Артур Кларк - Рассказы
Ничего: через несколько месяцев посланники нетерпеливо ждущей Земли вернутся с целым отрядом научных сотрудников, оснащённые худа более совершенным снаряжением. Миллиард лет трудилась эволюция, чтобы сделать возможной эту встречу; она может подождать ещё немного.
Некоторое время всё было неподвижно в отливающем зеленью мглистом краю. Ушли люди, скрылся алый ковёр… И вдруг существо показалось снова, перевалив через выветренную гряду. А может быть, то была другая особь удивительного вида? Этого никто никогда не узнает.
Оно скатилось к груде камней, под которыми Хатчинс и Гарфилд погребли мусор. Остановилось.
Это не было любопытством, ведь оно не могло мыслить. Но химическая жажда, которая неотступно гнала его вперёд и вперёд через полярное плато, кричала: «Здесь, здесь!» Где-то рядом — самое дорогое, нужное ему питательное вещество. Фосфор, элемент, без которого никогда бы не вспыхнула искра жизни. И оно стало тыкаться в камни, просачиваться в щели и трещины, скрести и царапать пытливыми щупальцами. Любое из этих движений было доступно любому растению или дереву на Земле, с той разницей, что это существо двигалось в тысячу раз быстрее, и всего лишь несколько минут понадобилось ему, чтобы достичь цели и проникнуть сквозь пластиковую плёнку.
И оно устроило пир, поглощая самую концентрированную пищу, какую когда-либо находило. Оно поглотило углеводороды, и белки, и фосфаты, никотин из окурков, целлюлозу из бумажных стаканов и ложек. Всё это оно растворило и усвоило, — без труда и без вреда для себя.
Одновременно оно поглотило целый микрокосм живых существ: бактерии и вирусы, обитателей более старой планеты, где развились тысячи смертоносных разновидностей… Правда, лишь некоторые из них смогли выжить в таком пекле и в такой атмосфере, но этого было достаточно. Отползая назад, к озеру, живой ковёр нёс в себе погибель всему своему миру.
И когда «Утренняя Звезда» вышла в обратный путь к далёкому дому, Венера уже умирала. Плёнки, негативы и образцы, которые так радовали Хатчинса, были драгоценнее, чем он предполагал. Им было суждено остаться единственными свидетельствами третьей попытки жизни утвердиться в солнечной системе.
Закончилась история творения под пеленой облаков Венеры.
С кометой
— Не знаю, для чего я это записываю, — медленно произнёс Джордж Такео Пикетт в парящий веред его лицом микрофон. — Вряд ли кому-то доведётся слушать запись. Говорят, комета пронесёт нас по соседству с Землёй только через два миллиарда лет, когда будет снова огибать Солнце. Просуществует ли человечество так долго? И будет ли комета такой же великолепной, какой увидели её мы? Возможно, наши потомки тоже снарядят экспедицию, чтобы взглянуть на неё поближе. И обнаружат ракету… Даже через столько тысячелетий наш корабль будет в полном порядке. Останется горючее в баках, и воздух в отсеках — ведь продукты кончатся раньше, и мы умрём от голода, а не от удушья. Впрочем, вряд ли мы станем дожидаться этого, проще открыть воздушный шлюз и покончить сразу.
В детстве я читал книгу об арктических исследованиях — «Зимовка во льдах». Ну вот, что-то в этом рода ожидает нас. Мы со всех сторон окружены льдом, огромными ноздреватыми айсбергами, «Челенджер» летит среди роя ледяных глыб, которые очень медленно — сразу и не заметишь — вращаются вокруг друг друга. Но такой зимы не знала ни одна экспедиция на полюсы Земли. Почти все эти два миллиона лет будет держаться температура четыреста пятьдесят градусов ниже нуля по Фаренгейту. Мы уйдём так далеко от Солнца, что тепла от него будет не больше чем от звёзд. Кто-нибудь пытался морозной зимней ночью греть руки в лучах Сириуса?
Нелепый образ, вдруг пришедший на ум Джорджу Пикетту, окончательно добил его. Перехватило голос, с такой силой нахлынули воспоминания о мерцающих в лунном свете сугробах, о перезвоне рождественских колоколов над краем, от которого его сейчас отделяло пятьдесят миллионов миль. Внезапно он разрыдался, точно ребёнок, не мог совпадать с собой, с тоской по всему тому прекрасному на Земле, чего прежде не ценил по-настоящему и что теперь навсегда утрачено.
А как хорошо всё началось, сколько было радостного возбуждения, ожиданий! Он помнил — неужели всего полгода прошло? — как впервые вышел из дому посмотреть на комету; незадолго перед тем восемнадцатилетний Джимм Рэндл увидел её в самодельный телескоп и отправил свою знаменитую телеграмму в обсерваторию Маунт- Стромло. Тогда комета была едва заметным светящимся облачком, которое медленно скользило через созвездие Эридана, южнее экватора. Далеко за Марсом она мчалась к Солнцу по невероятно вытянутой орбите. В прошлый раз комета сияла на небе безлюдной Земли, и некому было любоваться ею; возможно, никого не будет, когда она появится вновь. Человечество в первый (и, быть может, единственный) раз видело комету Рэндла.
Приближаясь к Солнцу, она росла, выбрасывала струи и языки, самый маленький из которых был во сто крат больше Земли. Когда комета пересекла орбиту Марса, хвост её — этакий исполинский вымпел, развеваемый космическим бризом, — протянулся уже на сорок миллионов миль. Тут наконец астрономы сообразили, что предстоит, пожалуй, самое великолепное небесное зрелище, какое когда-либо наблюдал человек; комета Галлея, которая являлась в 1986 году, не шла ни в какое сравнение. И организаторы Международного астрофизического десятилетия решили, если удастся вовремя снарядить экспедицию, послать вдогонку комете исследовательский корабль «Челенджер». Ведь может пройти не одно тысячелетие, прежде чем снова представится такой случай!
Неделю за неделей комета Рэндла в предрассветные часы сияла на небе, затмевая Млечный Путь. Вблизи Солнца она вновь ощутила зной, которого не испытывала с той поры, когда по Земле бродили мамонты. И активность её росла; словно лучи мощного прожектора, плыли среди звёзд струи светящегося газа, изверженные её ядром. Хвост, теперь уже сто миллионов миль в длину, делился на замысловатые ленты и полосы, очертания которых менялись за одну ночь. И всегда они были устремлены прочь от Солнца, будто гонимые к звёздам вечным могучим ветром из сердца солнечной системы.
Когда Джорджа Пикетта назначили на «Челенджер», он долго не мог поверить своему счастью. Конечно, сыграло роль то, что — он кандидат наук, холостяк, славится отменным здоровьем, весит меньше ста двадцати фунтов и давно расстался с аппендиксом. Но разве мало других журналистов с такими данными?
Что ж, скоро они перестанут завидовать…
Грузоподъёмность «Челенджера» была маловата, экспедиция не могла взять с собой только репортёра, и Пикетт совмещал журналистские обязанности с научными. На деле это означало, что он вёл вахтенный журнал во время дежурства, был секретарём начальника экспедиции, следил за расходом припасов и материалов, занимался учётом. Снова и снова думал он, как это кстати, что в космосе, в мире невесомости человеку достаточно трёх часов сна в сутки.
Нужен был немалый такт, чтобы одно дело не шло в ущерб другому. Когда он не был занят бухгалтерией в своём закутке и не проверял наличие в кладовых, можно было побродить с магнитофоном по кораблю. Одного за другим Джордж Пикетт проинтервьюировал каждого из двадцати учёных и инженеров, которые составляли экипаж «Челенджера». Не все записи были переданы на Землю; некоторые интервью оказались перегруженными техническими подробностями, другие чересчур скудными, третьи излишне многословными. Во всяком случае, он побеседовал со всеми, и как будто никто не мог пожаловаться, что его обошли. Впрочем, теперь это уже не играет никакой роли…
Интересно, что сейчас делается в душе доктора Мартинса? Помнится, астроном был одним из самых твёрдых орешков; зато он мог рассказать больше, чем кто-либо другой. Пикетту вдруг захотелось отыскать запись первого интервью Мартинса. Джордж великолепно понимал, что пытается уйти в прошлое, чтобы не думать о настоящем. Ну и что ж? Если это удастся, тем лучше!..
Двадцать миллионов миль отделяли от кометы стремительно летящий корабль, когда Джордж поймал Мартинса в обсерватории и приступил к допросу. Он хорошо помнил это интервью. Вид невесомого микрофона, слегка колеблемого воздушной струёй от вентилятора, был до того необычным, что Пикетт никак не мог сосредоточиться. А по голосу ничего не заметно, звучит с профессиональной непринуждённостью…
«Доктор Мартинс, — гласил первый вопрос, — из чего состоит комета Рэндла?»
«Состав сложный, — отвечал астроном, — и всё время меняется по мере удаления кометы от Солнца. Хвост преимущественно из аммиака, метана, углекислого газа, водяных паров, циана…»
«Циана? Но ведь это ядовитый газ! Что было бы, если б Земля попала в такую струю?»
«Ничего. Несмотря на свой эффектный вид, хвост кометы, по нашим земным понятиям, чуть ли не вакуум. В объёме, равном объёму Земли, газа столько же сколько воздуха в пустой спичечной коробке».
