Однажды, в галактике Альдазар (СИ) - Чернышова Алиса
Ким Лун: “Ну не поразительный ли факт? Неужели вы пришли к осознанию собственных ошибок? Не поздновато ли?”
Борис: “Это всё происки конкурентов отца. Они подослали вас специально, чтобы вы устроили диверсию и провалили контакт.”
Камилла: “Я в шоке.”
Вика: “Присоединяюсь.”
Борис: “Это всё ваша вина. Вы устроили диверсию, запороли миссию, выставляете меня идиотом. Горстка клоунов, которая испортила отношения с моллюсками… Я напишу на вас рапорт. Я расскажу, как ваша некомпетентность стала причиной этой ситуации.”
— Он издевается, да? — уточнила Камилла. Она всё ещё тяжело дышала, и Мал намётанным ухом уже слышал маячащую на горизонте пневмонию. Им нужны были медицинские капсулы, и как можно скорее.
Только вот не факт, что они будут.
— Он не издевается, — ответил он. — Нам надо поспешить. Надо улетать.
В целом, Мал уже понял, что спешить особенно некуда. Просто не хотел оставлять измученных, усталых людей совсем уж без надежды. А так-то он, несмотря на некоторую асоциальность, неплохо знал определённые категории людей.
Во-первых, сказалось количество чужих прожитых жизней. Среди его жертв были разные люди, но в силу специфики работы индивиды вроде Владимира или того же Боречки попадались очень часто.
Во-вторых, как уже упоминалось, хозяин Мала, он же лучший друг и единственная семья по совместительству, был идиотом. И большим оригиналом. Например, он мог отжать у одного из главных преступников галактики огромную полулегальную кибер-империю, а через три дня взять за шкирку недоделанного Эйма, посадить его в директорское кресло и сказать: “Мне наскучило играть в бизнесмена, так что это теперь твоё. Развлекайся!” Это был, к слову, первый раз, когда Мал назвал Деймоса идиотом. Тот, правда, только посмеялся. Тогда Малатеста обнаглел окончательно и попытался доходчиво объяснить Деймосу, почему оставлять на Эйма сотни тысяч человек и сложнейшую бизнес-систему с криминальным бэкграундом — плохая идея. “Ну, значит, развали всё, — зевнул Деймос. — Твой подарок. Как хочешь с ним, так и поступай!”
Идиот, что уж.
И Малу пришлось учиться. Сначала он злился, ругался, раздражался… А потом ему понравилось. Это стало его любимым детищем, маленьким миром; как будто огромный пазл, который нужно сложить. Картинка состояла из многих фрагментов, правда. В том числе из кадровых вопросов. Так что не так уж много времени прошло, прежде чем он начал очень хорошо понимать людей вроде Бориса.
Слишком хорошо, пожалуй.
Он знает: такие люди всегда находят, кого обвинить. Причём зачастую тех, кто на деле виноват примерно ни в чём. Или собственных жертв, как вариант… Виктимблейминг в целом одна из их любимых игр. Не просто пройтись по чужим головам, но позаботиться, чтобы более невезучие упали мордой в грязь, а то и вовсе этих самых голов лишились — таков он, их обычный модус операнди.
Потому последующему Мал не особенно удивился.
Борис: “В общем, решено. Я отдаю команду на взлёт!”
Вирт-чат, разумеется, тут же взорвался фонтаном сообщений, эмоциональных реакций и обрывков фраз, в которых всё утонуло. В этом недостаток такой манеры общения: даже тренированные с детства, пережившие кибер-модификацию люди не всегда могут удержаться от битых сообщений, особенно в случаях, когда они очень нестабильны.
Борис, надо отдать ему должное, отлично умел вносить нестабильность в массы. Оглядываясь назад, это у парня был основной талант. Потребовалось несколько драгоценных в таких обстоятельствах секунд на то, чтобы нечленораздельный гвалт сформировался в слова и предложения.
Лун Ким: Почему я даже не удивляюсь?
Джер: “Ты там с дуба рухнул?!”
Камилла: “Я бы назвала тебя слизняком, но это было бы определённо оскорбительно. Для слизняков.”
Вика: “Серьёзно? Чувак, вот сейчас без обид, но кто тебе поверит-то? Будут считывать показания виртов, и наше слово против твоего. И вот я бы на твоём месте не была уверена, что в итоге правда окажется на твоей стороне.”
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Ох. Такая умная девочка — и такая глупая. Впрочем, это как раз сплошь и рядом встречающаяся норма. Судя по досье и возрасту, повоевать она не успела, хотя и стремилась; а на гражданке, да ещё и в относительно безопасных локациях, такие вот “Борисы” сидят на попе ровно. Ровно до того, как получат власть и возможность.
Борис: “Если что, это вряд ли. Видишь ли, как-то так получилось, что все остальные эвакуационные корабли повреждены моллюсками. Так что — счастливо оставаться! Надеюсь, вы выживете. Но если нет, то виной тому только ваша некомпетентность.”
Малатеста криво улыбнулся.
Ну да, а вот и закономерный финал.
“На что спорим, что корабли подпортили не моллюски?” — личное сообщение от Ал-а прорывается сквозь гору битых сообщений в чате.
“Я не заключаю заведомо проигрышных пари.”
“Жаль. Могли бы поспорить на мою башку, например.”
“Нужна мне твоя башка…”
“Да ладно, чем не трофей? Ты же у нас любитель трофеев, я читал твоё досье. И неофициальное тоже, кстати. Спор мог бы решить одну небольшую проблемку… Но вопрос сейчас в другом: и что нам со всем этим делать? А, Володь? Так-то ситуация пахнет писюнами.”
Что делать…
По правде, Мал не знал ответа на этот вопрос. Ну то есть как…
Он прекрасно знал, например, как закончит Боря. Ещё Малатеста знал, что в любой момент может опустить на планету свой страховочный катер, болтающийся около одной из местных лун (потому что Деймос не отправил бы свою правую руку сюда без подстраховки; без подстраховки этот придурок разве что сам может сунуться, например, в драку с обожаемым младшим братом, потому что… ну вы помните про идиота, да?).
Малатеста даже допускал, что вытащит Бобра. Не только потому, что Деймос хочет собрать очередную коллекцию; на самом деле, Мал готов признать (пусть и только мысленно), что его хозяин не такой уж идиот. Иногда. Очень редко. И выбирает для себя только лучших — или самых интересных, как минимум.
Лёха Бобр, несмотря на дрейфующую в свободном полёте крышу, кадр определённо интересный.
А ещё он прошёл первый тест.
Впрочем, речь ведь не о Лёхе сейчас. С ним проще, но остаётся то, что посложнее. Есть ещё контактеры, на которых плевать Деймосу. И Фобосу. И моллюсковому начальству.
И Малатесте должно быть плевать, конечно. Но он всегда был дефектным, разве нет? Бракованный. Неправильный. И вот они, очередные проявления.
Например, док Камилла, которая прижалась к его плечу. Или та же самая Вика, память о чёрных глазах которой досталась ему в наследство от Владимира.
Малатеста ненавидел это дерьмо, на самом деле: они умирали, но продолжали жить в его подсознании, как призраки. О, Мал бы много чего мог рассказать о призраках! Он получил их в наследство столько, что хватило бы на сотню проклятых домов. Потому что, кто бы там что ни говорил, за спиной у каждого из нас стоит призрак. И даже не всегда один.
Взять вот Владимира… Владимир был зациклен на своём чернявом. Он убеждал себя, что забыл, что ему наплевать, но по факту взгляд мёртвых чёрных глаз преследовал его всю жизнь. И он готов был сделать всё, всё на этом грёбаном свете, чтобы призрак перестал на него смотреть. Пусть и не осознавал этого.
Малатеста успел узнать о призраках больше, чем самый заправский экзорцист. Он за эти годы убедился, что их не прогоняет ни святая вода, ни попытки что-либо доказать, ни самовнушение. Боятся призраки только прямого, уверенного, твёрдого взгляда. Глаза в глаза. И честности, граничащей с болью, честности, выворачивающей наружу. Только такая честность помогает признать и признаться, остановить и остановиться… пусть не сразу, но она изгоняет призраков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Жаль, почти никто не решается.
Так или иначе, Мал много знал о призраках. И знал, что оставить контактеров здесь — это дополнить свою коллекцию ещё двумя. Одним, черноглазым, и другим — мальчиком, обречённым вечно смотреть на улетающие с верфи корабли. Мал знал, что, если контактеры умрут, этот мальчик ему приснится. Он встанет над ним во время очередного приступа сонного паралича, от которого Мала не мог исцелить даже Двадцатый. “Ты — это я. Ты такой же”, — скажет мальчик. А после стремительно повзрослеет, и посмотрит глазами Владимира, и криво, презрительно улыбнётся…