренек шла, скромно опустив голову, но в то же время, казалось, ощущала каждый брошенный на нее взгляд и подпитывалась вниманием толпы.
— Вы выросли, Орамен, — сказала она, замедляя шаг, чтобы идти бок о бок с принцем. — Еще вчера казалось, что я могу смотреть на вас сверху вниз. Но теперь это в прошлом. Теперь вы стали выше меня — почти что мужчина.
— Надеюсь, это и вправду я расту, а не вы уменьшаетесь.
— Что? Ах, конечно! — сказала Ренек и сжала его руку, всем своим видом изображая смущение. Затем она подняла голову. — Так много народу, Орамен! Все они теперь — ваши друзья.
— Раньше я не испытывал недостатка в друзьях. Но, видимо, я должен признать, что ошибался.
— Вы пойдете с армией, Орамен, — туда вниз, в Девятый, — чтобы сражаться с этими подлыми делдейнами?
— Не знаю. На самом деле решаю не я.
Ренек опустила глаза на подол своего изящного красного платья, вскидывавшийся перед ней с каждым шагом.
— Возможно, решать все же должны вы.
— Возможно.
— Я надеюсь, победа не за горами! Я хочу увидеть Великий водопад Хьенг-жара и Безымянный Город.
— Как мне говорили, и там и там — потрясающие виды.
— Моей подружке Ксайдии — она, конечно, старше меня, но все же, — как-то раз удалось посмотреть на них. В не столь суровые времена. Ее отец был послом у делдейнов и взял ее с собой. Она говорит, что ничего подобного в жизни не встречала. Целый город. Представьте только! Как хочется их увидеть!
— Не сомневаюсь, что это произойдет.
Они подошли к тому месту, где сидела Харн, дама Аэлш, в окружении собственных фрейлин, многие из которых сжимали в руках платки и промокали глаза. У самой Харн глаза были сухи, хотя и полны горечи.
Покойный отец Орамена ни одну из своих женщин не сделал королевой, держа это место вакантным на тот случай, если вдруг потребуется закрепить мятежную или крайне необходимую территорию. Говорили, что Хауск несколько раз был близок к тому, чтобы жениться. Такие разговоры часто шли среди послов и королевских дипломатов; если верить слухам, король был женат почти на всех мыслимых принцессах Восьмого и минимум на одной из Девятого. Однако благодаря его военным успехам для закрепления завоеваний так и не потребовался стратегический брак. Король предпочитал поэтому тактические союзы с аристократией собственного королевства, тщательно подбирая себе наложниц.
Мать Орамена, Аклин, дама Блиск, — которая родила и его старшего брата, горько оплакиваемого Элима, — была сослана вскоре после рождения Орамена. Как говорили, это случилось по настоянию Харн — будучи старше, та чувствовала, что ее положение уязвимо. А может, две женщины просто поссорились — разные придворные выдвигали разные версии. Орамен не помнил свою мать — только нянек, слуг и отца, который бывал наездами и умудрялся казаться еще более далеким, чем начисто отсутствующая мать. Ее выслали в Херетесур — островную провинцию в океане Виламиан, вдали от Пурла. Теперь, когда Орамен стоял ближе к подлинному источнику власти, одной из его целей было вернуть мать ко двору. Он никому не открывал своего намерения, но почему-то чувствовал, что Харн знает о нем.
Последним представителем этой большой и несчастливой семьи стала Вейм, дама Анаплиа. Она всегда была хрупкой, а тяжелая беременность доконала ее. Доктора сказали королю, что спасти можно либо ребенка, либо мать. Хауск предпочел спасти ребенка, ожидая мальчика, но вместо этого был осчастливлен недоношенной крошечной девочкой. Несчастье так потрясло короля, что ребенок целый месяц оставался без имени. Наконец девочку нарекли Джан. Шли годы. Король не делал тайны, в первую очередь от Джан, что если бы знал обо всем заранее, то в жертву принесли бы ее. Он утешался только тем, что девочку можно будет выдать замуж и получить дипломатическую выгоду.
Под конец жизни король взял еще двух молодых наложниц, хотя их и содержали в малом дворце на другом конце города — опять же по настоянию Харн, если верить дворцовым слухам. Но именно Харн признали полноправной вдовой, отказав ей только в титуле. Две юные наложницы даже не присутствовали на похоронах — впрочем, никто их и не звал.
— Моя добрая дама, — сказал Орамен, низко кланяясь Харн, — только в вас я чувствую глубокую скорбь, равную моей и даже превосходящую ее. Я прошу вас принять мои искренние соболезнования. Если среди этого темного времени пробьется луч света, пусть им станет наше сближение. Пусть смерть моего отца и вашего сына установит более теплые отношения между нами. Король всегда стремился к гармонии, пусть даже через изначальный конфликт, а Фербин был настоящим гением общения. Мы можем воздать должное им обоим, установив между собой согласие.
Эту речь — тщательно составленный набор слов — Орамен подготовил несколько дней назад. Он хотел сказать «смерть короля», но получилось по-другому, а почему — непонятно. Принц был недоволен собой.
Дама Аэлш сохранила строгое выражение на лице, но при этом едва заметно кивнула.
— Благодарю вас за эти слова, принц. Я уверена, мы оба будем счастливы, если при дворе воцарится согласие. Мы должны сделать для этого все возможное.
Вот этим, подумал Орамен (Ренек подошла к Харн сбоку, взяла ее руки в свои, пожала их и заговорила о том, как невыносима ее скорбь), и придется ограничиться. Нет, его не отвергли с порога, но он ожидал вовсе не этого. Он перехватил мимолетный взгляд Харн, пока Ренек продолжала свою речь, поклонился и отвернулся.
* * *— Как идут приготовления, фельдмаршал? — спросил Орамен у недавно назначенного главнокомандующего.
Костлявый до отвращения Уэрребер стоял с бокалом в руке, глядя на хлеставший за окном дождь. Повернувшись, он сверху вниз посмотрел на Орамена.
— Удовлетворительно, ваше высочество, — мрачно ответил военачальник.
— Судя по слухам, наступление начнется через десять дней.
— Я тоже слышал об этом, ваше высочество.
Орамен улыбнулся.
— Мой отец был бы счастлив возглавлять нашу армию сейчас.
— Да, ваше высочество.
— Нам сильно будет его не хватать? Я хочу сказать, в исходе кампании нет сомнений?
— Это большая потеря, ваше высочество, — сказал Уэрребер. — Но он оставил армию в превосходном, как никогда, состоянии. И солдаты, конечно, горят желанием отомстить за его смерть.
— Гм, — проговорил Орамен, нахмурившись. — Я слышал, что пленные делдейны после его смерти были перерезаны.
— Убиты, ваше высочество. Война есть война.
— Но это случилось после сражения. По всем правилам, обращение с ними должно быть таким, какого мы бы хотели для наших пленных.
— Да, и после сражения тоже были убитые, сэр. Это достойно сожаления. Солдаты, несомненно, ослепли от горя.
— А вы были с ним в момент смерти, дорогой Уэрребер? Вы помните такой приказ?
Фельдмаршал подался назад и чуть подтянулся: он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ваше высочество, — сказал он, глядя на принца поверх своего большого и длинного носа, — это прискорбно, но порой бывает так, что обходить молчанием некоторые вещи — благо для всех. Лучше не бередить свежую рану. Это не принесет ничего, кроме боли.
— Ах, Уэрребер, меня не было у смертного одра моего отца. И мне надо знать, как это произошло, — ведь я же сын. Не поможете ли вы запечатлеть это событие в моей памяти, чтобы я мог наконец оставить его в прошлом? Иначе мне будет казаться, что сцена, слова, поступки постоянно меняются, потому что для меня нет определенности. Это станет застарелой раной, я буду бередить ее снова и снова.
Фельдмаршал выглядел очень смущенным — Орамен никогда его таким не видел.
— Я не был с вашим отцом, когда он умирал, — сказал Уэрребер. — Я был с экзалтином и получил известие в дороге, а потом долго стоял снаружи здания — не хотел мешать, пока там пытались спасти короля. Я не слышал, чтобы ваш отец отдавал такой приказ касательно пленных, но это не значит, что приказа не было. Впрочем, уже неважно. Умерщвлен ли враг по приказу или в приступе горя, его не воскресить.
— Нет, я не желаю обсуждать это, — сказал Орамен. — Меня больше волнует репутация отца.
— Должно быть, его мучили сильная боль и отчаяние, ваше высочество. В таких случаях люди не могут отвечать за свои поступки. Они становятся сами не свои и говорят такие слова, каких обычно никогда бы не сказали. Даже самые отважные люди. Смерть не всегда бывает назидательной. Повторяю, ваше высочество, лучше в этом не копаться.
— Вы хотите сказать, что отец умер совсем не так, как жил? Он счел бы это тяжелым обвинением.
— Нет, ваше высочество, я этого не говорю. И в тот момент, когда он умер, меня рядом не было. — Уэрребер помолчал, словно не зная, как точнее выразиться. — Ваш отец был храбрейшим из всех, кого я знал. Не представляю, чтобы он не проявил стойкости перед лицом смерти, как делал не раз, смотря ей в глаза. Но он был не из тех, кого сильно влекло прошлое. Даже совершив ошибку, он извлекал из нее урок, а потом забывал о ней. Мы должны поступать так, как поступил бы он, и смотреть в будущее. А теперь, ваше высочество, прошу прощения, но меня ждут в штабе. Планирование операции еще далеко не закончено.
