Сергей Вольнов - Точка невозвращения

Он был настолько озабочен состоянием напарницы, что Даже на мгновение изменил обыкновению оглядываться по сторонам. «Расслабился» и потому упустил из виду приближение преследователей на критическое расстояние. Охотники никуда не делись – как выяснилось в это мгновение.

«Титфесу отам, зе мераглей зарим! (Хватайте их! Они шпионы чужих!)»

Захватчиков было много. Гораздо больше трех. Они вычленились из толпы и буквально СТИСНУЛИ его; стволы недвусмысленно воткнулись в спину, живот и бока. Кто-то велел ему НЕ ДВИГАТЬСЯ (на местном наречии).

Окруженный со всех сторон, с бесчувственной девушкой на руках, парень оказался в очень невыгодном положении. Он послушно остановился, замер недвижимо и… жалобно попросил их: «Аль тиру! (Не стреляйте!)» – но ответа не получил и добавил уж совсем жалким, канючащим голосочком: «А-икар, аль тааргу оти! (Главное, не убивайте меня!)»…

– Таакву ахарай, файгиани, – велел захватчик; тот, что стоял спереди, поверх бесчувственного тела, глядя прямо в глаза трусливой жертвы. Это можно было понимать двояко: и как «Следуйте за мной», и как «Следите за моей мыслью, улавливайте». Скажи этот впередистоящий что-нибудь типа «Боу ити. (Пойдем со мной, файгианец.)», смысл его слов можно было бы истолковать однозначно… «А-икар, аль тааргу оти!» – уже чуть ли не со слезами на глазах. Плаксиво-растерянное выражение лица захваченного файгианца свидетельствовало, в какое замешательство ввергла его неоднозначность приказания. Стискивающий пресс чуть ослабел, давление стволов несколько снизилось, группа захвата на мгновение расслабилась, и… ОН взял реванш.

ЧТО он сделал, как это произошло, никто не успел понять. Превращение жалкого, тощего долговязого труса в свирепого, громадного монстра было мгновенным. И в то же мгновение пленник обрел свободу. Выстрелить, ударить, вообще тронуть его не успел никто…

Еще через мгновение огромный косматый мужчина, унося на руках по-прежнему бездыханную девушку, скользил по ступеням вверх.

– …ше йимахек шимха ве зихреха, менуваль… – приподнявшись на локте, прошептал ему вслед единственный выживший абориген. Слова эти были древнейшим проклятием, взятым из наследия пращуров его народа, и в переводе на крусс звучали примерно как «…дабы стерлось имя твое и воспоминание о тебе, мерзавец…»

Бесстрастный наблюдатель зарегистрировал и эту цитату из оригинала текста Библии. И даже ответное высказывание взбегавшего по лестнице на перрон. «Вечная наша болячка, проклинать не тех, кто виновен на самом деле…»

Многоглазый, зоркий, вездесущий наблюдатель все время неотступно вел эту загадочную пару. Бесчисленные камеры, датчики, рецепторы слежения, которыми была нашпигована инфраструктура Сквозьземки. Только вот глаза эти были рассредоточены по всему миру, и разрозненные эпизоды никогда не смонтировались в единый фильм. Весь путь следования двух приезжих остался в постоянной памяти компьютеров этого мира, но для того, чтобы увязать и осмыслить, требовалось нечто большее – оперативная память хотя бы одного-единственного РАЗУМА.

Однако человеческие глаза так и не увидели этого кино. Не увидели они и окончания кругосветки: оставшиеся этапы пути до центрального железнодорожного вокзала, от которого рукой подать до вокзала космического. Только равнодушные зрачки камер слежения запечатлевали, как девушка пришла в себя (уже в комфортабельном купе карона сверхземки) и как несся этот состав по обратной стороне мира, каждую секунду на четыре километра сокращая расстояние до космопорта, а в зените полыхало жаркое золотистое солнце. Цвета Империи.

И как вновь передислоцировались гои эти и несколько перегонов проехали в рокевете надземки, прежде чем спуститься еще ниже, на ЗЕМЛЮ, чтобы оставшиеся сотни километров потусоваться в колесных вагончиках, набитых разбуженными, оживленными, вспомнившими, что они ЗЕМЛЯНЕ, йегудим; в отличие от снующих по другим планетам поездов, которые живут собственной напряженной жизнью, едва снисходя к пассажирам пришельцам из реальности иных, не столь стремительных пешеходных скоростей, – этот поезд был неотъемлемой частью мира, по которому шел.

И ПРОБУЖДЕНИЕ, перевернувшее мир на рассвете, ринулось, набилось в вагоны Сквозьземки, и к вечеру переполняло их, распирало, как нежданная радость… Вита эст Виа!!!

Месилат Рокевет назывался этот мир.

Просто «Железная Дорога».

РАБЫ & ВЛАДЕЛЬЦЫ

Поздняя весна – любимая пора надсмотрщиков. Месяц гертион вновь одарил резким всплеском тепла, нарушил неспешный водяной кругооборот. Небесные хляби разверзлись по расписанию…

Среди охранников иногда попадались сносные типы, без садистского блеска в глазах. Однако случались такие нечасто. Реже, чем выпадали сухие дни в гертионе. За долгие годы рабства Аста встречала исключения лишь трижды. Но даже они преображались с наступлением весенних ливней. И даже от них в это время года можно было услышать возбужденные вскрики: «Гертион!.. Время собирать камни!»

Время Собирать Камни.

С самого рассвета рабы копошились на свежераспаханном поле, словно муравьи. Пестрая Низина была усеяна сплошь плантациями соннеда, и на все поля рабов не хватало. Многие дожидались своей очереди. Раскинувшись в живописной местности, каких в этом мире хватало, поля лежали ровными бархатными лоскутами правильной прямоугольной формы. По ним, как крохотные насекомые, ползали люди и собирали то, что, по сути, также являлось урожаем.

Однако «плоды» эти были странными и страшными. Земля, приспособившись к внезапным потопам, давала свой ответ на вопросы, рожденные давним противостоянием с небесами. Она рожала КАМНИ. Миллионы гладких, округлых и разнокалиберных камней, отшлифованных невесть как и невесть где. И было ВРЕМЯ СОБИРАТЬ эти весенние КАМНИ… Чтобы очистить поля для предстоящего сева.

Аста уже не чувствовала собственных пальцев. Они хватали камни и складывали их в мешок, но она этого не ощущала. Только видела. Хорошо хоть, замороженные конечности еще. слушались. Хотя камни уже начинали оживать, и гладкие бока все чаще и чаще выскальзывали из скрюченных пальцев.

Первые капли ударили по лицу хлестко и больно, словно были не частицами воды, а мелкими каменными крошками. Словно, как и семихвостые бичи, были орудием труда надсмотрщиков. Аста вздрогнула и закусила губу… Чудес не бывает. Все эти разговоры в бараке – чушь. Ни разу еще, на ее памяти, не бывало сбоев, и точнехонько первого гертиона некто на небесах с маниакальным упорством откручивал краны гигантских душевых раструбов. И сверху обрушивалась БОЛЬШАЯ ВОДА, чтобы смыть с рабов остатки человеческого достоинства, обнажив несмываемое – животное чувство загнанности. Наверное, в этом высшая цель любого потопа. Начиная с того изначального, мифического…

Значит, опять ливни!

Если бы не ливни, она бы уже и не вспомнила, сколько лет гнула спину – в поклонах и от тяжкой ноши. Не вспомнила, сколько ей циклов на самом деле. Потопы нужно было пережить, вынести. Каждый год по-новому – из последних сил, теряя еще и еще, по крупицам, человеческое самосознание. Все больше и больше превращаясь в рабочую скотину… Выходит, и отсчет велся по ним, ненавистным ливням. И вряд ли она забудет то, что пережила их ровно столько, сколько пальцев на левой руке. Пять! На правой пальцев было на два меньше. Один перебило бичом с вплетенными стальными нитями. Другой, весело скаля зубы, отрезал охранник.,. Она уже смирилась с тем, что с Тарсиса не убежать, и что на самой планете – они НЕЛЮДИ. Они – грязные ЗЕМЫ. В том числе и она – АстаШайанна, некогда полнотелая привлекательная танцовщица из престижного казино «Планида», известного на весь мир Джиллид. А теперь доходяга в грязных лохмотьях. Девушка с седыми волосами. С глубокими морщинами на еще молодом лице. Она уже ничего не ждала от жизни. Ни новостей. Ни радостей…

– Шевелись, уродина! – обгоняя голос, резко свистнул бич. Обжег узким глубоким огнем плечо. Забил дыхание… Аста сжалась, но тут же распрямилась и из последних сил изобразила прилив сил. Демонстрируя рвение, схватила очередной камень и поспешила прочь, прочь от мучителя, на край поля…

Красноголовый архантеур статуей возвышался среди хаотически снующих по полю рабов. В трехпалых руках-крыльях, сложенных за спиной, он держал длинную и тонкую дубинку из кости мадригера, к верхней части которой была приделана витая плеть с металлической нитью внутри. Напоминал он чем-то одного из представителей древнейшей фауны: эдакий то ли страус с руками, то ли птицевидное двуногое существо. Мощные голые ноги, покрытые роговыми наростами, и не менее голая, длинная змеевидная шея. Все это – отвратительного желтого цвета; остальное покрыто черными перьями. Архантеур торчал неподвижно, зорко оглядывая вверенную ему территорию, и только длинные растрепанные перья его хвоста шевелились от порывов ветpa. С первого взгляда могло показаться: ничто в мире не способно сдвинуть с места это огородное пугало.