Начало Конца. Послание Иуды - Иуда
–Ладно, уговорил! Давай накуримся!– она как-то уж слишком легко согласилась, что было с радостью принято за зелёный свет.
В глубине души меня не покидало ощущение самообмана. Мне кажется, что я с каким-то надрывом пытался уверить себя, что это не давление, что беседа будет свободной и позитивной. Вместе с этим, мой вечно-страдающий, седой старец-медиум шептал внутри осипшим голосом: «не дави», но уязвлённый нарцисс уже вырывался наружу – три дня счастья и эмоциональная яма развязывают ему руки. Он умело и непринужденно оправдывает каждый свой проступок, ощущает себя центральной фигурой, стыдливо пытаясь это замаскировать. Он истерично цепляется за любой добрый жест или взгляд, предпочитая не думать об их уместности, относительно контекста событий. Это его и убивает, в конце концов. Он это я.
Сначала начинаем мило беседовать, и все вроде идёт хорошо. Как-то замежду прочим узнаю, что имею "едва-уловимые черты", напоминающие ей ее бывших. Это не радует. Да, мы сотни раз обсуждали циклы. Да, узнавание бывших сценариев – собственно та сила, которая во многом не оставила мне выбора. Но я не мог поверить, что девушка, которую я боюсь как могущественную огненную ведьму чуть ли не с начала нашего знакомства, что она также сильно боится этих образов из страшного и темного прошлого… Я скорее пугаюсь ее обесценивающих слов, которые я слышал от нее в адрес бывших.
–Я говорил тебе о своих похожих страхах с самого начала, не так ли? Это и есть те циклы, мы вновь получаем возможность проработать свои ошибки.
Слова звучат не очень убедительно, проговаривая их, пытаюсь отогнать мысль о том, как она воспринимает весь этот вечер – как мою холодную нарциссическую попытку просто получить ту информацию, что даст мне власть. Меня начинает захватывать паника, игнорируя которую, тщетно пытаюсь выловить из мутной головы аргументы, которые могли бы меня оправдать, но уже знаю – их нет. От этого знания сдавливает горло, в висках тяжело стучит кровь, голова начинает буквально лопаться. Будто в ответ на мои мысли, она отвечает абсолютно мертвым голосом:
–Ты накурил меня чтобы выведать эту информацию. Я не хотела тебе ее говорить. Я не хотела, чтобы ты знал, что я тебя боюсь! -она вдруг начинает задыхаться и горькие слезы льются по ее щекам.
Что за ужаснейший опыт она получила в прошлых отношениях? Я пытаюсь говорить что-то о своём отвращении к использованию этой информации. О том, что это скорее многое объясняе, что я теперь лучше ее понимаю. Говорю много бестолковой хуйни, все вереее ощущая, что теряю ее. Или я просто проваливаюсь в свою травму? Мне так страшно от того, что она от меня отвернётся , что я проваливаюсь в этот водоворот, теряя контроль над собственными словами. Мое смешанное сознание пытается защитить внутреннего ребёнка от тени ужаснейшего опыта – воля уходит в тень, из тени выступает безумный нарцисс и получает контроль над моей речью. Слова и аргументы льются тошнотными потоками, а внутренний медиум-старик шепчет: «заткнись и послушай», но я не могу ничего сделать – я в тени. Мне становится самому так противно от себя, что я замолкаю и выдавливаю из себя: «прости, меня занесло» . От того, с каким трудом эти слова вышли из рта, стало еще более мерзко.
Она говорит, "все нормально", но я чувствую холод ее слов, холод ее глаз, холод по сердцу – она стремительно улетает от меня. Улетает как те, кто никогда больше не возвращаются. У нее истерика. У меня ступор.
Пол ночи я лежал на спине со скрещёнными на груди руками, пытаясь найти выход из лабиринта собственных негативных переживаний. Мне хотелось обнять ее и почувствовать ее тепло, но робкие попытки приобнять обрывались спящей А-й, будто она и не спала вовсе. Ее лицо, уставшее и суровое, при моем касании приобретало выражение еще большей усталости и суровости, плечо отдернулось, нога отодвинулась. Она спала на моем месте, спиной ко мне, свернувшись калачиком – точно так я совсем недавно спал на этом месте, когда не хотел, чтобы моя бывшая ко мне прикасалась.
Я бросил это пропащее дело и начал копаться в себе еще сильнее.
Мои вчерашние попытки ее утешить были такими, будто бы я никогда до этого не видел чьих то слез вовсе. Ее плачь сжимал во мне все внутренности. Но чувства любви и сострадания боролись со страхом отверженности и виной перед всем миром, виной за такое позорное существование. Завтра утром, когда она проснётся, мне нужно будет поговорить с ней. Эта ситуация должна была воспроизвестись, я не обязан выходить из неё по-старому! Жизнь, полная счастья и любви – детская фантазия, но я хочу побороться за неё! Лишь тогда мне можно будет сказать себе: «Я сделал все, что мог, я попытался, ты знаешь».
А-а проснулась около полудня. Измученный тревогами, муками совести и бессонницей я мрачно сидел в кресле перед окном, слепо глядя перед собой, борясь с желанием навредить себе, внезапно обнаруживающее во мне новые, сладко-багровые ноты. Она зашла на кухню, как ни в чем не бывало. Заварила чай и начала курить сигареты, одну за одной, без лишней спешки и суеты. Ее лицо было спокойно, взгляд строг, но без враждебности. Мне сложно было заговорить, я не знал – хочет ли она слышать меня после вчерашнего. Решил ходить за ней побитой сутулой собакой, пока она не сжалится и не заговорит сама, дав знак, что готова к беседе.
Выждав паузу для приличия, А-а начала с точного вопроса, дающего мне сразу несколько важных подсказок: «что тобой двигало, когда ты шёл на это?». Первая подсказка – она готова говорить, вторая – она также все еще видит во вчерашнем манипуляцию и давление.
–Я признаю, что мне показалось вчера утром, что ты отдаляешься от меня, и есть моменты которые ты не договариваешь. Я подумал, что если мы покурим, то сможем обсудить их в более свободной обстановке. Но сейчас я осознаю, что это была и бессознательная манипуляция, мне стыдно за это. Тем более я не должен был накуривать тебя второй раз, зная, что ты принимаешь таблетки, с которыми взаимодействие может быть хуевым. Я…. Не нашёл… в себе смелости.. обсудить это напрямую.
– Ты, как крыса,
