Алексей Бобл - Астронавты. Отвергнутые космосом
Он помолчал. Смял в толстых красных пальцах картонную коробочку. Бросил под стол.
— Долго на нем не живут. Но кто пробовал, говорят, что оно того стоит… Вот так-то, братцы.
Живых нахмурился:
— Откуда это у них? На базе лаборатории не того уровня. Такую формулу им не воспроизвести. Значит, поселенцам их кто-то доставлял с Земли. Но кто?
— А как по-твоему? — прищурился дядя Фима.
Бой-Баба и Живых посмотрели друг на друга.
— Надо посмотреть списки всех прибытий-убытий на планету, — наконец сказал Живых. — Какие корабли проходили на этом участке. Кто имел возможность приземлиться и доставить грузы поселенцам.
Дядя Фима смотрел на него с улыбкой.
— А если подумать?
Живых нахмурился:
— Ну, разных вольных космоплавателей исключаем сразу, ибо их не существует. Значит, это кто-то из…
Бой-Баба прищурилась на охранника. Тот кивнул.
— Это — мы.
— Майер, — помолчав, выговорил Живых.
Бой-Баба замотала головой:
— Майер — невозможно. Я его знаю. Он не такой человек.
Дядя Фима пожал плечами:
— Ты видела Майера. У этой легенды космоса под носом не то что наркотики — живого крокодила можно провезти.
Он потянулся и взял у нее из рук коробочку.
— Не мне тебе объяснять, что такое жизнь на базе. Тут либо дисциплина, либо таблетки, либо в петлю. — Он помолчал. — Так вот. Расскажу вам, как я себе это представляю. Ждали очередную партию наркотика. Вероятно, среди покупателей начались разборки. Один из них послал своего человека предупредить медика. А человек этот получил разряд в спину. И если бы не вы, не дошел бы никуда.
Они помолчали.
— Что теперь с нами будет? — тихо спросила Тадефи. Поежилась, сцепив руки на коленях. Оглядела остальных и прошептала:
— Я не знала, что умирать так страшно…
— Ничего ты не умрешь, — проворчала Бой-Баба. — Подрейфуем малость, и нас вытащат. Майер в сеанс связи помощь запросит. Нас так не оставят.
— Я знаю, — кивнула Тадефи. — Но все равно… страшно.
Она впилась пальцами Бой-Бабе в руку:
— Еще послезавтра этому инженеру нанотестер придется вводить… я боюсь… нас учили, но я плохо помню.
Затуманенные слезами глаза Тадефи блестели в полумраке.
— Давай, я введу, — предложила Бой-Баба. — Я не боюсь. Мы тренинг проходили.
В светло-зеленых глазах Тадефи засветилась надежда.
— Правда введешь?
Она полезла в тумбочку, достала из нее ярко-оранжевый пластиковый пенал с комплектом, протянула Бой-Бабе:
— Точно умеешь?
Та устало улыбнулась:
— Если я тут на «Голландце» техперсонал, моей капитанской квалификации это не отменяет.
Она открыла пенал. Все как положено: инъектор и ампула в гнездах, в крышке лежат тонкие листки инструкции… стандартный медицинский набор.
Инъектор… Ее опять кольнула та же старая мысль. Что-то там было в глазах Рашида, когда он возился с поселенцем.
Бой-Баба нахмурилась, вспоминая. Память прокрутила пленку назад: вот Рашид оказывает пораженному первую помощь, вкалывает лекарство… уходит…
Она опустила открытый пенал на колени. Медленно перевела взгляд на остальных.
— Метакардинол… — проговорила Бой-Баба.
Дядя Фима повернулся и смотрел на нее с интересом:
— Что — метакардинол?
Бой-Баба сосредоточилась.
— Он его достал не из чемоданчика… у него при себе капсула была… заранее приготовленная…
Она взялась за голову, глядя перед собой. Затем тихо произнесла:
— Первым делом Рашид спросил, говорил с нами поселенец или нет. И вколол лекарство… чтобы тот поскорее умер… — Она замерла. Оглядела остальных. — Рашид его убил.
Помедлила и добавила:
— Чтобы он не заговорил.
Бой-Баба вспомнила тело Рашида, его разинутый в беззвучном вопле рот.
— Бедный Рашид, — проговорила она.
Охранник усмехнулся и покачал головой:
— Вот так-то, братцы…
Все четверо сидели молча в темноте, озаряемой вспышками аварийного освещения.
Дядя Фима кивнул, потер руки и встал.
— Пошли. Посмотрим у Рашида в отсеке. Чует мое сердце, там много интересного.
* * *— Я к Рашиду не пойду, — отрезала Тадефи.
Она стояла посреди темного коридора, поотстав от остальных. Живых с охранником уже ушли вперед. Бой-Баба оглянулась и, стуча сапогами по ребристому полу, вернулась к марокканке.
— Что так? — спросила она.
Девушка упрямо смотрела вперед, засунув кулачки в карманы.
— Он ужасный человек. Им я не сказала бы, — она кивнула на опустевший коридор, — да и тебе не хочу. Поверь на слово: Рашид — зверь.
Бой-Баба взяла Тадефи за руку.
— Он умер уже, не надо. Что бы там ни произошло — можно забыть и жить дальше.
Тадефи покачала головой:
— Ты сама не знаешь, что говоришь.
Она все-таки решилась идти, держа Бой-Бабу за рукав и взяв с нее слово не говорить ничего остальным.
В отсеке Рашида зависла кислая вонь. На вытертом, в проплешинах, ковровом покрытии пола валялись крошки, разорванные обертки от шоколадных батончиков, использованные салфетки. Иллюминатор был занавешен засаленным халатом. На столе валялись листки распечаток с рекламой казино и игорных сайтов, покрытые круглыми пятнами от чашек с кофе.
Дядя Фима и Живых уже возились, выдвигая ящики стола — все пустые! — в поисках чего-нибудь, что, как сам дядя Фима выразился, «может натолкнуть на мысли».
Он задвинул последний ящик стола и махнул Живых рукой: смотри в шкафу. Сам он, кряхтя, опустился на колени перед койкой и заглянул под нее. Лицо его оживилось. Он лег животом на замусоренный пол и потянулся рукой под койку. Еще глубже, еще. Наконец потянул что-то с усилием и вытащил большой потрепанный чемодан вишневого цвета. Взгромоздил его на койку.
— Он с ним на борт садился, — вспомнила Бой-Баба. Охранник как будто не расслышал, принялся расстегивать замки. Чемодан был тяжелый.
— Какого хрена он сюда напихал… — Охранник дернул за кожаную пряжку, чемодан не удержался и боком съехал на пол, раскрывшись. Из него посыпались тяжелые глянцевые стопки небольших разноцветных журналов.
Бой-Баба первая увидела, что в этих журналах.
— Дядь Фим, скорей… уберите эту… это… скорее, пожалуйста!
Но дядя Фима стоял руки в боки и с ухмылочкой разглядывал разноцветные обложки.
Подоспел с пустыми руками Живых, заглянул ему через плечо.
— Мдя…
Двумя пальцами он поднял один из журналов, свободной рукой перелистал несколько страниц и отбросил от себя подальше.
— Маркиз де Сад в гробу перевернулся бы… Значит, вот как наш Рашид по ночам развлекался. Журнальчики почитывал.
— Вот вам и ответственный за выдачу секс-депрессантов, — хохотнул охранник. Бой-Баба оглянулась на Тадефи. Девушка стояла посреди отсека и смотрела в сторону. Лицо у нее было каменное. Бой-Баба решительно нагнулась, собрала разноцветные журнальчики — на обложках все еще сохранились следы клея от бумажных конвертов, в которых журналы посылались конфиденциальной почтой на адрес Рашида, — и положила стопкой на стол. Схватила валявшийся рядом листок с разноцветными колодами карт на черном фоне и накрыла им журналы. Посмотрела на Тадефи, но та делала вид, что рассматривает остальное содержимое чемодана.
Но в чемодане ничего интересного больше не было. Белый льняной костюм с маркировкой на французском языке. Стоптанные нечищеные ботинки. Смятый галстук в розовую и коричневую полоску. Грязные одноразовые бритвы. Комья нестираных носков… Дядя Фима брезгливо приподнял вещи. Ничего.
— Кое-что мы о Рашиде все-таки узнали… — проговорил Живых, но охранник знаком остановил его. Он медленно водил рукой по днищу чемодана. Наконец кивнул сам себе и перевернул раскрытый чемодан дном кверху, высыпав его содержимое на койку. Полез в карман, достал нож, раскрыл и резким движением пропорол дешевую искусственную кожу чемодана вдоль. Сунул другую руку внутрь и начал щупать.
Улыбка заиграла у него на лице. Охранник потянул руку обратно и вытащил из-под вискозной подкладки чемодана небольшую темно-синюю книжечку.
Остальные окружили охранника. Книжечка была старая и потрепанная, с полуосыпавшимся золотым обрезом. На бархатной обложке был вытиснен золотом летящий завиток арабской вязи.
— Не так держите, — Живых вынул книжечку у охранника из рук, перевернул и подал ему задней корочкой кверху. — Они же справа налево читают. Задняя обложка — это и есть передняя.
Он оглянулся на Тадефи — правильно? — и та, кивнув, улыбнулась ему. Бой-Баба прикусила губу. Какое ей до них дело? Люди счастливы, и это главное.
Только вокруг нее образовалась пустота. Хотелось сесть на койку и заткнуть себе рот грязным носком Рашида, чтобы не завыть. Скорей бы все это кончилось…
