Глен Кук - Ловцы звёзд
– Я схожу посмотрю, как там Майкл, Гун. Он прошел с ней до двери спальни. Это была крохотная комнатка, где стояли две ветхих кровати – одна – для Марии, другая для детей. Мария села на край той, где лежал бледный пятилетний ребенок. Мальчик настороженно смотрел на Нивена.
– Майкл, это мой друг, доктор Нивен. Он немного у нас поживет.
– Привет, Майк!
– Не Майк, а Майкл, – сказал ребенок сердитым, хотя и слабым голосом. – Майкл. В честь моего прадеда.
Мария вздрогнула. Майкл лучился гордостью.
Нивен сумел себя не выдать.
– Хорошо. Майкл.
Он ошибался. Ошибка чуть не стала фатальной. Эти сангарийцы отлично знают Теневую Линию.
Существовал только один сангариец с человеческим именем Майкл. Майкл Ди. Тот, который развязал эту войну. Тот, кто был гордостью и горем своей расы.
– Бренди мне сказала, что ты любишь рассказы о пиратах. Я знал одного пирата. Только он тогда не был пиратом. Он стал им теперь. Я вырос и пошел в школу, а он вырос и стал пиратом.
– Я боюсь, сейчас не надо, Гун. – Мария совершенно искренне обеспокоилась. – Я думаю, лучше мне позвать врача.
Нивен, к своему удивлению, обнаружил, что тоже беспокоится.
– Ты хочешь, чтобы я вызвал такси? Что он, черт побери, делает? Мальчишка – сангариец. Цель жизни Нивена – привести этот биологический вид к окончательному решению. Малыши вырастают во взрослых.
– Нет, не надо. Тут над нами живет врач из госпиталя. Я ее не очень хорошо знаю…
– Давай зови ее, женщина. Я здесь справлюсь. Она поглядела пристально, и что-то в ней на мгновение смягчилось. Скрытая женщина, прячущаяся за той, которую она хотела изобразить, на секунду выглянула. Мария поцеловала его в щеку.
– Спасибо, Гун. – И когда он притянул ее ближе:
– Потом. Я вернусь, как только смогу.
Ему нужен был не поцелуй. В этот момент он прицепил ей сзади к воротнику миниатюрный передатчик-хамелеон За ней закрылась входная дверь. Нивен вставил себе приемник в ухо, притворившись, что почесался. Хитро улыбаясь, он тронул себя там, где она его погладила. Могла она ему тоже вставить передатчик?
Не было причины ей выходить за врачом. У нее было достаточное медицинское образование – если в легенде была хоть доля правды.
Он снова улыбнулся. Тактик из Марии был неважный.
– Вы мамин любовник?
Это его удивило. Маленькие девочки таких вопросов не задают.
– Нет пока.
– Ей нужен любовник. Как по-вашему, она симпатичная?
– По-моему, она красавица.
Ему было неловко. Он не знал, как общаться с детьми. Единственным известным ему ребенком был Хорст-Иоганн, сын Юппа.
– Может быть, ей снова нужно выйти замуж. Вы женаты?
Мария дошла до платного коммуникатора и теперь кого-то информировала. Следить за ее репликами разговора и пытаться восстановить ответы невидимого собеседника и одновременно разговаривать с Бренди оказалось невозможным. Он слышал, как Мария просила как следует проверить его легенду. Это значило, что этот раунд за ним. Она усомнилась. Или хотела усомниться, что одно и то же.
– Нет. Так и не встретил той, которая мне нужна. Ребенок был смелым. Знала ли она, что она – не человек? Возможно. По тому немногому, что он слыхал, у сангарийцев не было детства в человеческом смысле. Их дети не были ни от чего защищены. С ними обращались, как с маленькими взрослыми, и требовали от них соответственного поведения.
– Только я не знаю, нравитесь ли вы мне. И к тому же честная. Он решил проверить Майкла. Ребенок смотрел на него широкими настороженными глазами.
Он был серьезно болен. Иначе Мария не рискнула бы звать врача-человека. Мало какой риск был для подполыциков-сангарийцев выше. Иногда врачи могли заметить тонкие межвидовые различия.
Мария с врачом вернулась раньше, чем разговор Нивена с Бренди вышел за грань его возможностей.
А врач, как он заключил, была «прирученной». Она работала с уверенностью и быстротой, которые ее выдавали.
Нивен шепнул Марии:
– Бренди занялась сватовством. Мария рассмеялась:
– Все время ищет мне мужа. Никак не хочет перестать.
– Кажется, я не выдержал экзамена.
– Не важно. Я второй раз в эту ловушку не попадусь.
– А зачем ты их сюда привезла?
На Старой Земле родители обычно передавали детей в воспитательные учреждения сразу после рождения. Детство Нивена было необычно тем, что он значительную его часть провел с матерью. С ней у него до сих пор был контакт, а вот отца и след потерялся много лет назад.
Сдача своих детей была в обычае и на замиренных внешних планетах. Своими биологическими родителями воспитывались меньше четверти всех детей в Конфедерации.
Мария была шокирована. Ее сангарийское чувство Семьи возмутилось. Но этого она ему сказать не могла.
– Я забыла. Там, откуда ты родом, поступают по-другому. Да, иногда это удобно. Но эти дети мои.
– Не надо объяснять. Назовем это одним из различий между внутренними мирами и границей. Я к ним постепенно привыкаю.
Докторша вернулась из спальни.
– Мария, я дала ему антибиотик широкого спектра и антивирус. Ничего серьезного. Пусть побольше лежит и побольше пьет, и за температурой следите – она будет подниматься. Если слишком высоко поднимется, дайте ему аспирин. Термометр вам нужен?
Мария кивнула. Она была просто портретом встревоженной красавицы.
«Отличная работа, леди, – подумал Нивен. – Ты слишком бедна, чтобы позволить себе термометр. А гостей угощаешь настоящим кофе». Он улыбнулся. Она проходит интернатуру по хемопсихиатрии и при этом вынуждена приглашать врача со стороны… У нее что, тайное стремление к смерти?
– Рада была познакомиться, доктор Нивен, – сказала докторша.
– Я тоже.
Он смотрел, как она шла к двери. Не было гордости в ее походке.
– Хочешь поспать, Гун? – спросила Мария.
– Не против Но позволят ли это его нервы в самом сердце вражеской территории?
Позволили. Как только он разделся до белья, плюхнулся на кровать Марии и сказал Майклу:
«Спокойной ночи, капитан», – свет вырубился.
Он проснулся однажды, когда Мария скользнула в кровать рядом с ним. Он что-то буркнул спросонья и снова отрубился намертво.
Потом он медленно проснулся. Постепенно до него дошло, что короткий день Сломанных Крыльев пролетел незаметно и теперь снова ночь. Он не мог понять, где он, пока не повернулся и не уперся в женщину.
С этого простого движения начались три неистовых дня.
Мария оказалась ненасытной. Единственное подходящее к ней слово было «голод». Он никогда не встречал женщины, которой так был бы нужен мужчина.
Нивен сам себя удивил. Их любовь была дикой, такой яростной, что скорее напоминала битву. Как если бы «И будет проклят вовеки тот, кто первым крикнет „Хватит!“.
Казалось, они ничего не делали, только спали и совокуплялись, идя в атаку за атакой в этой войне полов. Внешний мир уже не имел значения.
Но в этом был метод. Была рациональность. Изо всех сил стараясь удовлетворить Марию, которая изо всех сил старалась его отвлечь, Нивен оправдывал себя тем, что помнил, кто она. Он все время убеждал себя, что так выводит из строя руководство противника.
И он знал, что Марией тоже движет не только страсть.
Черт, но какое упоительное время провели они на этих смятых простынях поля битвы!
В промежутках Нивен иногда думал, что сталось с Маусом. Что ж, у Мауса наверняка развязаны руки, чего он всегда и хотел.
Бренди, поняв, что происходит, увела брата в первую же ночь. Они были наверху, у докторши. Майкл, которому стало лучше, иногда заглядывал, бродил по комнате, ничего почти не говоря, и снова уходил. Бренди не показалась ни разу.
– Что это мы делаем? – однажды пробормотал Нивен себе под нос. Они были смертельными врагами. Это был первый закон, закон крови, по которому им полагалось жить и умирать. И они отвергли его или сублимировали его в виде любви…
Он с ужасом думал о конце задания. Отчет… Ему придется отвечать на вопросы. Ему придется давать объяснения.
Нивен храпел. Голова Марии лежала у него на плече.
Дом встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Окно треснуло. Загремели по полу кухни столовые приборы. Эхо взрыва отдалось по всей округе. Нивен рывком сел.
– «Д-14», – буркнул он спросонья.
– Что? Что это было?
– Взрыв.
Они оделись почти наперегонки. На треснувшем окне играли отсветы дальнего пожара. Мария выглянула наружу:
– О все святые!
– Что там?
– Склад…
– А?
– Я сейчас вернусь… Что это?
Откуда-то снизу донесся вопль, и сразу за ним – крики и стоны. Нивен узнал этот вопль. Это был Маус в сознании убийцы.
Раньше он заметил игольчатый пистолет, выступавший на тумбочке из-под ее белья. И успел к нему первым.
Дверь влетела внутрь, и в нее ворвался истрепанный, оборванный, окровавленный Маус. Он был так нацелен на действие, что казался три метра ростом.
– Легче, – сказал Нивен, показывая игольчатый пистолет. – Все под контролем, Маус.
