Евгений Войскунский - Очень далекий Тартесс (др. изд,)

– Здравствуй, массалиот, – приветливо сказал Горгий. – Сухим путем, значит, дошел сюда от Майнаки?

Массалиот помотал головой, пытаясь стряхнуть тяжкое опьянение.

– Ага, это ты, горбоносый фокеец, – просипел он. – Не утопили тебя кар-рфагеняне в Столбах?

– Как видишь, я цел. И товар мой тоже.

Горгию хотелось толком расспросить массалиота о сухом пути – не перегорожен ли он гадирцами, хватает ли в дороге корму для лошадей и очень ли круты перевалы, – но при Миликоне, само собой, надо было помалкивать. Да и пьян купец не по-хорошему. «Авось до утра протрезвится, – подумал Горгий, – тогда и расспрошу».

– Вижу, ви...жу... Я все вижу! – сказал массалиот. – И кар...фагенский нос твой вижу... С таким носом можно через Столбы...

– Пьяный дурак, – устало сказал Горгий, отворачиваясь.

Миликон, вздернув бровь, пристально смотрел на массалиота, потом перевел взгляд на Горгия.

– Четвертый день сидит тут, – объяснил хозяин, почесывая плешь. – Привез товар, но все выжидает чего то. Проезжих расспрашивает – какие цены в Тартессе да нет ли там беспорядков. Я ему толкую, в Тартессе беспорядков отродясь не бывало, не то что в других землях, – так ведь не верит. Сомневается... С утра до ночи вино хлещет. Упрямее не видывал постояльца...

– Не верю! – рявкнул массалиот, уронил голову в объедки и сразу захрапел.

– Скажи моим людям, чтоб унесли его во двор, – велел Миликон. – Да прибери здесь и свету прибавь.

Ужинали вдвоем. Миликон молча обгладывал баранью ляжку, косил на Горгия черным проницательным глазом. Со двора доносились фырканье лошадей, мычание быков, истошные кошачьи вопли. От всего этого, от пьяных слов массалиота опять стало Горгию тревожно. Кусок в горло не лез. Хотелось спать.

– Какой товар привез твой знакомый купец? – спросил Миликон.

– Не знаю, светозарный. Я и его-то не знаю. Всего раз и видел в Майнаке. Тоже вот так сидел и вином наливался.

– Скучно с тобой, грек, – сказал Миликон, помолчав. – Или о корабле своем думаешь? Не бойся, погрузят все как надо. Эзул смышлен в таких делах. – Он остро взглянул на Горгия. – Или не доверяешь ты ему?

– Как не доверять достойному человеку, – уклончиво ответил Горгий.

– Мерзавец он первейшей руки.

– Да я и то заметил...

– Что ты заметил?

– Так ведь... – У Горгия чуть с языка не сорвалось про ремешок, про Надрубала, но тут же он осекся. – Хитер уж очень...

– Без хитрости не проживешь, – наставительно сказал Миликон. – Тем более у нас в Тартессе. Уж не думаешь ли ты, что хлеб властителей сладок?

– Где уж там, светозарный, – ответил Горгий, покосившись на гору обглодков под миликоновой бородой. – Одних только забот о нас, низкорожденных, сколько...

– То-то и оно, – кивнул Миликон. И задумчиво добавил: – Вот я первый раз в году вывез котов на охоту, а сам все думаю, как там в городе день пройдет без меня... Ведь кому доверишь? Только себе и можно... Попробуй тут без хитрости.

Он замолчал, прислушиваясь к звукам во дворе. Потом опять взглянул на Горгия, сказал:

– Узнал я про твоего пропавшего матроса.

– Где он? – встрепенулся Горгий.

– Люди Павлидия схватили его на базаре. Литеннон выпытывал у него, не встречался ли ты в Столбах с карфагенянами. Ведь ты соврал Литеннону, что прошел Столбы безлунной ночью. Луна-то была, вот и заподозрил тебя Литеннон.

«Ах, проклятые», – с ужасом подумал Горгий. Стараясь не выдать тревоги, спросил:

– А что говорил мой матрос?

– При пытке не был, не знаю. – Миликон усмехнулся. – А теперь и спросить не у кого: Литеннону, ты сам видел, череп раскроили. Само собой – случайно... Твой матрос теперь на рудниках. Придется отплыть без него: с рудников не возвращаются.

Он поднялся, вышел во двор. Постоял, глядя на дорогу, скудно освещенную ущербной луной, тихо поговорил с начальником своей стражи. Потом вернулся в комнату, где хозяин двора приготовил для него ложе. У дверей уселись, зевая, телохранители.

Горгию было ведено ложиться спать в углу двора. Он растянулся на охапке свежескошенного сена, закинул руки за голову. Прямо над ним стояло созвездие Арктос [Большая Медведица]. Значит, восток вон в той стороне... за стеной, сложенной из нетесаных камней... Где-то там, за морем, Фокея. Тоже спит под лупой. Только там, должно быть, уже под утро...

Шальная мысль пришла ему в голову: стена невысока, перемахнуть через нее и пуститься наутек... подальше от этих проклятых богами опасных мест, от миликоновых хитросплетений. Долиной Бетиса подняться вверх, потом – горными тропами на восток, к Майнаке... Мешочек с деньгами при нем, кинжал тоже... Но уже плыли перед мысленным взором недоумевающие лица кормчего Неокла, Диомеда, матросов... купца Крития... Нет, не убежать. Одной веревочкой связала его с ними судьба. И еще Астурда... Да что же это? Скольких женщин он знал, а вот так, чтобы в душу запало, не было еще ни разу. Уж не колдовство ли?..

Звякнуло оружие. Рядом присел на сено один из миликоновых стражников. Шумно поскреб грудь, ругнулся вполголоса.

Ну вот, теперь и захочешь, а не уйдешь.

И уже в полусне последняя мысль: «Уж если суждено пойти в море, то прихвачу с собой Астурду, а там будь что будет...»

Среди ночи проснулся Горгий от неистового шума. Топот тяжелообутых ног, крики и ругань, лязг оружия. Рядом хрипло застонал и рухнул человек. Горгий быстро отполз в сторону, затаился между возком и стеной. Пытался понять, что происходит: передрались ли телохранители между собой или еще какая беда нагрянула?..

Шум драки оборвался внезапно. Во дворе вспыхнули факелы, в их дымном багровом свете Горгий увидел вооруженных людей в желтом. Стражники Павлидия! Они бродили с факелами по двору, разглядывали убитых.

– Ну что, нашли грека? – спросил начальственный голос.

– Ищем, блистательный. Здесь должен быть, куда ему деться...

У Горгия застучало в висках. Он прижался боком к шершавой стене, нащупал за пазухой кинжал.

– Вот он! – донеслось с другого конца двора. – В сено, злодей, закопался.

– Тащи его!

Горгий услышал хриплый испуганный голос:

– Не трогайте меня, я купец из Массалии...

– Да это не тот. Проезжий, что ли... У того, говорили, нос горбатый.

– Бросьте этого, ищите дальше!

Колеблющийся свет факелов приблизился.

– Ага, вот он, горбоносый, за повозкой! Гляди-ка, кинжал наставил...

Пахнуло потом и кожей. Два копья уперлись Горгию в грудь. Подошел блистательный, весь в серебряных перевязях и пряжках.

– Отдай кинжал, – велел он, кривя губы в нехорошей улыбке. – Все видели? – Он потряс кинжалом в воздухе. – Этим ножом грек и убил Миликона!

– Ошибка! – закричал Горгий. – Никого я не убивал... Я спал во дворе...

– Стража светозарного Павлидия не ошибается, – прервал его блистательный. – А с карфагенскими лазутчиками у нас разговор короткий. Ведите его!

Понуро побрел Горгий под наставленными копьями со двора. Увидел на миг сумрачный взгляд массалиота. Потом его толкнули в повозку.

* * *

– Так, так. Не выдержали, значит: ввели женский

персонаж.

– У вас есть возражения?

– Пылкая любовь вольноотпущенника к рабыне... Нет, я не

возражаю. Без любви что же за роман?

– Вы иронизируете, читатель?

– Послушайте, вашего Горгия судьба так немилосердно

лупит по голове, что... ну, в общем, сделайте его

счастливым хотя бы в любви. Я серьезно говорю.

– Поверьте, мы бы очень хотели, но...

– Скажите прямо: не умеете писать о любви. Я уж давно

заметил: фантасты считают, что описывать любовь не их

дело. То есть они пишут о ней, конечно, но как плохо! Как

холодно!

– Вы нас пристыдили. Мы попробуем хорошо писать о

любви. Нет, в этом романе уже поздно. Но может быть, в

следующих вещах...

11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ

Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей. Но имелась в нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный жрец в уединении обдумывал и решал государственные дела.

На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел жертвенный огонь. На полу лежали бычьи шкуры. В углу била из стены водяная струя, падала с плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.