Андрэ Нортон - Звездные врата. Суд на Янусе. Победа на Янусе
— Я пойду…
Он не осознавал, что сказал это вслух, пока не увидел, что лорд Диллан смотрит на него. Лорд Бардон одобрительно кивал головой, но губы его были плотно сжаты, Что придавало лицу выражение неумолимости. Юноша прижал руку к губам, но было уже поздно.
БУРЯ, НОЧЬ, СВЯТИЛИЩЕ
Кинкар стоял перед узким окном комнаты леди Асгарь. Сквозь щель в стене небо казалось ярко-розовым. Похоже, что день будет ясным, подумал Кинкар. Ветер, выдувавший накануне снег из внутреннего дворика, наконец улегся.
— Не пора ли заняться делом? — спросил юноша, не поворачивая головы.
Ответа не последовало, ибо он был настолько ясен всем присутствующим, что незачем было произносить его вслух.
— Ты не можешь сделать это, не снимая Единого, — лорд Диллан наконец высказал то, что не давало Кинкару покоя с тех пор, как он, поддавшись порыву, вызвался идти в разведку. — Я думаю, что это невозможно. Такая процедура может вызвать ужасный болевой шок.
Теперь Кинкар повернулся к нему лицом:
— Но ведь нужна всего лишь отметина.
— Эта отметина отрицает все, во что ты веруешь. А для Хранителя Единого…
Тут заговорила молчавшая прежде леди Асгарь:
— Знак дьявола не ставится просто так, это сопровождается определенной церемонией. Именно этот ритуал и производит наибольшее впечатление на новообращенного служителя зла. Тут все построено на чувствах, как и в любой вере. Если знак поставить без ритуала или вообще каким-нибудь другим способ…
— Что ты имеешь в виду?
— Обычно Руки просто клеймят раскаленным железом, ведь так? Я же собираюсь воспроизвести отметину по-другому, и, конечно, без всякого ритуала. А когда мы будем ставить метку, Кинкар должен думать о ее святотатственности и о том, почему ему приходится принять клеймо. Пусть он возьмет в руки Единое. Посмотрим, будет ли он наказан за это.
Юноша в два шага пересек комнату и оказался подле леди Асгарь:
— Давай скорее попробуем, моя госпожа!
Если бы только все вышло так, как она говорит, если бы только можно было приобрести отметину, не разрываясь на части от противоречия с самим собой…
Она улыбнулась в ответ:
— Я знаю много магических приемов, Кинкар. Посмотрим, насколько далеко простираются мои знания. Возьми в руки Единое и постарайся сосредоточиться на мыслях о том, что ты собираешься сделать для нас и почему. Если все пойдет хорошо, мы попытаемся придать тебе обличье преданной Руки Черных.
Он уже был одет в чужую одежду, снятую с одного из убитых конвоиров — добытый в бою трофей. Он извлек наружу гладкий камень — символ родства и доверия, полученный им от владетеля Стира. Взяв талисман в ладони, юный рыцарь прошептал слова Могущества. В ответ на заклинание камень словно наполнился внутренним теплом. Кинкар закрыл глаза.
Сконцентрировав все свои мысли на Едином, он ждал. Вдруг что-то легонько укололо его в лоб. Потом еще и еще. И все. Единое не выказывало беспокойства, но и не превратилось в мертвый камень, как того боялся Кинкар.
— Это все? — спросила леди Асгарь.
— Это все! — отозвался лорд Диллан.
Кинкар открыл глаза и засмеялся от счастья:
— Ничего не изменилось! Единое никак не ответило!
Лорд Диллан с облегчением перевел дух:
— Ты, наверное, всемогуща, Асгарь! Теперь он может идти. Отдай ей талисман, Кинкар, мы сохраним его до твоего возвращения…
Он запнулся, увидев, что Кинкар отрицательно качает головой.
— Нет, мой господин. Мой талисман не отвернулся от меня. Это значит, что он верит мне и всегда должен быть со мной.
— Подумай, что будет, если его обнаружат на тебе, да что там — просто заподозрят, что ты носишь его! Последствия этого невозможно себе представить, ведь даже на нашем Горте Единое передавали тайком, хотя это был объект поклонения. Так что же будет здесь?
Но Кинкар уже вернул камень на его обычное место, к себе под рубаху:
— Может быть, ты и прав, мой господин. Но я не должен отдавать Единое кому бы то ни было, пока оно само того не захочет. Такова его природа. Если бы я оставил его здесь, я бы не смог выполнить своего задания, мне пришлось бы немедленно вернуться обратно. До тех пор, пока я Хранитель, оно как бы часть меня. Я не могу с ним расстаться до самой смерти, иначе как по воле Троих.
— Он прав, — встревоженно сказала леди Асгарь. — Ты же знаешь, что нам так и не удалось раскрыть тайну Единых. Это его вера и его судьба. И наверное, — она секунду поколебалась и быстро выговорила, — оно станет и его спасением!
Они вместе пересекли зал и вышли во внутренний дворик. Было еще совсем рано, и никто не заметил их. Цим стоял под седлом, готовый к отправке. Капал водил его по двору медленным шагом.
— Ты захватил карту? — спросил он после того, как Кинкар взял из его рук заушники и прыгнул в седло. — Подумай еще раз хорошенько, может быть, ты позволишь мне надеть ошейник раба и пойти вместе с тобой?
Кинкар покачал головой и невесело усмехнулся:
— Возвращайся лучше в пустыню, Капал, и собирай своих людей на битву. Не сомневайся, я буду осторожен. Все, что рассказал нам охранник, находится здесь.
Он поднял руку ко лбу, но не прикоснулся к нему, потому что помнил про знак дьявола.
Пленник отвечал на вопросы охотно, не пытаясь ничего утаить. Лорд Диллан, целитель больных душ, умел проникать в мысли другого, когда хотел этого. И все, что хранила память конвоира, теперь перешло к Кинкару: пароли для пограничных постов, обычаи, детали поведения и прочие мелочи повседневного обихода. Все это должно было помочь ему достигнуть У-Сиппара и вернуться обратно целым и невредимым.
И вот Кинкар, попрощавшись без долгих церемоний, выехал из замка через внешние ворота и направился в ущелье, спускавшееся с гор в низину. Он ни разу не оглянулся на оставшуюся позади крепость. Дважды за последнее время судьба вырывала его из привычного окружения, из спокойной жизни и бросала в рискованное предприятие, где он был хозяином сам себе, где будущее отчасти было в его руках. Первый раз это был отъезд из Стира, и вот теперь он вновь устремлялся навстречу неизвестности.
Ясное небо вскоре затянули тучи. Но ветер, рвавший с него плащ, по-прежнему нес тепло. Для опытного охотника это являлось грозным предупреждением. Похоже, что начиналась обычная для середины зимы оттепель, когда все вокруг заливали проливные дожди, превращая забитые снегом ямы в страшные ледяные ловушки, куда легко мог провалиться неосторожный путник. Прекращались эти дожди так же внезапно, как начинались- во всяком случае, так могло показаться ненаблюдательному путешественнику, — и тогда на землю обрушивался густой мокрый снег, а все вокруг покрывалось коркой льда.
Карта, составленная частично по рассказам Капала, частично со слов пленника и выученная Кинкаром наизусть, показывала, куда ведут дороги, пересекавшие обширную равнину. Но прежде чем достигнуть первых сторожевых постов на равнине, надо было проехать через широкую полосу лесов. Кинкар собирался направиться вдоль опушки леса до реки, а потом по берегу реки в сторону моря. Но теперь, перед надвигающейся бурей, пожалуй, разумней было поискать убежища на ночь в лесу.
История этого Горта пошла по другому пути еще до высадки пришельцев. Это удалось выяснить в последние два дня. На родном Горте Кинкара корабли Неба прилетели на планету, обитатели которой еще жили в лесах, где не было ни городов, ни деревень. Графства возникали в поселениях, до которых доходили знания, привнесенные Властителями Неба. Поэтому обычаи, законы, все черты жизни гортиан носили на себе отпечаток кочевой жизни.
Жители этого Горта к моменту прихода Властителей Неба достигли значительного уровня развития. Пришельцы сокруши ли едва вышедшую из колыбели цивилизацию, истребили всех правителей планеты, одному из которых и принадлежал замок, давший приют Кинкару и его товарищам, запретили все старые науки и старую религию. Там люди с Неба стремились поднять местных жителей до своего уровня, здесь же они всячески пытались затормозить их развитие, низвести их до положения рабов, бездумных исполнителей своей воли, не равных в правах даже свардам и мородам или ларнгам, ибо те хотя бы детенышей своих рождали свободными.
В этом мире пришельцы не вступали в браки с местными жителями. Сама мысль об этом была невозможна, это считалось чрезвычайно неприличным, поэтому Капал долго отказывался верить в то, что многие жители замка — люди смешанной крови. Но, с другой стороны, это могло обернуться выгодой для освободителей, потому что Черных осталось совсем немного. Дети появлялись на свет крайне редко, и число смертей — от рук убийц или на дуэли с себе подобными — давно превзошло число рождений.
Отношения между Черными правильнее всего было бы охарактеризовать как непрочное перемирие, они постоянно ссорились из-за каких-то капризов или оскорблений, суть которых была выше понимания гортиан. Постоянный страх преследовал их, являлся к ним ночными кошмарами, и не было от него спасения, даже на полях выигранных сражений или в выжженных дотла замках. И все же, если возникал хотя бы слабый намек на восстание коренных жителей — а поначалу, как утверждал Капал, такое бывало часто, — пришельцы отбрасывали взаимное недоверие и зависть, объединяя свои силы, чтобы покарать повстанцев. В последние годы искры сопротивления тлели только в Пустынных Землях, и пришлые правители спокойно и методично затаптывали их, словно давя подошвами тяжелых сапог беспомощно копошащихся в дорожной пыли насекомых.
