Майкл Диллард - Поколения
– Я все еще не принимаю никаких излучений. Но кто-то очень постарался защитить эту комнату.
Он отложил свой трикодер в сторону и двинулся к зондам, не обращая внимания на Дэйту, который все еще посмеивался над собранными за много лет в его блоке памяти "убойными" шутками. Один зонд в особенности привлек внимание Джорди. Он был гладким и темным, как полированный оникс, и размером с гроб.
– Дэйта, посмотри на это! – Он повернул голову и взглянул через плечо на андроида, который тут же поспешил подойти. – Ты когда-нибудь видел солнечный зонд такой конфигурации?
С улыбкой маньяка Дэйта вытянул в направлении Джорди трикодер, подобно механической кукле, затем быстро открыл и закрыл его – словно чревовещатель, который пытается заставить манекен заговорить.
– Нет, Джорди, не видел, – он повернул трикодер к себе, словно спрашивая: "А ты видел?" Дэйта покачал головой, отвечая своей самодельной кукле:
– Нет, я не видел. Он очень необычен. – Андроид разразился диким смехом, и Джорди почувствовал, как его лицо побагровело: "Ну все, Дэйта: в ту же минуту, когда мы вернемся на "Энтерпрайз", этот чип будет снят..."
– Помоги мне открыть эту панель, – сказал он коротко.
Дэйта сумел взять себя в руки настолько, чтобы подчиниться. Вскоре панель была открыта.
– Ох! – отшатнулся Джорди. – Мой визор принимает что-то на сета-частоте. Это могут быть излучения трилитиума...
Дэйта разразился смехом.
На этот раз Джорди даже не попытался скрыть своего раздражения:
– Дэйта, сейчас НЕ ВРЕМЯ...
– Мне очень жаль, – прохрипел Дэйта между взрывами хохота, его глаза были полны тревоги, – но я не могу остановиться. Я думаю, что-то не в порядке...
Его смех медленно начал переходить в настоящую истерику. Пока Джорди наблюдал за происходящим, будучи не в силах помочь, все тело андроида стало дергаться и сотрясаться, словно в лихорадке. Целая гамма эмоций в один миг отразилась на его лице, искажая черты – злоба, радость, страсть, ужас, ненависть, желание – в такой быстрой последовательности, что для Джорди все слилось в один краткий приступ агонии.
Он метнулся к андроиду в то мгновение, когда Дэйта коллапсировал.
– Дэйта! – Джорди присел на корточки рядом с андроидом и положил руку ему на плечо. – Дэйта, с тобой все в порядке?
Глаза Дэйты резко открылись, затем сфокусировали взгляд на Джорди, который все еще пытался перевести моргающего андроида в сидячую позицию.
– Я думаю, что эмоциональный чип вызвал перегрузку в моих позитронных реле, – сказал он со слабым, но все же различимым удивлением.
– Нам лучше вернуться назад на корабль, – Джорди ударил по комброши. – Ля Форж – "Энтерпрайзу".
Ответа не последовало. Джорди нахмурился на долю секунды, затем понял: конечно, это было гасящее поле. Но прежде чем он смог отреагировать, послышался спокойный голос:
– Есть проблема, джентльмены?
Джорди повернулся и увидел ученого из обсерватории, худощавого, светловолосого штатского, одетого в черный костюм. Мужчина стоял в дверном проеме. Вид его на мгновение испугал Джорди: в обсерватории было так тихо, что он подумал, будто никто еще не вернулся. Преодолев легкое замешательство, он сказал:
– Ох.., доктор! Да, между прочим, проблема есть. Здесь гасящее поле, которое блокирует мой сигнал связи. – Он кивнул на Дэйту, который все еще сидел на полу. – Вы не могли бы помочь мне?
Ученый шагнул к ним:
– С удовольствием!
Он сказал это достаточно дружелюбно, так что Джорди не встревожился.., пока не наступило то последнее мгновение, когда он перехватил быстрый взгляд ученого, брошенный на полуразобранный зонд, увидел горечь на его лице и фазер, который был у него на поясе.
Но тогда уже было слишком поздно. Джорди встрепенулся, подумав о том, чтобы выхватить фазер. Ему даже не пришло в голову защитить себя с другой стороны. Тупой удар кулака пришелся по его щеке и челюсти, сбив визор с лица. На секунду он увидел ослепительно-яркую вспышку взрыва, затем наступила тьма.., мрак, который стал еще глубже в то мгновение, когда он ударился головой о пол.
Глава 8
Пикар сидел за столом в своей каюте и рассматривал голографию в раскрытом перед ним альбоме. Тихо играла классическая музыка; на столе стоял, остывая, чай. Но Пикар не слышал звуков музыки и не притрагивался к чашечке чая: капитан не мог думать ни о чем, кроме картинки перед его глазами, сцены из его прошлой счастливой жизни: Пикары – Рене, Робер, Мари – в их фамильном поместье. Робер подарил ему эту голографию несколько лет назад, когда он посещал виноградники.
Пикар мягко коснулся пальцами уголка картинки, будто пытаясь ухватиться за мгновение, которое было запечатлено на ней. Здесь, между своими отцом и матерью, стоял его застенчиво улыбающийся племянник, Рене. Теперь Рене должен бы быть старше на четыре года.., выше ростом, с более глубоким голосом, но с той же копной густых золотисто-коричневых волос, которые прямыми прядями падали на его те же, озаренные светом, умные глаза. Пикар вспоминал момент их первой встречи в поместье. Он тогда подшучивал над мальчиком, но только для того, чтобы скрыть собственное удивление, потому что узнавал в Рене самого себя. Он видел огонь восхищения в глазах мальчишки и совершенно четко понимал, что Рене смотрел на своего дядю Жана-Люка как на настоящего героя.
Мари позже призналась, что Рене не мечтал ни о чем, кроме как последовать по стопам дядюшки – стать капитаном звездного корабля. Вот она стояла рядом с сыном – золотоволосая, грациозная, с теплой улыбкой на лице. Полная противоположность своего мужа: Робер выглядел сердитым и чопорным, как всегда. Подбородок низко опущен, глаза прищурены и полны неодобрения – что-то снова не так в мире вокруг него! – и тайной гордости за сына. Одетый как обычный французский крестьянин, вечный консерватор Робер... Слабая, нежная улыбка искривила краешки губ Пикара. Он вспомнил, как этот истовый ревнитель традиций и консерватор поднял, как и ожидалось, шум и крик, когда узнал, что его сын заинтересовался Звездным Флотом. Он всегда был недовольным, всегда тяжелым на подъем. Всегда. Всегда...
ВРЕМЯ – ЭТО ОГОНЬ, В КОТОРОМ МЫ ГОРИМ.
Как будто бы Соран знал.
Пикар закрыл глаза при этих словах, пытаясь стереть мысленную картину, которую они вызвали в его сознании: Рене, Робер – кричащие в предсмертной агонии, в то время как огонь пожирает их. Каково им было в эти последние ужасные мгновения? Каково это было для Робера – видеть, как заживо горит в огне его единственный сын, знать, что им не избежать смерти? Или, может быть, он умер первым, оставляя Рене страдать в одиночестве?..
Стоп.
Стоп.
Откуда уверенность, что все произошло именно так? Может быть, они были без сознания, задохнувшись дымом. Возможно, не было боли. Он не знал никаких подробностей и, скорее всего, никогда не узнает. Он не знал ничего, кроме того, что содержалось в послании Мари:
РОБЕР И РЕНЕ ПОГИБЛИ В ОГНЕ. ПОМИНАЛЬНАЯ СЛУЖБА В СРЕДУ. ПОЙМЕМ, ЕСЛИ ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ПРИСУТСТВОВАТЬ.
В каком же аду горела сейчас она сама? Совершенно очевидно, что у нее не хватило сил послать визуальное или даже голосовое сообщение. Пикар почувствовал вину. Он должен быть сейчас там, чтобы успокоить ее, но долг не позволял ему сделать этого. Амаргоза вмешалась в события.
Однако в течение тех часов, которые прошли после получения сообщения, он осознал, что не способен выполнять свой долг и переложил все на плечи Райкера.
Нет, точнее так: он осознал, что не способен делать ничего, кроме как смотреть на лица мертвых, которые бросали на него взгляды из безопасного прошлого. И он был слишком потрясен, чтобы даже просто заплакать.
Пикар вскинул голову при тихом звуке дверного звонка и неожиданно осознал, что слышит его уже во второй раз. Он сделал глубокий вдох и собрался с мыслями:
– Войдите.
Дверь открылась, Диана Трой вошла в комнату. Ее движения были мягкими, сдержанными; в глазах светилась печаль, хотя она слабо улыбнулась ему в знак приветствия. Она все знала, конечно: у Пикара не было в этом сомнения. Не в подробностях, но знала. Тем не менее он решил продолжать играть свою роль.
– Советник, – он попытался, но у него не совсем получилось ответить Трой на ее улыбку, – чем могу помочь?
– Вообще-то, – она склонила голову набок, пряди волос легли на плечо, – я здесь для того, чтобы узнать, может быть, я смогу помочь вам? Вы, казалось, были несколько... – она остановилась, подбирая самое тактичное слово, – ., не в себе в последнее время.
– Ну уж! – сказал Пикар с наигранной небрежностью. Он просто не мог заставить себя выплеснуть всю свою боль: это казалось своего рода неуважением по отношению к памяти Рене и Робера. – Просто.., семейные дела. – Какое-то мгновение он пытался подавить в себе желание попросить ее уйти, настоять на том, чтобы его оставили в покое. Но она была права: он не мог вечно скрывать свое горе. Когда-нибудь все-таки придется рассказать другим о том, что произошло. Он посмотрел на голографический альбом перед собой:
