Станислав Лем - Солярис (пер. Г.А. Гудимова и В.М. Перельман)
В единственном исправном кресле с откидной спинкой сидел маленький худенький человек с обожженным солнцем лицом. Нос и скулы у него шелушились. Я знал, что это Снаут, заместитель Гибаряна, кибернетик. Когда-то он поместил в «Соляристическом альманахе» несколько весьма оригинальных статей. Раньше я никогда не видел Снаута.
На Снауте была сетчатая майка, сквозь которую виднелась впалая грудь с седыми волосами, и полотняные брюки с множеством карманов, как у монтажника, когда-то белые, с пятнами на коленях, прожженные реактивами. В руках он держал пластиковую грушу, из какой обычно пьют на кораблях без искусственной гравитации. Снаут смотрел на меня, сощурившись, будто от яркого света. Груша выпала у него из рук и запрыгала по полу, как мячик. Из нее вылилось немного прозрачной жидкости. В лице у Снаута не было ни кровинки. Я был слишком растерян и не мог произнести ни слова. Молчаливая сцена продолжалась до тех пор, пока его страх каким-то странным образом не передался и мне. Я шагнул. Он съежился в кресле.
— Снаут, — шепнул я.
Он вздрогнул, как от удара, и неожиданно с отвращением прохрипел:
— Я тебя не знаю, не знаю. Чего ты хочешь?..
Пролитая жидкость быстро испарялась. Запахло спиртным. Снаут пил? Он пьян? Чего он так боится? Я по-прежнему стоял посредине кабины. Колени у меня дрожали, уши заложило. Пол уходил из-под ног. За выпуклым стеклом иллюминатора размеренно шевелился Океан. Снаут не спускал с меня налитых кровью глаз; он постепенно успокаивался, но по-прежнему глядел на меня с невыразимым отвращением.
— Что с тобой?.. — вполголоса спросил я. — Ты болен?
— Ты заботишься... — глухо сказал он. — Ага. Ты станешь заботиться, да? Но почему обо мне? Я тебя не знаю.
— Где Гибарян?
Снаут поперхнулся, глаза у него остекленели, в них что-то вспыхнуло и погасло.
— Ги... Гиба... — выдавил он. — Нет! Нет!!!
Снаут затрясся, беззвучно, бессмысленно хихикая, и вдруг замолк.
— Ты пришел к Гибаряну?.. — произнес он почти спокойно. — К Гибаряну? Что ты собираешься с ним сделать?
Он смотрел на меня, словно я сразу перестал представлять для него опасность; в его словах, вернее, в оскорбительном тоне звучала ненависть.
— Что ты говоришь?.. — выдавил я, оглушенный. — Где он?
— Ты не знаешь?.. — удивленно пробормотал Снаут. Он пьян, подумал я. Пьян до потери сознания. Я разозлился. Конечно, следовало уйти, но мое терпение лопнуло.
— Опомнись! — рявкнул я. — Откуда я могу знать, где он, если я только что прилетел! Что с тобой, Снаут?!!
У него отвисла челюсть, и он снова поперхнулся. Но неожиданно глаза его заблестели, он выглядел теперь совсем иначе. Трясущимися руками Снаут схватился за поручни кресла и встал с таким трудом, что у него хрустнули суставы.
— Как? — сказал он, почти протрезвев. — Прилетел? Откуда ты прилетел?
— С Земли, — ответил я с яростью. — Может, ты слышал о ней? По-моему, нет!
— С Зе... о Боже... Так ты Кельвин?
— Да. Чего ты так смотришь? Что тут удивительного?
— Ничего, — произнес он моргая, — ничего.
Снаут потер лоб.
— Кельвин, извини, это ничего. Знаешь, так внезапно... Я не ожидал.
— Как не ожидал? Ведь вы получили сообщение несколько месяцев назад, а сегодня Моддард телеграфировал с борта «Прометея».
— Да, да... конечно, только, видишь ли, тут такая неразбериха.
— Пожалуй, — сухо ответил я, — оно и заметно. Снаут обошел вокруг меня, словно проверяя, как выглядит мой скафандр, самый обычный, со шлангами и проводами на груди. Откашлялся. Потрогал свой острый нос.
— Хочешь искупаться?.. Это тебя взбодрит. Голубая дверь с противоположной стороны.
— Спасибо. Я знаю расположение Станции.
— Может быть, есть хочешь...
— Нет. Где Гибарян?
Снаут подошел к иллюминатору, будто не слыша моего вопроса, и встал ко мне спиной. Сейчас он выглядел значительно старше. Коротко подстриженные седые волосы, глубокие морщины на шее, сожженной солнцем. За стеклом блестели огромные гребни волн, поднимавшихся и опускавшихся так медленно, словно Океан застывал. Казалось, что Станция постепенно соскальзывает с невидимой опоры. Потом возвращается в исходное положение и так же лениво наклоняется в другую сторону. Но вероятно, что был оптический обман. Хлопья слизистой кроваво-красной пены скапливались между волнами. Меня затошнило. Я вспомнил строгий порядок на борту «Прометея» как что-то дорогое, безвозвратно потерянное.
— Послушай, — произнес Снаут неожиданно, — пока только я... — Он обернулся, нервно потер руки. — Тебе придется довольствоваться только моим обществом. Пока. Называй меня Мышонок. Ты знаешь меня только по фотографии, но это неважно, меня все так называют. Я привык. Впрочем, Снаут[1] — родители слишком увлекались космосом — звучит не лучше. Мышонок — по крайней мере что-то земное...
— Где Гибарян? — настойчиво повторил я. Снаут заморгал.
— Мне неприятно, что я так тебя принял. Здесь... не только моя вина. Я совершенно забыл, тут такое делалось, знаешь...
— А, неважно, — прервал я. — Не надо об этом. Что с Гибаряном? Его нет на Станции? Он куда-нибудь полетел?
— Нет. — Снаут смотрел в угол, заставленный катушками кабеля. — Никуда он не полетел. И не полетит. Именно потому... в частности...
— Что? — спросил я. Уши по-прежнему были заложены, и мне показалось, я не расслышал. — Что это значит? Где он?
— Ведь ты все понимаешь, — произнес Снаут совсем другим тоном.
Он так холодно посмотрел мне в глаза, что у меня по спине пробежали мурашки. Может, он и был пьян, но знал, что говорит.
— Что-нибудь случилось?
— Случилось.
— Несчастье?
Снаут кивнул. Он, видимо, ожидал именно такого вопроса.
— Когда?
— Сегодня на рассвете.
Странно, но я не был потрясен этим, сообщением. Скорее, оно успокоило меня и объяснило поведение Снаута. — Как это случилось?
— Переоденься, разбери свои вещи и возвращайся сюда, ну скажем... через час.
— Хорошо, — согласился я после минутного колебания.
— Подожди, — окликнул он, когда я направился к Двери.
В его взгляде было что-то необычное. Я видел: он не в силах выговорить то, что вертится у него на языке.
— Нас было трое, и теперь, вместе с тобой, снова стало трое. Ты знаешь Сарториуса?
— Как и тебя, по фотографии.
— Он наверху, в лаборатории, не думаю, что до ночи он выйдет оттуда, но... во всяком случае, ты его узнаешь. Если ты увидишь кого-нибудь еще, понимаешь, не меня и не Сарториуса, тогда...
— Что тогда?
Не сон ли все это? За окном кроваво-черные волны блестели в лучах заходящего солнца. Снаут опять сел в кресло, понурив голову и глядя в сторону, на катушки кабеля.
— Тогда... не делай ничего.
— Кого я могу увидеть? Привидение? — разозлился я.
— Понимаю. Ты думаешь, что я сошел с ума. Нет. Не сошел. Я не могу тебе объяснить этого... пока. Впрочем, может быть... ничего не случится. Но ты все-таки помни. Я тебя предупредил.
— О чем? Что ты говоришь?
— Держи себя в руках, — настойчиво твердил свое Снаут. — Веди себя так, словно... Будь готов ко всему. Это невозможно, я знаю, но ты попытайся. Больше я ничего не могу посоветовать.
— Да ЧТО я увижу?!! — Я почти кричал, мне страшно хотелось схватить его за плечи и встряхнуть как следует. Я не в силах был видеть, как он сидит, уставившись в угол, смотреть на его измученное, обожженное солнцем лицо, слышать, как он с трудом выдавливает из себя слово за словом.
— Я не знаю. В каком-то смысле это зависит от тебя.
— Галлюцинации?
— Нет. Это реально. Не... нападай. Помни.
— Что ты говоришь?! — произнес я не своим голосом.
— Мы не на Земле.
— Политерии? Но они вообще не похожи на людей! — воскликнул я.
Я понятия не имел, как привести Снаута в себя: перед его остановившимся взглядом стояло что-то бессмысленное и ужасное,
