Эрик Рассел - Космический марафон
На обратном пути марсиане почти не вылезали из своего любимого отсека, наслаждаясь тремя фунтами давления и непрерывно играя в шахматы. Эл большую часть времени проводил в трюме со Стивом — якобы изучая застывший в полной неподвижности гроб, — но марсианам все же удалось затащить его к себе, и он сыграл с ними семнадцать партий, из которых выиграл три. Они возликовали и по всему кораблю развесили бумажки с итогами турнира.
Уилсон почти не показывался из своей каюты.
У меня хватило ума не лезть к нему с соболезнованиями. Неуклюжие воины Механистрии, оказавшись на корабле, вдребезги разбили самые первые из его пластинок. Зато все остальные снимки получились: их было очень много, причем совершенно замечательных. Видимо, он решил, что лучше всего теперь не спускать с них глаз до самой Земли.
У самой границы земной атмосферы нас встретили два крейсера и сопровождали до самого космодрома. Родные, до боли знакомые коричневые, голубые и зеленые цвета Земли показались мне самым приятным зрелищем за всю жизнь. Только марсианам по-прежнему больше нравился грязно-розовый цвет, о чем они и заявили во всеуслышание. Когда наш корабль коснулся земли, они как раз горячо спорили из-за какой-то неправильно пожертвованной пешки, даже несмотря на то, что за нашей посадкой наблюдал весь мир.
Макналти, как от него и требовалось, произнес речь.
— Нам прошлось довольно нелегко… ничем не оправданная враждебность, вызвавшая справедливое негодование… прискорбный эпизод… — И тэ дэ и тэ пэ.
Впереди всех остальных встречающих стоял Флетнер и, как дитя, краснел каждый раз, когда Макналти начинал хвалить корабль.
В последних рядах толпы, окружившей нас, я заметил Кнуда Йохансена, ученого-роботехника, тщетно пытающегося протолкаться поближе и выискивающего взглядом Зла. То ли мне опять показалось, то ли так оно и было, но лицо его отражало чувства отца, пришедшего встретить горячо любимого сына.
Потом шквал приветствий стих, и мы начали разгрузку. Канистры с желтоватой водой, баллоны со сжатым инопланетным воздухом, сотни проб почвы и образцов металлов — все это выгружалось и выгружалось из трюма корабля. Наконец мы выволокли на свет бренные останки мертвых автоматов, и правительственные эксперты тут же умчались вместе с ними, как будто это были величайшие сокровища на свете. Уилсон исчез еще раньше, забрав с собой свои ненаглядные пластинки и несколько бобин с пленкой.
Старый Кнуд, которому наконец-то удалось пробиться сквозь толпу встречающих, подошел ко мне и спросил:
— Привет, сержант… а где Эл? — Он был без шляпы, седые волосы серебрились на солнце.
Тут из люка как раз показался Эл. Его сияющие глаза сразу обнаружили седовласого старика, пришедшего встретить его. Ну вы же знаете, что роботы в принципе не способны ни на что такое.
Они просто не так сделаны, да, впрочем, и Эл никогда не откалывал каких-нибудь этаких штучек, во всяком случае никто этого не видел. Но тут он сделал нечто уж и вовсе неслыханное, после чего мое трепетное сердце еще больше расположилось к нему.
Взяв тонкую, перевитую синеватыми венами руку Кнуда в свою огромную металлическую лапищу, он вдруг произнес:
— Привет, па! — Мне не видно было выражение лица Кнуда в этот душещипательный момент, зато я слышал, как Эл добавил: — Я привез тебе занятный сувенир.
Он указал на люк, из которого послышалось скрежетанье, повеяло машинным маслом и наконец появился наш пленный гроб, медный завиток которого был соединен с небольшой черной коробочкой, укрепленной на спине. За ним шел Стив Грегори, гордо шевеля бровями.
Эл взял Кнуда под руку, и они пошли куда-то прочь, инопланетная машина потрусила за ними, а Стив пошел следом за ней. Я потерял их из виду, так как в этот момент двое посыльных начали подниматься по трапу, неся огромную вазу ужасной формы и омерзительного цвета.
Добравшись до верхней площадки, один из них вытащил из кармана бумагу, брезгливо сверился с ней и возвестил:
— Данная суперчаша адресована змеерукому по имени Кли Морг.
— Сейчас я ему скажу, — пообещал я. А потом, будто в каком-то озарении, добавил: — Знаете, вам, наверное, лучше спустить ее вниз. Капитан все равно не разрешит вносить ее на борт.
И конечно, спускаясь по трапу, они ее грохнули.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Путешествие на Симбиотику
Совершенно неожиданно мы узнали, что «Марафон» отправляется в очередной полет: исследовать одну из планет в окрестностях Ригеля. Интересно, как это нашим земным астрономам удается обнаруживать подходящие мирки на таком немыслимом расстоянии?
В прошлый раз нас уже угораздило смотаться по их наводке в окрестности Волопаса, и мы еле унесли ноги с населенной разумными машинами планеты. «Марафон» — не так давно построенный по проекту старика Флетнера корабль — был просто чудом современной техники и не имел себе равных в известной нам части космоса. Поэтому ничего не оставалось, как предположить, что и у астрономов в распоряжении появился какой-то совершенно новый прибор для исследования далеких звездных систем.
Так или иначе, но мы, как нам было ведено, отправились в полет и, добравшись до планеты, являвшейся целью нашей экспедиции, еще раз убедились, что ученые свой хлеб едят не даром. Как они и предсказывали, в системе Ригеля и в самом деле нашлась планета, где, по-видимому, действительно имелась жизнь.
По правому борту виднелся Ригель, пылающий, подобно раскаленной печи, градусах в тридцати выше плоскости, которая считалась нашим горизонтом. То есть имеется в виду плоскость, являющаяся горизонтальной плоскостью корабля, с которой волей-неволей приходится считаться всей остальной Вселенной. Но светилом интересующей нас планеты был вовсе не далекий Ригель, а гораздо более близкая звезда, немного меньше и чуть менее яркая, чем наше родное солнышко.
К тому же у нашей планетки оказалось две сестрички, бегающие по внешним орбитам, и еще одна, находящаяся с противоположной стороны. Таким образом, в системе оказалось четыре планеты, три из которых были девственно пусты, как головы венерианских гуппи, и только одна — ближайшая к местному солнцу — подавала признаки наличия органической жизни.
Мы шли на посадку, развернувшись к планетке кормой. Скорость, с которой этот шарик рос в иллюминаторах, заставляла мои внутренности затягиваться тугим узлом. В принципе я после первого же рейса на нашей прежней тихоходной старушке «Колбаске» навсегда избавился от космической болезни и привык преодолевать в подвешенном состоянии бессчетные миллионы миль космического ничто. Но боюсь, что к совершенно безумным взлетам и посадкам этой флетнеровской посудины мне придется привыкать еще лет сто, если не больше.
Молодой Уилсон, весь опутанный ремнями безопасности, как всегда, был занят тем, что заранее оплакивал свои драгоценные фотопластинки. На лице у него отражалась такая душевная драма, что можно было подумать, будто парень на своих проклятых пластинках просто женат! Наконец мы совершили посадку, и, конечно, корабль напоследок изрядно тряхнуло.
— Да брось ты убиваться, — посоветовал я Уилсону. — Ведь ни одна из этих опрысканных эмульсией стекляшек ни цыпленка тебе не поджарит, ни куска только что испеченного земляничного пирога ласково под нос не сунет.
— Конечно нет, — согласился он. — Не сунет. — И, уже выпутываясь из своей предохранительной сбруи, вдруг бросил на меня испытующий взгляд и спросил: — Слушай, а как бы ты отреагировал, если бы я взял да и плюнул в ствол одного из твоих ненаглядных излучателей?
— Только попробуй! Сразу шею сверну! — предупредил я.
— Вот видишь! — назидательно произнес он и тут же помчался проверять, как поживают его бесценные пластинки. Я же, прильнув к ближайшему иллюминатору, начал разглядывать открывающийся за ним новый мир. Он был очень зеленый. Просто даже не верилось, что может существовать настолько зеленое море зелени.
Солнце, которое в космосе казалось бледно-желтым, здесь, на планете, было бледно-зеленым и заливало все вокруг своими" желтовато-зелеными лучами.
«Марафон» совершил посадку на поросшей сочной зеленой травой, цветами и кустарником поляне посреди дремучего леса. Лес же представлял собой непролазную чащу могучих деревьев, цвета которых варьировались от очень светлого серебристо-зеленого до темно-зеленого, граничащего с черным.
Сзади подошел Бренанд и встал рядом. В свете, льющемся из иллюминатора, его лицо приобрело пятнистую ядовито-зеленую окраску. Больше всего он походил на оживший труп.
— Ну вот, вроде бы и сели, — заметил он, бросив взгляд в иллюминатор, и с улыбкой повернулся ко мне. Но, увидев выражение моего лица, сразу перестал улыбаться: — Слушай, чего это ты на меня так уставился?
— Да нет, ничего, это все освещение, — успокоил я. — На себя посмотри. Ты сейчас похож на полупереваренную порцию ирландского рагу, плавающую в шлеме туриста, слегка перегулявшего по Луне.
