Уолтер Уильямс - Праксис
Тела наксидов были покрыты черными каплевидными чешуями, на которых постоянно вспыхивали красные узоры. При помощи быстро меняющихся алых узоров наксиды общались между собой, причем представители других рас обычно оказывались не в состоянии постичь этот графический язык. Чтобы одежда не мешала общаться, наксиды носили форму из хамелеоновой ткани, моментально передающей вспыхивающие под ней узоры.
У себя дома, находясь в первобытном состоянии, наксиды ходили стаями под водительством одного вожака — да они и сейчас действовали так же. Даже не видя знаков различия на форме, по манере держать себя можно было уверенно определить, кто из них является вожаком. Высокопоставленные наксиды держались крайне надменно, а низшие по чину — покорно и даже раболепно.
Командующий эскадрой Элкизер подкатился к командующему флотом Эндерби и резко остановился, откинувшись назад, открывая горло для удара.
Убей меня, если хочешь, господин — так эта раса представляла себе идеал субординации.
Свита Элкизера (Мартинес с трудом удерживался, чтобы не сказать «свора») повторила жест своего предводителя. Вытянувшись по стойке «смирно», они доставали до подбородка Эндерби — по размеру тела они больше всего походили на очень крупных собак.
— Вольно, господа, — приветливо произнес Эндерби и принялся обсуждать с Элкизером, какие из крейсеров его эскадры окажутся в полете в момент смерти великого господина — и, само собой разумеется, самоубийства самого Эндерби. Все осложнялось тем фактом, что никто не знал, когда именно наступит смерть великого господина, хотя все были уверены, что ждать ее уже недолго.
— Надо успеть закончить все дела, — сказал Мартинесу Эндерби после того, как теплокровные рептилии отправились по своим делам. — Ты не возражаешь, если я попрошу тебя помочь мне в моих приготовлениях?
— Конечно нет, милорд. — Значит, черт подери, встречу с прапорщиком Амандой Таен придется отложить.
— Мы не знаем дня, — продолжал Эндерби, — но когда это произойдет, мы должны быть готовы.
Мартинес почувствовал, как на него опять навалилось уныние.
— Да, милорд, — ответил он.
В офисе Эндерби мягко пахло чем-то душистым, вроде ванили. Он располагался в юго-восточном крыле штаба, с закругленным окном, простирающимся сразу на две стены. Из офиса открывался роскошный вид одновременно и вниз, на бескрайний, раскинувшийся по планете нижний город, и вверх, на кольцо ускорителя — тонкую серебряную полосу, прорезающую зеленоватое небо, опоясывая всю планету.
Но Эндерби был равнодушен к красотам открывающегося из окна вида. Он располагался на своем рабочем месте спиной к громадному окну, лицом ко внутренним помещениям штаба и почти опустевшему великому прибежищу господ, к своим непосредственным обязанностям.
Здесь Мартинесу каждый раз приходилось подавлять в себе восторг перед грандиозным видом за окном. У Эндерби был дар оставаться равнодушным ко всему, кроме непосредственных обязанностей, а Мартинес легко отвлекался. Он мог бы целыми днями глазеть наружу.
Мартинес заведовал связью командующего, контролируя переписку между Эндерби и его обширной командой, включающей в себя дюжину кораблей флота метрополии, установки на планете и в других точках системы; военизированные подразделения службы антиматерии, обслуживающие кольцо ускорителя; службы, доки и склады на самом кольце; подъемники, доставляющие персонал и грузы с поверхности планеты на кольцо и обратно; кроме того, он обеспечивал связь Эндерби с управлением флота.
Однако все эти сложные и многочисленные обязанности, возложенные на Мартинеса, не отнимали у него слишком много времени. Флот метрополии жил своей упорядоченной, рутинной жизнью, отлаженной до мелочей за тысячелетия владычества шаа. Большая часть посланий, попадающих на стол Мартинеса, касалась дел, не заслуживающих внимания Эндерби: стандартные докладные, складские доклады и запросы, просьбы о вспомоществовании, сообщения о приеме и выпуске учеников в училищах. Все эти бумаги Мартинес оформлял, даже не выводя их на экран командующего. Внимания Эндерби заслуживали сообщения от друзей или клиентов, доклады о потерях в различных инцидентах — на них командующий флотом всегда реагировал выражением личного соболезнования, а самое главное — апелляции на приговоры за нарушение дисциплины или преступные действия. Эндерби всегда обращал внимание на подобные послания, нередко реагируя на них резкими запросами к следователям, и часто результатом этого бывало снятие обвинения.
Когда такое происходило, Мартинес испытывал облегчение. Он достаточно пообщался с военным правосудием, чтобы понимать, насколько жестоким оно может быть и как ленивы бывают офицеры следствия. Если бы ему случилось попасться под суровую руку закона, то как здорово было бы, если бы кто-нибудь вроде Эндерби присматривал за происходящим.
При этом за то время, что Мартинес служил помощником командующего, ничего действительно серьезного не нарушило рутинного хода дел. Все шло своим чередом.
Но дела, которыми занимался сегодня Эндерби, с трудом вписывались в неторопливый ритм обычного рабочего дня Мартинеса. Проработав бок о бок с Эндерби многие месяцы, он до сих пор даже не подозревал, какую сложную жизнь вел его начальник.
Эндерби нужно было разобраться с кучей вопросов: распределение наследства между друзьями, детьми, родственниками, подчиненными и нахлебниками. Он был невообразимо богат; Мартинес раньше даже и не представлял себе масштабов его владений. Хотя в штабе командующий флотом занимал очень скромные апартаменты, в верхнем городе у него был дворец, который он, конечно, закрыл после развода. Он завещал его старшей дочери, занимающей высокий пост в министерстве рыбного хозяйства, но прочим его детям было даровано пожизненное право пользоваться личными апартаментами во дворце. И предстояло еще разобраться с владениями на Заншаа и с другими, разбросанными по всему миру, со счетами в банках и ценными бумагами, долговыми расписками и целой горой прочих денежных бумаг.
Мартинес сидел за своим столом в офисе Эндерби и, разгребая поток документов, относящихся к наследству начальника, одновременно просматривал свою каждодневную корреспонденцию. Он даже ухитрился включить в регулярную переписку письмо к прапорщику Аманде Таен с просьбой о переносе сегодняшней встречи.
Младший лейтенант Гупта, уже много лет выполняющий обязанности секретаря Эндерби, разбирался с какими-то другими делами шефа — подводить итоги этой долгой жизни оказалось не так-то просто.
Офицерам такого масштаба, как командующий флотом, дозволялось при выходе в отставку рекомендовать определенное число своих подчиненных к повышению. Но если список рекомендованных лиц и был составлен, через руки Мартинеса он не проходил, а Мартинес был не настолько глуп, чтобы спрашивать у Гупты, не попадался ли тому заветный листок.
Но знать, значится ли в нем его имя, хотелось чрезвычайно.
В этот день Мартинесу поступило одно личное письмо. Не от прапорщика Таен, к сожалению, а от родной сестры Випсании. Она лениво поглядела на него с настольного экрана и заученным жестом поправила сбившуюся прядь черных волос.
— В начале следующего месяца мы устраиваем вечеринку. — Это казалось невозможным, но при каждой их новой встрече ее голос звучал все изысканнее. — Мы будем в восторге, если ты придешь, Гарет, крошка, но я боюсь, что ты будешь занят и не сможешь выкроить время на нас.
Мартинес не стал посылать ответ. Он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы понять, что услышанное им было приказом ни в коем случае не появляться на их вечеринке (на тот случай, если он не догадался бы об этом, его и назвали «крошкой»).
Випсания и две другие сестры Мартинеса, Вальпурга и Семпрония, прибыли на Заншаа всего через несколько месяцев после того, как Мартинес устроился на службу. Они сняли половину дворца Шелли и принялись внедряться в общество Заншаа. Считалось, что Семпрония посещает университет, а две прочие приглядывают за ней, но если она что и изучала, то явно не учебники.
Мартинес помнил своих сестер еще детьми — приставучими, умненькими, иногда приятными, а чаще докучливыми, надо признаться, но все равно детьми, девчонками. Но эти стильные молодые женщины, устраивающие приемы во дворце Шелли, казались не просто выросшими — он не мог бы сказать, сколько им теперь лет, — подобно нимфам, украшающим фонтаны, они казались предвечными, стоящими вне потока времени.
Предполагалось, что им понадобится помощь Мартинеса, чтобы устроиться в столице. Но они прибыли с рекомендательными письмами, и его помощь не потребовалась — оказалось, что он вообще им не нужен. Все, чего они от него хотели, — чтобы он держался от них подальше. Казалось, они избавились от ларедского акцента еще по дороге в столицу, а его выговор только напоминал им об их провинциальном происхождении, выставляя их в невыгодном свете перед их новыми друзьями.
