Сергей Лукьяненко - Конкуренты
Потому что ноги у этого предложения растут из того же источника, что и подложенная в карман банка икры.
Кто-то очень-очень не хочет, чтобы он встретился с женщиной, играющей в «Старквэйк».
Войдя в квартиру, Валентин уже был достаточно напуган, чтобы внимательно осмотреть обе комнаты — нет ли и впрямь подкинутых наркотиков или взрывчатки? Но на первый взгляд было чисто.
— Это за меня пока не взялись всерьез, — сказал Валентин. И вздрогнул.
А если в квартире подслушивающие устройства?
Пора завязывать с манерой разговаривать сам с собой.
Он поставил бутылку в холодильник. Задумчиво повертел в руках банку с икрой. Взял консервный нож и открыл ее.
Икра.
Не самая качественная, судя по виду, но всего лишь икра.
Валентин сделал себе бутерброд и вернулся к ноутбуку. Его «Сильвана» по-прежнему находилась «на техобслуживании».
Может быть, обратиться к администрации игры?
«Я у вас ничего не похищал! А еще, знаете, мне в карман подсунули банку красной икры!»
Бред какой-то…
Тренькнул дверной звонок.
Валентин дернулся, зачем-то оправил рубашку и пригладил волосы… будто пацан перед первым свиданием… Подошел к двери. Поколебался — и опять же из какого-то противоречия не стал ни спрашивать «кто там?», ни смотреть в глазок. Просто открыл.
В дверях стояла крепкая высокая женщина. Коротко стриженная. Наверное, излишне широкоплечая. В джинсах и короткой вельветовой куртке. На руках перчатки с обрезанными пальцами.
— Проходите, Лена, — сказал Валентин, делая шаг в сторону.
— Так уверены? — Она зашла и быстро, без спроса, закрыла дверь. — А если бы это была не я?
— А я вас видел, — удивляясь собственному спокойствию, ответил Валентин.
— Когда? — Она вдруг смутилась. Интересно, не «где», а «когда»…
— Сегодня ночью, — ответил Валентин. — Во сне. Вы ведь тоже… вам ведь тоже снился этот сон?
Секунду она стояла, глядя на него. Потом улыбнулась.
— А ты быстро соображаешь. Кофе нальешь?
— Пошли. — Он двинулся на кухню. Лена, не разуваясь, (обычно он протестовал против такой привычки, но сейчас смолчал) пошла следом. Пока он готовил кофе, она сидела, внимательно изучая обстановку — так хороший врач осматривает больного, еще не спрашивая его о симптомах.
— Я, кстати, вышел в магазин, — заметил Валентин. — Водички захотелось.
— Почему всем мужикам обязательно надо доказывать свою мужественность? — резко спросила Лена. — Ведь если бы тебя попросил остаться дома мужик — ты бы послушался?
— Наверное, — не стал врать Валентин. — В общем… случилась забавная история. Кто-то очень ловко подсунул мне в карман банку красной икры. К счастью, я заметил это перед кассой, успел ее оплатить.
Лена подцепила пальцем несколько икринок, положила на язык. Поморщилась:
— Пересоленная… Могли бы хоть черную икру подсунуть, жмоты…
— Откуда в том магазине черная икра?
— Ты по профессии-то кто будешь? — спросила Лена.
— Журналист.
— За что мне это? — воскликнула Лена, глядя в потолок.
— Ты чего? — Валентин только сейчас заметил, что тоже легко и непринужденно перешел на «ты».
— Бывший мой… журналист. Андрей Петров, не знаешь такого?
— Мало ли в Бразилии донов Педро? Нет, не припомню.
— Вот почему ты Катран! — неожиданно сказала Лена. — Акула пера!
Она засмеялась.
— А ты водила, потому что любишь водить?
— Я не люблю. Это моя работа — я таксист.
— Таксистка.
— Предпочитаю не склонять, — сухо ответила Лена.
Валентин поставил перед ней чашку кофе. Вторую — перед собой. Поколебался и достал бутылку бальзама.
— Чуть-чуть в кофе, — сказала Лена. — Вряд ли я в ближайшее время сяду за руль, нам слишком многое надо обсудить.
Валентин плеснул в чашки по ложке бальзама. Они молча отпили кофе.
— Ну, давай, — сказала Лена. — Рассказывай. С самого начала.
— Я родился…
— Остряк-самоучка. Начни с того, как попал в игру.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой я получаю новый корабль
Утро наступало осторожно, бережно — будто боялось нас разбудить.
Шар под потолком пещеры начал светиться розовато-белым светом. Яркость нарастала плавно, будто на восходе солнца. Потом присоединились звуки — во всех комнатушках-коробочках люди просыпались, вставали, звякали посудой (видимо, некоторые предпочитали завтракать в одиночестве). Многие кашляли — что ж, в климате Нигредо неудивительно. Потянуло сигаретным дымком, но не сильно — дефицит табака лучше любых врачебных проповедей справился с вредной привычкой.
Лена проснулась первая, когда я встал — она как раз вернулась в комнату.
— Умывальня рядом с душевой, — сообщила она. — Вода только холодная и черная. Но умыться можно. Если на тебя будут бросать завистливые взгляды — не смущайся.
— Постараюсь. — Я натянул джинсы и отправился через лабиринт пластиковых клетушек умываться.
Длинный жестяной желоб служил раковиной на десяток кранов. Человек пять мылись ледяной черной водой. На меня поглядывали с любопытством, но вполне дружелюбно.
На краю раковины я нашел обмылок, которым без колебаний воспользовался. Вымылся выше пояса, пальцем почистил зубы. Если отвлечься от цвета, то становилось понятно, что вода чистая и свежая.
— Ты вчера с Плюшки прибыл? — поинтересовался ближайший сосед, когда я закончил умываться.
Я кивнул.
— Привез Мастера и Романа?
Я снова кивнул.
— Говорят, ты по пути «Берсерк» сжег?
На этот раз пришлось отказаться от языка жестов.
— Не совсем так. Придумал, как его сжечь. Стреляла Лена.
— Все равно неплохо, — решил собеседник.
Вернувшись из «умывальни», я обнаружил Лену прихорашивающейся. Странное дело, почему-то до этого я был уверен, что косметику она игнорирует. Однако, нет! Откуда-то из карманов комбинезона был извлечен тюбик крема, которым она экономно намазывала лицо и шею и помада неброского телесного цвета.
— С Земли? — спросил я.
— За настоящую косметику бабы друг другу волосы выдергивают, — усмехнулась Лена.
— Потому и стрижешься коротко?
— И поэтому тоже. — Она ответила без тени иронии. — Помада настоящая, выменяла у одной дурехи, которая не сразу поняла, что здесь в цене. А крем — наше производство. И для рук, и для ног, и для лица выпускают. Понятное дело, не французская косметика. Но лучше, чем ничего… Ну что, на завтрак?
Если «умывальня» напомнила мне не то пионерский лагерь (знакомый, впрочем, только по кино), не то казармы, где довелось быть на сборах, то столовая окончательно закрепила это впечатление. Окно в стене, стопка подносов рядом. Ставишь поднос, на него плюхают две тарелки, стакан — и можешь быть свободен. Садись за любой из длинных столов (стальных, казенных донельзя) и ешь.
На завтрак сегодня была черная яичница-глазунья, черный творог с черной сметаной, черный хлеб и черный кофе. Эстетическое чувство не раздражал лишь кофе — даже хлеб был слишком, ненатурально темным.
— Мне нравится, — неожиданно изрекла Лена, водружая поджаренный желток на кусок хлеба и отправляя в рот. — Знаешь, мне слишком красивая еда всегда казалась подозрительной. Нарезали все затейливо, разложили согласно фэн-шую, побрызгали десятью соусами, украсили двадцатью травами. Не знаешь, что и делать — любоваться или есть. Может, оно и невкусное, а тебе этот натюрморт уже все вкусовые сосочки запудрил. А если вкусно — то еще хуже!
— Почему?
— Да потому, что жалко есть красивую еду! А здесь все просто. По форме понял, что перед тобой. Положил в рот. И наслаждаешься вкусом в чистом виде, не отвлекаясь на разного рода красивости!
— В принципе подход понятный, — признал я. — В Москве есть ресторан, где еду подают в полной темноте. Там даже не знаешь, что именно тебе принесли.
— Ну ничего себе. А официанты как работают?
— А официанты там слепые.
— Шутишь, — подозрительно сказала Лена.
— Да я о нем материал писал…
Народ в столовой не задерживался. Люди быстро ели, относили свою грязную посуду в окошко, ведущее на мойку, и уходили. Судя по разговорам, обещанное сегодня общее собрание интересовало всех.
— Женщин у них совсем мало, — негромко заметила Лена, допивая кофе. — Я прикинула — процентов десять—двадцать. На Плюшке соотношение мужчин и женщин — два к одному.
— И что?
— Да так, наблюдение… Если здесь не собралась куча голубых, а на это не похоже, то им приходится несладко. Энергию надо куда-то сублимировать.
— Монахи же терпят всю жизнь.
— У монахов — вера в Бога. А у этих — вера в то, что их дурачат. Опасная смесь, Катран. Агрессивность зашкаливает…
— Да брось ты! — Я огляделся. — Ну какая же тут агрессивность? Кроме вредного деда…
