Шервуд Смит - Феникс в полете
Кадры из учебных чипов по истории. Ужас тысячелетней давности, впечатались в память совсем недавними событиями. Столетняя война с адамантинами – холодными, безжалостными разумами, заключенными в оболочку из хрусталя и металла и выпущенными на волю Гегемонией в отчаянной попытке захватить господство над беглецами с Потерянной Земли – навсегда оставила в истории человеческой цивилизации глубокий шрам. Впрочем, гегемонисты довольно скоро утратили контроль над собственными же порождениями – если он и был вообще когда-нибудь – и в конце концов вынуждены были сражаться против них плечом к плечу со своими недавними противниками, беглецами. И если верить слухам, остатки разбитого врага до сих пор скрывались где-то в глухих углах Тысячи Солнц. Во всяком случае, всем было прекрасно известно, какая неслыханная награда ждет того, кто выведет панархистский флот к последним адамантинам. Подобно подавляющему большинству уроженцев центральных созвездий, Таллис верил в непогрешимость Запрета так же свято, как в существование Артелиона или Изумрудного Трона Панархии. Человеческое сознание копировать не дозволяется.
Однако Барка находилась вдали от центра, зато в пределах досягаемости Шиидры. Они не испытали на себе Ужаса, поэтому страхи других беглецов были им незнакомы. Их андроиды-тинекрисы формально оставались в рамках закона, но не более того, чем заслужили себе в Тысяче Солнц зловещую славу – как огры, в свое время с успехом использовавшиеся против Шиидры. Барканский торговец на Рифтхавене особо напирал на то, что логосы не разумны по-настоящему, старательно обходя тот факт, что узнай власти о них, и это обеспечит Таллису по меньшей мере пожизненную ссылку на Геенну, а по законодательствам отдельных планет – и мучительную смерть.
А уж если о них узнает команда...
Торговец обещал ему полную тайну сделки и продемонстрировал кое-какие занятные имитации поединков между звездолетами. Логосы смогут общаться с ним посредством вживленного приемника, и слышать его мысленные команды, где бы на корабле он ни находился. Никто другой не услышит их и не сможет командовать ими, говорил барканец. И, используя специально вживленные в глаз линзы – Таллис как сейчас слышал медовый голос торговца, – логосы будут сообщать ему визуальную информацию, невидимую для всех остальных. Слава же достанется ему одному. Наверное, на это Таллис и купился, согласившись подвергнуться операции на обоих глазах. Мечты о грядущих славе и богатстве роились в его голове до того момента, когда хирург включил линзы для последней проверки.
Мертвые мозги. Говорящие трупы.
Таллис содрогнулся при одном воспоминании об этом. Ровный, лишенный эмоций, бестелесный баритон, звучащий где-то прямо в голове, являлся ему в кошмарных снах несколько следующих месяцев, и он ни разу не осмелился включить логосы сам.
– Пять минут, – доложил шо-Имбрис.
В уме снова замелькали видения предстоящего боя. Сам по себе поединок между кораблями трудно предсказуем – те набеги, на которые он отваживался до сих пор, не шли с этим ни в какое сравнение. И еще этот крейсер... страх перед ним пронизывал Таллиса насквозь – он служил юнгой на старом «Кошмаре», когда того повредил в бою крейсер. Ни один звук на свете не сравнится со скрежетом разряда раптора по корпусу.
Мгновение страх перед логосами и страх перед грядущим боем уравновешивали друг друга. Ему придется прокрутить этой чертовой машине запись разговора с Хримом... впрочем, чего тут стыдиться? Смеяться логосы не умеют; они, должно быть, вообще не поймут эмоциональную сторону этой сцены.
Таллис воровато окинул взглядом мостик. Никто не смотрел в его сторону. Выждав минуту, он заставил себя набрать дрожащими пальцами замысловатый пароль, и логосы начали пробуждаться. Сияя призрачным светом, видимым ему одному, сектор за сектором возникали у него перед глазами по мере того, как они проверяли имплантированные в нервные окончания контакты. Таллис стиснул зубы, стараясь не дрожать при звуке мертвого баритона у него в мозгу, ведущего монотонный как молитва технический опрос.
* * *Никто не смог бы обвинить Андерика, старшего связиста «Когтя» в плохом состоянии его рабочего места – сплошь из полированного дерева и хромированного металла. Глядя на особенно тщательно отполированный кусок панели, он увидел, как капитан внезапно напрягся. Со стороны казалось, будто с Таллисом случился припадок: зрачки его вдруг заметались из стороны в сторону, зубы крепко стиснулись, и он покачнулся, чуть не выпав из кресла.
Андерик покосился на экран, но там не было видно ничего, кроме звезд и проложенных трасс других кораблей. Что происходит? Через несколько секунд до Андерика дошло, что кадык Таллиса едва заметно шевелится. Он говорил сам с собой. Разговор с собой, похоже, был довольно оживленный и продолжался некоторое время.
– Штурман, – неожиданно бросил Таллис, оборвав царившую на мостике напряженную тишину. – Время до скачка?
– Сто двадцать восемь секунд, сэр.
– Сам знаю. – Голос Таллиса звучал сердито, но Андерик уловил в нем необычное напряжение. – Пересчитай курс. Брось нас как можно ближе к узлу и тут же сориентируй сенсоры.
Сидевший за соседним с Андериком пультом Ульгер повернулся на голос Таллиса.
– Немедленно после выхода из скачка проверить наличие целей возле узла и ближайших синков, чтобы мы могли драться, не ожидая удара в спину.
Ульгер склонился над пультом и принялся рассчитывать выход из скачка. Для Андерика у Таллиса новых распоряжений не нашлось, так что ничего не мешало ему слушать, как капитан вызывает один за другим все остальные посты. Это никак не вязалось с его обычным поведением. Обыкновенно Таллис до омерзения дотошно планировал всю операцию, не оставляя места случайным озарениям, и уж во всяком случае никогда, никогда не менял своих планов так, как сейчас.
Продолжая наблюдать, Андерик все больше убеждался в том, что происходит нечто из ряда вон выходящее, что можно обернуть в свою пользу – выведав по возможности максимум у Лури.
При одной мысли о ней штаны вдруг сделались тесны Андерику; воспоминание о её податливости затуманило взгляд до того момента, когда корабль вздрогнул, входя в скачок.
* * *Омилов долго еще сидел так, глядя на портрет.
Настольная лампа отреагировала на его неподвижность и погасла, и он вздремнул ненадолго, но ночь тянулась слишком долго, а сумятица в мыслях одолевала даже эффект от сон-чая. Когда он проснулся, Килелис клонилась уже к холмам на западе. В её призрачном свете статуи на лужайке перед окном казались почти живыми,
Он встал и потянулся; лампа послушно вспыхнула, и он увидел в окне собственное отражение, заслонившее мир снаружи. Он пригляделся к нему: высокий, чуть сутулящийся, хотя лицо и не такое уж старое, черные с проседью волосы гладко зачесаны, и в довершение всего большие, мясистые уши, фамильная черта Омиловых, прослеживающаяся во всех поколениях, о которых остались хоть какие-то свидетельства. Настольная лампа освещала его лицо снизу, отбрасывая на лоб длинные тени, что придавало ему зловещий вид. Даже затаившаяся в уголках губ улыбка казалась недоброй. Он отвернулся, плотнее запахивая халат. Может, свежий воздух на террасе развеет немного его невеселые мысли...
Выходя на террасу, он задержался в дверях, чтобы обмануть электронику – ему не хотелось, чтобы свет зажигался – и с удивлением заметил, что кто-то уже проделал ту же операцию раньше. Омилов осторожно открыл дверь и увидел стоявшую у перил мужскую фигуру.
Шлепанцы его негромко шаркали по каменному полу, предупреждая неизвестного о его появлении. Подойдя ближе, он узнал профиль Брендона – тот стоял и молча смотрел на звезды.
Молодой человек не обернулся на звук его шагов, и они постояли немного молча. Ночной воздух был свеж; легкий ветерок коснулся щеки Омилова, и он плотнее запахнул халат.
Так, в молчании, они постояли еще несколько минут, и Омилов решил наконец нарушить тишину.
– Ты сказал, Брендон, что улетел еще до ритуала. Я должен спросить тебя, почему. – Он поколебался немного, потом заговорил снова. – Было бы лучше, если б я узнал правду прежде, чем появятся гонцы от твоей семьи, чтобы выпытывать её у нас всех.
Брендон резко повернулся лицом к нему.
– Никто не знает, что я здесь, – сказал он. – Мы прибыли сюда как два частных лица с одного из орбитальных поселений – за этим проследил Деральце. И мы очень скоро улетим – это если вы боитесь, что Семион смог выследить нас.
Омилов кивнул и раскрыл рот, но Брендон опередил его.
– Себастьян! – произнес он, отойдя от перил. – Сколько лет вы знакомы с моим отцом?
Омилов не понял, что крылось за этим вопросом: ответ на него был хорошо известен Брендону.
– Почти тридцать пять лет, – задумчиво ответил он. – Я работал тогда в отделе ксеноархеологии Совета Внешних Сношений. Мы встретились при довольно необычных обстоятельствах на планете за пределами Тысячи Солнц.
