Фронтера - Льюис Шайнер
На протяжении вторых суток прямо над головами медленно пролетала заброшенная станция «Антей», где Риз провел три лишних недели после первой высадки на Марсе. Ему учинили карантин даже несмотря на то, что десять месяцев обратного полета они и так были изолированы. Впоследствии станцию отдали под генетические эксперименты, а когда правительство распалось, персонал был эвакуирован.
Ходили слухи, несомненно раздутые молвой, о странных опытах на борту станции, и когда Риз на миг углядел в телескоп орбитального модуля продолжавший светиться иллюминатор одной из лабораторий «Антея», его вдруг пробила дрожь.
После полудня Такахаси проверил бортовые компьютеры и заключил, что они полностью функциональны. Четверо космонавтов простились с пилотами Моргана и стали смотреть, как медленно удаляется шаттл. Перейдя в командную рубку, дождались в смущенном молчании, когда заработает первый двигатель, постепенно разгоняя их до 1g тяги и прочь с орбиты Земли, в долгое падение навстречу Солнцу.
За месяц без малого Риз как следует вымуштровал спутников по графику НАСА: тренировки, внекорабельная деятельность, симуляции. Он испытал некие проблески желания, наблюдая за тем, как неуклюже совокупляются в невесомости Лена и Кейн, но затем проникся к ним молчаливой антипатией. Из графика команда постепенно выбилась, но у Риза уже не было сил с ними спорить. Все больше времени проводил он в своей каюте или в поединках с личными демонами в полночной тиши командной рубки, так что лишь Такахаси с прежним фанатизмом предавался тренировкам, и Риз чувствовал бессловесное высокомерие в его поведении.
Все дни сливались в один, наперед знакомый, и лишь отдельные вспышки разбавляли рутину: лунная орбита, отключение последнего двигателя, средняя точка переходного эллипса Гомана. Больше ничто не казалось ни реальным, ни важным. Он перестал бояться Моргана, но потерял и желание обсуждать с кем-нибудь те записи, хотя голос, надиктовавший их, продолжал звучать у него внутри.
Лишь когда они пристегнулись для торможения в атмосфере, он встряхнулся и осознал, что вскоре придет час действий, что, если он и вправду решился, то нужно завладеть астрометрическим накопителем с Деймоса. Другого шанса не будет, не представится иной возможности передать Глаголи достаточную информацию о пункте назначения и реализовать свою мечту.
А потом он понял, что уже внутренне подготовлен ко всему этому.
Когда МЭМ снижался к исполинским бороздчатым склонам Арсии, Риз почувствовал себя пулей, выпущенной из ствола, безмысленной, беспомощной, неспособной изменить курс. Он наблюдал, как медленно опадает пыль на месте посадки; потом его шлем словно бы сам наделся на шею, а ноги понесли по трапу вслед за Такахаси. Кто-то из колонистов протянул ему руку, Риз взялся за нее, но смотрел он только вперед, в сторону воздушного шлюза, где на пороге стояла фигура в скафандре, поднеся руку к горлу болезненно знакомым жестом.
— Риз? — спросила она. Он кивнул и позволил провести себя внутрь, а потом уложить на койку в лазарете.
— Спи, — сказала она и вонзила ему в предплечье иглу, и тогда буторфенольное тепло растеклось под языком, расслабило мышцы челюсти, а сила тяжести снова исчезла.
Кейн посмотрел в мутную воду и увидел собственное отражение, от поношенных ботинок и шерстяных штанов до грубого кожаного шлема на голове. С океана задувал холодный ветер, свистящий шум его был подобен негромкой печальной мелодии. Он вздрогнул и осторожно обогнул накатившую приливную волну; шаги по прибрежной гальке доставляли болезненные ощущения.
Из тумана выплыл корабль — море никак не влияло на его движения, судно проследовало прямо к берегу и замерло. На носу были вырезаны трудночитаемые слова.
Кто ступит на корабль сей, да будет крепок духом, ибо аз есмь вера. Так будь же осторожен, ибо кто усомнится, тот не спасется.
Мэлори в издании Кэкстона, сообщила далекая часть мозга, но слова эти не имели отношения к увиденному.
Корабль причалил в неглубоком месте, так что дюжины шагов по прогнившим доскам пристани хватило, чтобы достичь палубы. Он вдохнул запахи соли и гнили, прошел по скрипучим сходням внутрь судна. Когда глаза привыкли к сумраку, он заметил грубую койку в углу, а на ней — серебряный поднос. На подносе имелись серебряный кубок, широкий меч с украшенной рунами резной рукоятью и длинная пика.
Вид этих предметов поверг его в ужас.
Он проснулся. В горле застрял крик, руки схватились за лицо: бороды там не было. Сознание опознало блестящие стены марсианского лазарета, но тело ощущало дезориентацию и расстройство чувств, пронизавшие все его естество, до клеточного уровня.
Никогда прежде не доводилось ему с такой полнотой погружаться в сновидение, перемещаясь словно бы в другое время или в параллельную вселенную.
Резкий голодный спазм в желудке вынудил его сесть на постели. Сила тяжести липла к костям, словно ил, ее преодоление давалось с тошнотным трудом. Ожила тупая саднящая боль в ребрах, он коснулся груди и нащупал тугую перевязь крест-накрест.
Он чувствовал себя не так скверно, как было возможно в этих обстоятельствах. С другой стороны, когда сломалось второе ребро, он готовился к смерти.
Он сел, сбросил ноги с постели и выпил воды. Вода показалась ему немыслимо чистой и сладкой по сравнению с коричневатой жидкостью щелочного привкуса, которую приходилось пить в полете.
Пока он сидел неподвижно, ребра и желудок не очень досаждали. Аккуратно поворачивая голову, он насчитал в лазарете двадцать коек; все заняты. Такахаси мирно дрых на другом конце палаты, рядом с ним Лена металась и слабо стонала во сне. Риз лежал слева от Кейна; он был бледен, но дышал равномерно.
Над койками Лены и Такахаси тянулись окна, через которые можно было разглядеть сумрачный сад и далекие приземистые домики. Яркий красноватый свет, льющийся сверху, под взглядом Кейна постепенно бледнел, а потом внезапно сменился марсианской ночью и бесцветным сиянием флуоресцентных ламп.
Почти сразу же он услышал далекий слабый рокот. Схватился за края койки, опасаясь толчка, и увидел, как серебристая черта медленно разворачивается поперек открытой секции купола.
— Они просто зеркало поднимают, — сказал голос. Кейн узнал женщину, говорившую в его наушниках. Медленно обернувшись, он увидел ее: очень высокую, явно напряженную внутренне, блондинку, собранные узелками волосы чуть темнеют к плечам, в уголках рта и глаз проступают странноватые морщинки. От нее резко пахло мылом со слабой ноткой пота, и аромат этот возбуждал Кейна на примитивном уровне, провоцировал волну
