Крылья - Татьяна Владимировна Солодкова
Провожаю агента взглядом и только потом перевожу его на разложенные передо мной бумаги – копию свидетельства о смерти на имя Марии Люсии Маргарет Риган, датируемое августом этого года.
Тупо моргаю, вглядываясь в буквы, составляющие до боли знакомое имя. Читаю ещё и еще раз и не верю своим глазам.
Другой лист – выписка из истории болезни и посмертный эпикриз, подписанный доктором Кравецом. Я узнаю почерк – это его подпись.
На третьем листе – сообщения. Сверху пометка: «Направлены из клиники Дж. Ригану. Не доставлены».
«Джейс, здравствуйте. Вынужден сообщить…»…
«Джейс, почему вы не отвечаете?..»…
«Джейс, сообщите мне, пожалуйста, как следует поступить с телом. Присланных вами средств хватит на захоронение…»…
«Джейс, я очень жду вашего ответа…»…
«Джейсон,так как я считаю себя не вправе принимать такое решение самостоятельно, тело Молли будет помещено в холодильник…»…
Буквы расплываются перед глазами. Доктор Кравец писал мне, а я писал ему. Снова и снова. А в это время наши сообщения перехватывали, а меня шантажировали жизнью уже мертвой сестры…
Открывается дверь, снова стучат каблуки.
Не реагирую. Сижу, опустив голову на руку, запястье которой обвито холодной сталью наручника.
– Выпейте, – передо мной, прямо на листок с копией свидетельства о смерти, опускается стакан с водой. Капля ползет по его прозрачному боку и скатывается на бумагу, впитывается, растекаясь влажным пятном. Εще одна… – Выпейте, - повторяет агент Сисли. - Простите, с моей стороны это было крайне бестактно. Вам должны были сообщить вчера. Но раз уж так, лучше вам узнать правду сейчас, не затягивая.
Поднимаю голову; она тяжелая, словно налита свинцом.
– Смертная казнь, говорите? – произнoшу хрипло. - Валяйте.
– Джейсон, не дурите, - просит капитан и снова обходит стол; садится. – Ваша сестра мертва уже несколько месяцев, а вам нужно подумать о себе. Вам есть кому ещё позвонить или написать?
Сразу думаю о Морган. Но нет, ей не нужны мои звонки, если она до сих пор не пришла.
– Нет, - отвечаю твердо.
– Тем более, - с энтузиазмом подхватывает Сисли. – Вы один, а значит,и позаботиться о себе должны самостоятельно.
– Пошли вы, – повторяю во второй раз.
К воде не притрагиваюсь.
***
На следующий день меня ведут в медпункт, где молчаливый доктор проверяет, как идет заживление моей прооперированной руки. Чем-то обрабатывает рану, чем-то светит. Анестезия прошла, нo боли я так почти и не почувствовал. Болит не сильнее синяка – на Лондоре превосходные врачи.
Лангету пока оставляют, а меня возвращают в камеру. Больше никаких допросов, со мной никто не говорит. А сам я не пытаюсь ни с кем беседовать. «Пошли они все», - это единственная мысль, все это время крутящаяся в моей голoве.
По дороге из медпункта сталкиваюсь с Первым, которого тоже куда-то ведут по коридору. Рядом с ребятами из СБ с надменным видом шествует какой-то тип в гражданском. Видимо, провалившему задание агенту РДАКа все же удалось добиться вмешательства альфа критского посольства. Что-то Второго не видно. Впрочем, логично – козел отпущения нужен в любом деле.
– Предатель, - презрительно бросает мне Первый, проходя мимо, - это еще не конец.
Ошибся, приятель, я теперь террорист.
Не отвечаю. Эта мразь знала, что Молли мертва, и все равно шантажировала меня ее жизнью. А теперь я даже не имею возможности похоронить собственную сестру.
Когда лондорцы определятся, какую все-таки статью мне приписать,тогда и попрошу обещанную отправку сообщения и напишу доктору Кравецу, чтобы устроил Молли похороны по всем правилам. К альфа критским счетам у меня больше нет доступа, но текущий местный арестовать не должны – попрошу перевести все, что есть, в пoльзу клиники. Молли заслуживает хотя бы достойного погребения.
Написал ли доктор Кравец родителям? Я давал ему их контакты при поступлении сестры в клинику. Известно ли им, что их дочь умерла? А если известно, но доктор по-прежнему дожидался моего ответа, значит,им все равно и сейчас? Скриплю зубами от одной этой мысли.
В очередной раз за мной приходят к вечеру третьего дня заключения и снова ведут в камеру для допросов. Οдин из охранников собирается, как обычно, пристегнуть руку к скобе на столе, но второй останавливает:
– Сказали, нет необходимости, – и сам же пожимает плечами, мол, у начальства свои причуды.
Да ладно, неужели у меня такой устрашающий вид с рукой в лангете?
Они уходят, а я остаюсь в камере один. Прохожусь взад-вперед, не стесненный в передвижениях; потом все же плюхаюсь на стул. Снова заставят ждать полчаса для правильного настроя? Вряд ли меня теперь можно напугать одиночеством.
Но ожидание в этот раз длится недолго – дверь открывается минут через пять.
Поднимаю глаза: Морган стоит в проходе, все еще держась за ручку двери и словно не решаясь переступить порог. Потом выдыхает, расправляет плечи и решительно входит – как в клетку со львом. Дверь за ее спиной захлопывается. Щелкает замок.
Ничего не говорю, просто смотрю на нее. Встать? Я же без наручников – еще решат, что хочу напасть. Решат? Или решит? Ни черта не могу прочесть по ее лицу – закрыта, как в первые дни моего пребывания в ЛЛА.
Миранда выглядит лучше, чем в прошлую нашу встречу, но все равно устало. А еще на ее лице много косметики – непривычно. Замазывала синяки под глазами? Молли всегда так делала после бессонных ночей.
Мoрган подходит ближе и садится на стул напротив. Складывает руки на столе перед собой, переплетает пальцы. Молчит. Смотрит
