Лоис Буджолд - Барраяр
Одним дождливым днем она забилась в библиотеку и свернулась калачиком на старинном диване с высокой спинкой, в третий раз вчитываясь в одну и ту же страницу из старинной книги со здешних полок. Книга была реликтом печатного искусства времен Изоляции; написана она была на английском, но он передавался некоей мутировавшей вариацией кириллицы, в сорок шесть символов; в ту пору этот алфавит был общим для всех языков Барраяра. Но сегодня у Корделии в голове была такая каша, что она была не в силах понять написанное. Она выключила свет, чтобы глаза несколько минут отдохнули.
Кто- то зашел в библиотеку. С облегчением Корделия поняла, что это лейтенант Куделка. Он уселся, осторожно и скованно, за комм-пульт. «Не буду ему мешать; у него хотя бы настоящая работа, не то, что у меня», подумала Корделия. Она не вернулась к своей книге, но присутствие Куделки ее успокаивало.
Ку работал за пультом всего минуту-другую, потом со вздохом выключил машину и рассеянно уставился на пустой сейчас резной камин, в самом центре стены; Корделию он так и не заметил. «Не одной мне не удается сосредоточиться». Может, это все странная пасмурная погода виновата, что вгоняет людей в такую депрессию…
Куделка взял в руки шпагу и провел рукой по гладкой поверхности ножен. Затем он отщелкнул ножны с клинка, крепко их придерживая и отпуская пружину медленно, без звука. Он взглянул вдоль сверкающего лезвия, которое словно излучало собственный свет в этой полутемной комнате, повернул, будто любуясь узором на металле и тонкой работой. Потом развернул острием к своему левому плечу и рукоятью от себя. Ку взялся за лезвие, подложив под ладонь носовой платок, и совсем легонько его прижал к шее, сбоку, там где проходит сонная артерия. Лицо его было сейчас отрешенным и задумчивым, а пальцы сжимали клинок нежно, словно любя. Внезапно его рука напряглась.
У Корделии вырвался судорожный вздох; Куделка вздрогнул и очнулся от своей задумчивости. Только сейчас он заметил Корделию; он стиснул губы и густо покраснел, опуская клинок. На шее у него осталась белая полоска надсеченной кожи — словно ожерелье с рубиновыми капельками крови.
— Я… не видел вас, миледи, — хрипло проговорил он. — Я… вы не думайте. Я просто дурачился, вы же видите.
В молчании они уставились друг на друга. И тут у Корделии против воли вырвалось: — Ненавижу это место! Мне все время страшно.
Она уткнулась лицом в высокую спинку дивана и, к собственному ужасу, расплакалась. «Прекрати! Перед кем угодно, только не перед Ку! У него хватает настоящих проблем, чтобы ты еще вываливала на него свои, воображаемые». Но она никак не могла остановиться.
Ку поднялся и с перепуганным видом прохромал к ее диванчику. Неуверенно присел рядом.
— Гм, — заговорил он. — Не плачьте, миледи. Правда, я только дурачился. — Он неловко погладил ее по плечу.
— Чушь, — выдавила она. — Знаешь, как ты меня перепугал? — Она импульсивно передвинулась, уткнувшись залитым слезами лицом не в холодный шелк обивки, но в его теплое плечо, в шершавую ткань зеленого мундира. И это подвигло Ку на ответную искренность.
— Вы даже не представляете, — зашептал он яростно. — Они меня жалеют, понимаете? Даже он жалеет. — Ку резко дернул головой; «он» — находящийся где-то там Форкосиган. — Это в сто раз хуже издевок. И так будет всегда.
Корделия покачала головой, но ничего не ответила перед лицом этой несомненной истины.
— Я тоже ненавижу этот мир, — продолжал Куделка. — Так же, как он ненавидит меня. А в некоторые дни — и больше. Так что, видите, вы не одиноки.
— Столько людей желает его убить, — прошептала она в ответ, сама презирая собственную слабость. — Совсем посторонние люди… и одному их них это когда-нибудь удастся. Теперь я постоянно об этом думаю. — Будет ли это бомба? Яд? Плазма, которая сожжет Эйрелу лицо, не оставив даже губ, которые она могла бы поцеловать, прощаясь?
Куделка внезапно отвлекся от своих собственных страданий, вопросительно нахмурился.
— Ох, Ку, — продолжала Корделия, невидяще уставясь на его колени и теребя рукав. — Как бы тебе ни было больно, не поступай так с ним. Он любит тебя… ты для него все равно, что сын, именно такой сын, какой ему всегда был нужен. И это, — кивнула она на клинок на кушетке, сияющий даже на блестящем шелке, — поразило бы его в самое сердце. Барраяр выливает на него каждый день поток безумия и требует в ответ справедливости. То, что Эйрел делает, он должен делать всем сердцем или постепенно уступит этому безумию, как случалось с каждым из его предшественников. И вообще, — добавила она в приступе полнейшей нелогичности, с которой ничего не могла поделать, — здесь так чертовски сыро! Я не виновата, если у меня сын родится с жабрами.
Ку обнял ее, крепко и ласково. — Вы… боитесь рожать? — с неожиданной проницательностью угадал он.
Корделия замерла, представ лицом к лицу со своим по всем правилам подавленным страхом. — Я не доверяю вашим докторам, — призналась она слабым голосом.
Он улыбнулся, и в улыбке этой была сплошная ирония. — Не могу вас винить.
У нее вырвался смешок, и она обняла Ку в ответ, а потом протянула руку и стерла с его шеи капельки крови. — Когда любишь кого-то, вы все равно, что живете в одной коже. От каждой боли больно вдвойне. А я так люблю тебя, Ку. Если бы ты позволил тебе помочь!
— Занимаешься секс-терапией, Корделия? — Голос Форкосигана был ледяным и сек, точно жгучий поток падающих с неба градин. Удивленная Корделия подняла взгляд и увидела, что Форкосиган стоит прямо перед ними. Лицо его было таким же промороженным, как и голос. — Я понимаю, что у тебя значительный бетанский… навык в подобных вещах, но я бы просил оставить эту работу кому-нибудь другому.
Куделка покраснел и отпрянул. — Сэр, — заговорил он и осекся, столь же потрясенный холодной злостью в глазах Форкосигана, как и Корделия. Форкосиган только скользнул по нему взглядом, и оба стиснули зубы.
Корделия набрала было воздуху для отповеди, но ее хватило лишь на свирепое «Ох!» в спину мужу, когда тот резко развернулся и зашагал прочь, с прямой и закаменевшей, точно трость Куделки, спиной.
Куделка, все такой же красный, весь сжался. Он поднялся, опираясь на клинок, словно на палку, дыша быстро и часто. — Миледи, мои извинения. — Это прозвучало совсем бессмысленно.
— Ку, — попыталась объяснить Корделия, — ты же знаешь, он на самом деле не имел в виду этой мерзости. Он сказал, не подумав. Я уверена, он не…
— Да, я понимаю, — парировал Куделка, глядя на нее тяжелым и пустым взглядом. — Общеизвестно, что я не способен представлять угрозу чьему-либо браку. А теперь прошу извинить меня, миледи, у меня еще есть работа. В каком-то смысле.
— О! — Корделия не знала, на кого сердится сейчас сильней: на Форкосигана, Куделку, или себя саму. Она вскочила и вылетела из комнаты, бросив через плечо: — Да провалитесь вы все в ад, барраярцы!
Не ее пути возникла Друшнякова с неуверенным: — Миледи…?
— Ах ты, ни на что не годная… девица! — рявкнула Корделия, чей гнев сейчас неудержимо брызгал во все стороны. — Почему ты не можешь разобраться со своими любовными делами сама? Вы, барраярки, ждете, что жизнь вам преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой. Размечтались!
Сбитая с толку девушка отступила на шаг. Корделия сдержала свой кипящий гнев и спросила уже более вменяемо: — Куда пошел Эйрел?
— Почему… по-моему, наверх, миледи.
Остатки чувства юмора пришли Корделии на выручку. — Случайно, не через две ступеньки разом?
— Гм… вообще-то через три, — тихим голосом призналась Дру.
— Наверное, мне стоит с ним поговорить, — пробормотала Корделия, запуская пальцы в свою шевелюру и раздумывая, будет ли какая-то практическая польза в том, что она начнет рвать на себе волосы? — Сукин сын. — Она сама не знала, было ли это руганью или определением. «А я еще считала, что никогда не стану употреблять бранных слов!»
Корделия потащилась вслед за мужем; гнев придавал ей силы карабкаться по лестнице. «При беременности не побегаешь». Проходя мимо дежурного охранника в коридоре, она спросила: — Лорд Форкосиган здесь проходил?
— Пошел в свои покои, миледи, — ответил тот и с любопытством уставился ей вслед. «Великолепно. Обожаю!» — подумала она с яростью. Старая добрая семейная сцена, первая у молодоженов, пройдет перед широкой аудиторией. Древние стены прекрасно проводят звук. «Интересно, сумею я не повышать голоса?» Эйрелу проще; он, когда бесится, переходит на шепот.
Корделия вошла в их общую спальню. Муж сидел на краю кровати и резкими, злыми движениями стаскивал с себя китель и сапоги. Он поднял глаза. Они уставились друг другу в лицо. Корделия открыла огонь первой, подумав: «Через это придется пройти».
— То, что ты заявил Ку в лицо, просто ни в какие ворота не лезет!
