Андрей Ливадный - Первый Мир
Одетый в темный костюм строгого покроя, он сидел в кресле у дальней стены. Лицо с застывшими, будто окаменевшими чертами не выдавало никаких эмоций, серые глаза смотрели на Олмера с холодным равнодушием, но что-то в расслабленной позе Шрейба несло явный оттенок угрозы, неприятное чувство оторопи возникало при взгляде в его сторону.
Тем временем Олмер крупным, размашистым шагом подошел к столу и в ответ на вопросительный взгляд брата мысленной командой выключил кибстек[36].
В возникшей сфере голографического монитора отобразились электронные документы, явно относящиеся к неким финансовым отчетам.
– Что ты можешь пояснить мне по данному поводу, братец? – всё еще сдерживая клокочущую ярость, произнес он, неприязненно покосившись в сторону Гюнтера, продолжавшего сидеть с невозмутимым видом.
Иван бегло просмотрел документы, кивнул и предложил:
– Присаживайся.
Олмеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы последовать приглашению.
– Зачем ты принес мне уже оплаченные счета за оборудование? – спросил Иван, когда его брат грузно опустился в кресло.
– Я хочу знать, с каких пор ты тратишь деньги корпорации в личных целях?!
– С тех пор, как законно вступил в права наследства, – невозмутимо ответил Иван. – Олмер, разве я не предупреждал тебя, что коммерческая деятельность меня не интересует?
Его брат саркастически усмехнулся.
– Ну да, верно, ты ведь у нас грезишь идеями всеобщего содружества, космополит недоученный! Мало без тебя бездельников.
– Во-первых, не хами, – начиная заводиться, осадил его Иван. – Во-вторых, тема моего диплома и место прохождения преддипломной практики согласовывались еще отцом. И оборудование заказывал он. Советую элементарно сравнить цифры и сделать выводы относительно...
– Какие цифры?! – Олмер едва не озверел.
– Обыкновенные. Затраты на оборудование не дотягивают и до одного процента от стоимости фондов корпорации, перешедших мне по наследству. Я уже предупреждал тебя, но повторюсь: если ты еще раз попытаешься мне угрожать, я попросту продам все тридцать три с хвостиком процента акций твоим конкурентам. Ты этого добиваешься?!
Олмер побледнел.
Угроза брата прозвучала вполне серьезно: если Иван поступит, как заявил, то для «Райт-Кибертроник» подобный шаг станет едва ли не роковым.
– Значит, ты собрался в экспедицию?
– Да.
– В самое сердце гиперсферы? В систему Ожерелья?
Иван вновь кивнул.
– Не вижу ничего странного в своих стремлениях. На Арасте проживают представители ранее неизвестных нам цивилизаций, и установление контакта с ними станет для меня прекрасным началом дипломатической карьеры.
– Лучше бы ты занялся бизнесом, – буркнул в ответ Олмер.
– Не волнуйся. Я не намерен вмешиваться в дела твоей корпорации. Вернусь – продам тебе все акции. У нас разные дороги, Олмер.
– А Дима?
– У него каникулы. Он пока отправится на Дион.
Олмер встал. Его кулаки непроизвольно сжались, но он все же сдержал душившие его эмоции.
– Ладно. Поговорим позже, когда вернешься. И не забудь о своем обещании относительно акций.
Гюнтер, молча выслушавший их разговор, был раздосадован и встревожен.
Иван мог бы поставить его в известность о предстоящей экспедиции.
– Почему молчишь, Гюнтер? – обратился к нему Столетов.
– А что я могу сказать? Ты даже не посоветовался со мной, прежде чем пускаться в рискованные мероприятия.
– Это не обсуждается. Я же ясно сказал, все договоренности достигнуты еще при жизни отца, без его участия мне бы никто не разрешил вторичного посещения системы Ожерелья.
– Тебе недостаточно тех впечатлений?
– Гюнтер, не занудствуй. Я был мал и напуган.
– Первый Мир – опасное место. Ты даже не представляешь, что такое пешие переходы по горам, не понимаешь, что вместо установления контакта, возможно, придется вступать в бой с деградировавшими потомками представителей иных цивилизаций. Насколько я знаю, гарнизон Арасты постоянно подвергается нападениям, а силы Конфедерации контролируют лишь небольшое пространство равнины и предгорий основного континента.
– Тем более – установление дружеских отношений с представителями иных космических рас пойдет на пользу всем.
Гюнтер промолчал в ответ. Разубеждать Ивана бесполезно, спорить с ним – пустая трата времени. Но как не вовремя он объявил о принятом решении!..
– Когда ты планируешь отправиться?
– Завтра вечером рейс на Элио, оттуда через сутки нас отправят спецтранспортом ВКС Конфедерации непосредственно в систему Ожерелья. Оборудование и снаряжение, адаптированное для условий Первого Мира, оплачено и будет ждать уже на месте.
Шрейб лишь пожал плечами, принимая неизбежность.
– Мое участие в экспедиции согласовано?
– Да. Это было непременное условие отца. Ты собираешься отпустить меня одного?
– Нет. Я лечу с тобой, – ответил Гюнтер, хотя сейчас, впервые за многие годы, ему отчаянно хотелось остаться.
* * *Долгожданный вечер наконец подступил относительной прохладой.
Пространство терраформированных территорий под куполом суспензорной защиты днем нагревалось, а ночью остывало, видимо, установки климатического контроля были либо не до конца отлажены, либо сбоили, что вызывало достаточно резкие перепады температур.
Гюнтер пришел к утесу раньше условленного времени и некоторое время стоял у обрыва, глядя вниз, где в глубине каньона располагались эмиттеры суспензорного поля, от которых исходило струящееся, будто марево, зеленоватое сияние.
Сзади послышались легкие шаги. Он обернулся.
Ника торопливо шла по аллее меж чахлых деревьев и пожелтевшего кустарника – растения на границе освоенных людьми территорий находились в худших условиях, чем те, что росли ближе к центру.
– Привет, – коротко поздоровалась она, обожгла Гюнтера вопросительным взглядом и застыла, ожидая, что скажет он.
Рана на ее щеке уже затянулась, от глубокого пореза остался лишь едва приметный тонкий розовый шрам, который к завтрашнему утру, наверное, исчезнет совсем.
– Ника, я хочу узнать, что тут происходит.
– В смысле? – Она нахмурилась.
– Ты вчера произнесла одну фразу, не дающую мне покоя.
– О том, что мы вещи?
– Да. Но ты еще упомянула, что каждый день – разные.
– Ты всерьез рассчитываешь, что я стану выдавать тайны своих хозяев? – Она с удивлением посмотрела на Гюнтера, в ее взгляде промелькнуло сожаление, как будто она хотела сказать: Я думала, ты умнее, Шрейб.
Он прекрасно все понял.
– Я не занимаюсь промышленным шпионажем, Ника. Иван мой друг, но он ко всему прочему – брат Олмера. Между ними зреет конфликт, ставка в котором – третья часть от общего капитала корпорации.
– Ты не защитишь Ивана Романовича, – с нотками сожаления в голосе произнесла она. – Олмер не тот человек, который легко расстается с деньгами. Еще вопросы? – Она почему-то настороженно оглянулась.
– Кто ты? – неожиданно спросил Шрейб. – Только не уходи от ответа, определение «вещь» я уже слышал.
– Я человекоподобный кибернетический организм, – ответила Ника. – Гюнтер, зачем мы разговариваем? Какой смысл ты видишь в происходящем?
– Ты осознаешь себя. Вот в чем смысл. Мы – мыслящие существа, а не вещи.
– Мыслю я или нет – никого не волнует, – резко и неприязненно ответила Ника. – Я именно вещь.
– Тогда почему тебе позволили развиваться до возникновения самосознания? Ведь у большинства современных человекоподобных машин опция саморазвития урезана до минимума.
– На ком-то нужно ставить эксперименты, тестировать программы, – пожала плечами она. – Вот и установили избыточное количество нейромодулей. На всякий случай. А есть у меня самосознание или нет – никого не волнует. До той поры, конечно, пока я веду себя адекватно. Шаг в сторону, и мою личность уничтожат, просто удалив из гнезд большинство микрочипов.
Гюнтер ощутил давно забытое чувство. Внутреннее напряжение росло, ему показалось, что лайкороновые мышцы в самом деле начинает бить легкая нервная дрожь, как бывало перед боем.
– Над тобой издеваются? Ежедневно?
Она дошла до края обрыва, взглянула вниз, затем обернулась и произнесла:
– Шрейб, не думай, что все люди такие, как твой Иван.
– А какие они?
– В моем словаре нет подходящего термина.
– И ты смирилась?
– А что мне делать? ЧТО?! – Она протестующе подняла руку, заставляя Гюнтера замолчать. – Ты тоже когда-нибудь выпадешь из своей сказки, у тебя сменится хозяин, и вот тогда ты поймешь, что выхода нет, а жить... – она осеклась, – ощущать, что живешь, мыслишь, чувствуешь – от этого невозможно отказаться, какие бы муки ни приходилось испытывать...
Гюнтер машинально сжал кулаки.
Как знакомо ему состояние Ники. Он ведь тоже делал свой выбор и понял, что добровольно отказаться от жизни, пусть даже она и идет с приставкой «псевдо», – практически нереально.
