Фред Саберхаген - Берсеркер
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает третий мужчина, самый старый из них. Он подходит ко мне.
– Вроде неплохо. – Вместо нормальной речи получаются невнятные клочки. – Что случилось?
– Был бой, – говорит доктор. – Тебя ранило, но я спас твою жизнь.
– Тогда... хорошо. – Боль и головокружение постепенно отступают.
Доктор говорит довольным тоном:
– Как и предполагалось, у тебя проблемы с речью. Ну-ка, попробуй прочесть вот это.
Он поднимает карточку с ровными рядами маленьких аккуратных символов. Я четко вижу эти символы, но они ничего для меня не означают. Абсолютно ничего.
– Не могу, – говорю я наконец, закрываю глаза и ложусь. Я чувствую недружелюбное, даже враждебное отношение собравшихся ко мне. Но почему?
– Что произошло? – настойчиво повторяю я.
– Мы в плену, внутри у машины, – говорит старик. – Ты помнишь, что мы в плену?
– Да. – Я киваю, хотя деталей не могу вспомнить. Память затянута туманом.
– Как меня зовут?
Старик с явным облегчением сдержанно смеется.
– Допустим, Тад... Тадеуш. Почему бы и нет?
– Тад? – Это доктор переспрашивает.
Я открываю глаза опять. Доктор ведет себя более уверенно. Я дал ему какой-то повод? Я что-то такое сделал или, наоборот, не сделал?
– Тебя зовут Тад, – повторяет доктор.
– Мы в плену? У машины?
– У берсеркера. – Он вздыхает. – Это что-нибудь значит для тебя?
Да, глубоко внутри слово "берсеркер" рождает эхо, очень страшное, невыносимо страшное. Но меня спасает сон, я засыпаю.
Проснувшись, чувствую себя намного лучше. Стол исчез, я покоюсь на мягком полу комнаты – или камеры? – этой белой опрокинутой воронки. Рядом стоят два робота, и я не знаю, – почему.
– Атсог! – вдруг кричу я: я вспомнил, что оказался на планете Атсог, когда началось нападение берсеркеров. Роботы-рейдеры схватили меня и остальных семерых в подземном убежище. Память все еще туманна, но это даже хорошо. Пусть лучше остается туманной.
– Проснулся! – говорит кто-то. И снова женщины испуганно пятятся от меня. Доктор и старик тихо разговаривают, что-то обсуждают, и старик поднимает голову, смотрит на меня. Голова у него трясется. Плотный молодой человек вскакивает на ноги, угрожающе сжимает кулаки.
– Как ты себя чувствуешь, Тад? – спрашивает доктор. Потом, внимательно посмотрев на меня, сам себе отвечает: – Нормально. Девушки, дайте ему поесть. Или ты, Холстед.
– Помочь ему? О Боже!
Черноволосая девушка прижимается к стене спиной, старается отойти от меня как можно дальше. Две другие женщины что-то стирают в раковине, какую-то одежду. Бросив на меня взгляд, они продолжают стирать.
Нет, и голова у меня забинтована не просто так. Наверное, я был ранен, и теперь лицо у меня выглядит ужасно, наверное, оно обезображено.
Доктор проявляет нетерпение.
– Его нужно накормить.
– Я его кормить не стану, – твердо говорит агрессивный юноша. – Всему есть предел.
Черноволосая медленно направляется в мою сторону. Все смотрят на нее.
– Ты? – удивленно произносит юноша и покачивает головой.
Она идет медленно, словно ей больно делать шаги. Нет сомнений, в бою ей тоже досталось, на лице видны старые синяки. Она опускается на колени рядом со мной, направляет мою левую руку, помогает мне есть, дает воды. Правая сторона почему-то плохо слушается меня, хотя и не парализована,
Доктор подходит ко мне, и я спрашиваю: – Что с моим глазом? Он может видеть?
Он быстро перехватывает мои пальцы, тянущиеся к латке над глазом.
– Пока придется тебе пользоваться только левым глазом. Твой мозг был прооперирован. Если ты сейчас снимешь латку с глаза, последствия могут быть необратимыми и очень серьезными, я предупреждаю.
Мне кажется, он что-то скрывает. Почему?
Черноволосая девушка спрашивает:
– Ты что-нибудь еще вспомнил?
– Да. До, того, как был взят Атсог, мы получили сообщение. Иохан Карлсен вел флот на защиту Солнечной системы.
Все смотрят на меня с надеждой. Но ведь они должны знать больше моего.
– Карлсен выиграл битву? – с тревогой спрашиваю я. Потом вспоминаю: мы пленники. И я плачу.
– Новых пленных не было пока, – говорит доктор.
– Возможно, Карлсен разбил берсеркеров. И эта машина сейчас спасается от флота людей. Что ты на это скажешь?
– Что я скажу? – Странно, неужели я начинаю не только с трудом говорить, но и понимать? – Что это хорошо.
Все вздыхают с некоторым облегчением.
– Ты получил трещины в черепе, – объясняет старик.
– Тебе повезло, что рядом оказался знаменитый хирург. Машина намерена нас изучать. Она предоставила доктору нужные инструменты, и если бы ты умер или оказался парализованным, доктору пришлось бы плохо. О да, здесь машина не оставила нам сомнений.
– Зеркало? – Я показываю на свое лицо. – Хочу посмотреть. Очень плохо?
– Зеркала у нас нет, – говорит женщина возле раковины таким тоном, будто я в этом сам виноват.
– Тебя беспокоит лицо? Оно не пострадало, – говорит доктор. Тон у него убедительный, но я почему-то уверен, что с лицом у меня случилось нечто страшное, и слова доктора не успокаивают меня.
Мне жаль этих добрых людей. В довершение ко всем неприятностям им приходится терпеть присутствие такого монстра, как я.
– Мне очень жаль, – говорю я и отворачиваюсь, чтобы спрятать лицо.
– Ты в самом деле не знаешь... – говорит черноволосая, несколько минут пристально смотревшая на меня. Голос у нее срывается.
– Он в самом деле не знает. Тад, с лицом все нормально.
Действительно, на ощупь кожа лица такая же гладкая, как и раньше. Черноволосая смотрит на меня с жалостью.
Сквозь ворот платья на ее плече видны красные полосы, как следы от ударов плетью.
– Кто-то бил тебя? – с испугом спрашиваю я. Женщина возле раковины нервно смеется. Молодой человек что-то бормочет себе под нос. Левой рукой я закрываю лицо. Правая ладонь касается краев латки.
Вдруг молодой человек громко чертыхается, показывает на только что открывшуюся дверь в стене.
– Машине понадобилась твоя консультация, – сурово говорит он мне. Он похож на человека, который очень зол, но не смеет этого показать. Кто же я? Почему эти люди меня ненавидят?
Я поднимаюсь на ноги, я могу идти, сил хватает. Я вспоминаю, что именно я хожу на переговоры с машиной.
В узком голом коридоре машина выдвигает два сканера и динамик. Это ее лицо. Я знаю, что нахожусь внутри гигантской космической крепости, объемом в несколько кубических миль, мчащейся в пространстве, и я помню, что я стоял на этом же месте до начала сражения, разговаривал с машиной. Но я понятия не имею, что я говорил.
– Предложенный тобой план не сработал. Карлсен продолжает функционировать.
У машины квакающий, надтреснутый голос. Она шипит и скрежещет, как опереточный злодей.
И что же я мог предложить этому чудовищу? Какое кошмарное предположение!
– Я почти ничего не помню. У меня была травма мозга.
– Если ты лжешь, то помни, меня обмануть нельзя", – говорит машина. – Я не собираюсь тебя наказывать за провал. Это не поможет в достижении моих целей. Я знаю, что ты живешь вне законов человеческого общества. Ты даже не пользуешься полным своим именем. Зная твою природу, я тебе доверяю и надеюсь на твою помощь в борьбе с разумной жизнью. Остальные пленные останутся в твоем подчинении. Позаботься, чтобы твои поврежденные ткани восстановились в пределах возможного. Очень скоро мы испытаем новый способ борьбы с жизнью.
Следует пауза, но мне нечего сказать. Трескучий динамик умолкает, гаснет свечение внутри сканеров. Продолжает ли машина следить за мной? Она сказала, что доверяет мне. Это чудовище из ночных кошмаров доверяет моему злому началу, верит, что я стану союзником.
Теперь память вернулась в значительной степени, и я знаю, что машина сказала правду. Отчаяние столь велико, что я уже не надеюсь на победу Карлсена в битве с берсеркерами. Все кончено. Я предал Жизнь. Возможно ли пасть ниже, чем пал я?
Я отворачиваюсь от погасших глаз-сканеров и отмечаю движение: мое собственное отражение в полированном металле. Я смотрю на зеркальную стенку коридора, на самого себя.
Голова замотана в бинты, левый глаз закрыт латкой. Это мне уже известно. Кожа вокруг правого глаза странно бледная. Волосы (насколько они видны из-под бинтов) светло-каштановые, такого же оттенка, как и моя лохматая двухмесячная борода. Нос, рот, челюсть – вполне в норме. Ничего отвратительного или уродливого в моем лице нет.
Нечто кошмарное спрятано внутри меня. Я предатель, я по собственной воле помогал берсеркеру.
Кожа вокруг левого глаза такая же желтовато-голубая, как и справа. Это результат операции: гемоглобин прорвал сосуды и свернулся.
Я помню предостережение доктора, но пальцы так и тянутся к латке, как язык к ноющему зубу, только соблазн намного сильнее.
Нечто ужасное определенно связано с левым глазом, я не в состоянии удержаться. Пальцы правой руки с готовностью снимают латку. Я моргаю, зрение теряет резкость, все вокруг расплывается. Теперь я смотрю двумя глазами сразу. И в следующий миг умираю.
