Повышение по службе - Александр Николаевич Громов
И знаете – получилось! Я напутал только с временем прилива-отлива, так что морская вода из затопленного леса бурно устремилась обратно в океан, ворочая валежник и смывая плохо укоренившиеся деревья. В коряжнике застряла чудовищных размеров рыбина – может быть, та самая, что сожрала охотившегося на меня тритона-переростка. Она грузно ворочалась, била хвостом, шевелила жабрами и разевала пасть, которой могла бы позавидовать белая акула. Я перенес рыбину в океан, поправил в лесу то, что натворила уходящая вода, и громко засмеялся. Хорошо, что в тот момент там никого из наших не было…
Сейчас же вошла Лора.
– Веселишься?
Сказано было буднично, но теперь-то я не догадывался, а просто видел: Лора напряжена. Отчего это, мол, Стас гогочет? Психиатрическая помощь ему не требуется ли?
– С чего мне, интересно, веселиться? – с поддельным недовольством ответил я. – Тоска зеленая. Ну хоть сегодня-то ты меня выпустишь?
– А это мне диагност скажет, выпущу или нет…
Само собой, мне ничего не стоило внушить диагностическому блоку «Парацельса» какие угодно данные по моему организму, но я поступил иначе: привел биохимию организма в такую скучную норму, что самый недоверчивый эскулап не усомнился бы в моей нормальности. Никакого обмана: здоров, стандартен, годен.
Лора, казалось, была разочарована. Уточняю: разочарована как профессионал. Как женщина она, напротив, была рада тому, что я покину изолятор и не появлюсь в поле ее зрения, может быть, несколько дней. Ну ясно – Гарсиа… Чертов Гарсиа…
Она спала с ним этой ночью, и я увидел, как это было. Услышал хриплое дыхание, сладостные стоны Лоры и деловитое сопение этого антропоида. Я видел его волосатую спину, наблюдал, как он ворочается, и обонял запах его пота. Обладание именно Лорой не имело для него никакого значения, ему просто нужна была самка. Лучше, конечно, несколько, но в полевых условиях он готов был согласиться и на одну – цивилизованный все-таки орангутан, не дикий…
Я ненавидел его люто и бешено. И Лора что-то почувствовала.
– С тобой точно все в порядке? Только честно.
Честно я не мог.
– Готов горы ворочать, – ответил я и в определенном смысле не покривил душой. – С которой начать? Указывай. Разрушить город или построить дворец?
Она принужденно засмеялась.
– Выметайся.
Я ответил, что с удовольствием, и вымелся. Самое глупое, что я мог сейчас сделать, это поступать нелогично. Нет, Лора подождет. И Гарсиа подождет. Какую бы напасть, желательно неприятную в глазах женщины, наслать на него? Чесотку? Трещину заднего прохода? Дурной запах?
Только не сейчас.
Прежде всего следовало уничтожить улики. Я захотел увидеть, где хранятся все собранные экспедицией образцы незаконного известкования, – и увидел, после чего тщательно и без побочных эффектов дематериализовал их. Затем стер со всех носителей все записи, касающиеся природы феномена. С человеческой памятью оказалось труднее.
Ограничение – вот что я почувствовал и вскоре понял его причину. Эрлик не дал мне полной власти над людьми. Я не мог дистанционно остановить сердце даже у Гарсиа, как бы я его ни ненавидел. Я не мог заставить человека самоубиться и, наверное, не мог еще много чего. Но подчистить память я мог.
Я так и поступил, однако не до конца. Каждому участнику экспедиции я оставил смутные воспоминания об известковании, и каждый твердо знал, что на самом-то деле ничего этого не было, а была у него лихорадка с галлюцинациями, занесенная в лагерь Веней Фейгенбоймом, мною и еще невесть кем. Вот ею и переболел весь состав экспедиции, но, в отличие от меня, легко, без последствий. Большинство вообще не обращалось к Лоре, а поскольку это нарушение, за которое по головке не гладят, то большинство и не собиралось признаваться, что чувствовало недомогание и наблюдало какие-то там видения. Все это должно было объяснить нашей начальнице, почему в графике исследований приключился сбой. Сама Этель тоже полагала себя переболевшей и меньше всего была склонна распространяться о своих галлюцинациях. Все прочие – тем более.
Я отправился получать ценные указания и узнал, что Этель дает мне лишь два дня на завершение изучения того ущелья, где я копался уже полмесяца. Для приличия я возразил, даже поспорил. Куда там! – два дня, и ни часом больше. У нас график, понял?
Ай, волшебное слово! График! Боюсь, что я смотрел на свою начальницу несколько снисходительно, а Этель из тех, кто сразу подмечает такие вещи. Она сдвинула брови и холодно осведомилась, известно ли мне, от кого в первую голову зависит, приму ли я участие в следующей звездной экспедиции или буду до скончания века перебирать пустую породу на Луне или Марсе. Я вытянулся во фрунт и дал ей понять, что положу живот за свою карьеру. Меня разбирал смех, но роль старательной дубины удалась мне как нельзя лучше – Этель смягчилась и даже попросила меня не рисковать попусту. Испросив разрешение приступить, я выгнал из ангара резервную «бабочку», погрузил аппаратуру и рванул в горы.
Ах, горы, горы… Любовь с детства. Тут они были первобытно-голые, без деревца, без былинки, а все-таки я любовался резкой игрой света и тени на будто вырубленных топором склонах и утесах. С час я парил над хребтами и долинами, как ротозей-эстет, а не геолог-поисковик. Какой я теперь геолог, если стоит мне захотеть – и я увижу кору этой планеты насквозь, до мантии, а если понадобится, то и глубже? Еще одно желание – и геолокатор запишет себе в память всю доступную ему стратиграфию, да и образцы пород я могу получить дистанционно и в любом количестве. Отдельно – несколько ценных минералов не хуже тех, что красуются в музейных витринах под толстым стеклом и бдительной охраной. Не для Лоры. Для себя.
Лора будет моей и без дорогих подарков. Она придет ко мне, потому что сама этого захочет. А Гарсиа… Нет, обойдусь без членовредительства. И в жабу превращать его не стану. Гарсиа будет страдать диареей столько времени, сколько понадобится ему, чтобы понять, что он – ничтожество. И в мундире с аксельбантами ничтожество, и нагишом не лучше.
Долго же самовлюбленный павиан будет осознавать этот непреложный
