Андрей Ливадный - Взвод
Нет, скорее душа, тело и разум работали в унисон, по-прежнему оставаясь единой, осознающей себя личностью Ивана Лозина…
Заулов вновь занес ногу для очередного удара, и Иван понял — медлить дальше нельзя.
— Настя, потихоньку поднимайся наверх… — едва шевельнув губами, приказал он. — Откроешь огонь только в том случае, если меня совсем прижмут, поняла?..
Дождавшись тихого утвердительного ответа, лейтенант рывком привстал на колено, и «шторм» в его руках злобно врезал короткой, прицельной очередью, полоснувшей по ногам Заулова.
«С тобой мы еще поговорим, тварь…»
В тесном пространстве, образованном плотно подогнанными друг к другу внедорожниками, раздался истошный крик, а Иван, на долю секунды показавшись в поле зрения охраны, намеренно обозначил себя и тут же соскользнул на территорию городка, отвлекая внимание охраны от покосившейся вышки, куда взбиралась Настя.
Вслед его движению хлестнуло несколько длинных автоматных очередей, но они лишь высекли едкую бетонную крошку, оставляя глубокие выщербины на посеревшем от времени ограждении воинской части. Лейтенант к этому моменту уже находился вне зоны прямого огня. Проскользнув между забором и пустой емкостью для слива отработанного машинного масла, он застыл, вжавшись в кирпичную стену технического бокса.
— Найти его! — раздался чей-то выкрик. — Не стоять на месте, двигаться! Он где-то рядом!
Лозин левой рукой вытащил из нагрудного клапана разгрузки десантный нож.
Торопливые, отчетливые шаги приближались к нему сразу с двух сторон. Ощущая спиной шероховатую стену, он медленно отступил за угол, в сумеречный тупиковый зазор между забором и крайним консервационным боксом.
Чья-то тень возникла на выходе из тупика; человек с автоматом в руках резко повернулся, шаря вокруг себя взглядом, но едва ли он успел различить распластавшуюся по стене фигуру лейтенанта, — мгновенье спустя его последним, предсмертным впечатлением стал холодный блеск десантного ножа, который, разрубив кадык, вошел глубоко в горло охранника, вырвав короткий булькающий хрип.
— Он здесь! — Еще одна тень метнулась в проход, пытаясь использовать медленно оседающую фигуру в качестве щита, но Иван предугадал этот маневр и ничком рухнул на землю, пропуская над головой выпущенную по нему очередь.
Пули звонко взвизгнули в замкнутом пространстве, а медленно оседающее тело уже превратилось из прикрытия в обузу, оно надавило своим весом на руку стрелявшего, не давая прицелиться; тот грубо выругался, отталкивая от себя неожиданное препятствие, а когда проход открылся, в тупике уже никого не было, за отпущенные ему секунды лейтенант успел вскарабкаться на двухметровую высоту и теперь лежал, распластавшись на покатой крыше бокса.
«Только бы не вступила Настя…» — подумал он, подтягиваясь к краю крыши, но в этот миг, как он и опасался, со стороны вышки сухо щелкнул одиночный выстрел.
Охранник, только что освободившийся от мешавшего ему груза, теперь медленно оседал, схватившись за простреленную навылет грудь, а остальные вдруг прекратили поиски, остановились, оборачиваясь на отчетливый звук.
Ивану не оставалось ничего иного, как вновь обнаружить себя.
— Настя, не высовывайся!.. — выдохнул он в коммуникатор, выпустил короткую, прицельную очередь по двум появившимся слева от него фигурам и откатился вбок, заметив, как ответные выстрелы вспарывают пластиковый слив на краю крыши. Еще одна очередь, чей-то болезненный вскрик, резкий перекат, и Иван вдруг понял, что дальше уходить некуда — скат обрывался, за ним простиралось голое пространство строевого плаца, на котором остались лежать двое людей Заулова, пытавшихся обойти его с фланга.
Это был критический момент скоротечной схватки, но охотившиеся на лейтенанта стрелки, потеряв четверых, упустили свой шанс, — они уже не пытались рисковать, высовываясь на открытое место: укрывшись в узком пространстве между пустой емкостью для слива масла и плотно припаркованными машинами, пять человек вели ураганный огонь по крыше технического бокса, в то время как двое, находившихся рядом с Зауловым, спешно оказывали ему первую помощь.
Пули с визгом дробили кирпич, жадно выгрызали куски нагретого солнцем пластика, не давая возможности ни поднять голову, ни огрызнуться огнем…
Сориентировавшись, Иван начал медленно отползать назад. Нервный неприцельный огонь зачастую бывает опаснее рассчитанных, экономных очередей — это он знал на личном опыте и потому не стал совершать сложных маневров.
Когда расстояние между ним и изрешеченным пулями пластиковым сливом достигло трех метров, он лежа достал ручную осколочную гранату, сжал заглубленный в рифленую «рубашку» сенсор активации и точным движением метнул ее в поржавевший резервуар, с таким расчетом, чтобы она отскочила от закругляющейся металлической стенки и упала за машинами, где сгруппировались стрелки.
Несколько мгновений спустя черно-оранжевый султан разрыва взметнулся в пятнадцати метрах от бокса; осколки со звонким лязгом ударили в стенки пустой емкости и глянцевитые борта внедорожников, автоматный огонь моментально стих, сменившись чьим-то протяжным, нечеловеческим воем.
Иван, не теряя ни секунды, соскользнул с крыши и, пригибаясь, метнулся вдоль закругляющегося периметра машин, постоянно фиксируя взглядом двоих не участвовавших в перестрелке людей. Бросив возиться с раненным в ноги капитаном, оба дико озирались по сторонам; их побелевшие пальцы сжимали оружие, а в глазах читался откровенный ужас — они не видели противника, не могли предугадать, откуда он появится в следующий миг, и оттого смертельная бледность превращала их лица в уродливые маски ненависти и страха.
Лейтенант, не колеблясь, срезал обоих короткой очередью и метнулся дальше, зная, что теперь за спиной не осталось ни одного способного к сопротивлению врага.
— Настя… Чужих не трогай. Лежи смирно… — едва шевельнув губами, выдохнул он в микрофон коммуникатора.
Дождавшись ее ответа, он стремительным перекатом ворвался в тесное пространство между пустой, изрешеченной емкостью и периметром машин. Резко привстав на колено, Иван огляделся, но стрелять не потребовалось: асфальтобетон технического паркинга был густо испятнан кровью, а изодранные осколками тела пятерых охранников лежали, застыв в неестественных позах, в нескольких метрах от неглубокой воронки.
«Все, с этими покончено…» — не ощущая ни жалости, ни брезгливости, мысленно отметил он, лишь машинально сосчитал трупы, убеждаясь, что вне периметра плотно пригнанных друг к другу машин в живых остались только он и Настя.
— Спускайся! — коротко приказал он девушке.
Разум лейтенанта еще не остыл от короткой, яростной схватки, но нервное напряжение играло на руку, давало ему короткий отрезок морального иммунитета, чтобы успешно довести до логической развязки стремительную динамику отгремевшего боя…
Он перехватил «шторм» одной рукой, собираясь перепрыгнуть через капот внедорожника, когда внутри замкнутого машинами пространства внезапно ударила длинная, трескучая автоматная очередь, за ней еще одна… тонко взвизгнуло несколько срикошетивших пуль, и Лозин, машинально отпрянув, вдруг ощутил зловещую тишину.
«Заулов…» — метнулась в голове у лейтенанта запоздалая догадка, но мгновением позже, оказавшись внутри замкнутого периметра, Иван понял, что жестоко ошибся.
Тело бывшего капитана ВДВ еще подергивалось в конвульсиях, из многочисленных ран пульсирующими толчками била кровь, а напротив, привалившись спиной к колесу машины, сидел Херберт. Его разбитые в кровь губы мелко дрожали, автомат, до которого Джон сумел дотянуться, пока Лозин осматривал трупы охранников, был неловко опущен между колен, но самое скверное ожидало Лозина впереди…
Проследив за полубезумным взглядом Херберта, лейтенант увидел Чужих.
Мысленно он готовил себя к первой встрече с представителями иной, враждебной расы, но на поверку все вышло абсолютно иначе, чем рисовало воображение.
Оба существа были мертвы.
Он понял это сразу, заметив, что гуманоидные тела безвольно оползли и теперь уже не сидели, а полулежали в раскладных пластиковых креслах, один — запрокинув голову, а второй — свесив ее так, что заостренная оконечность дыхательной маски касалась темной пластины, которая закрывала его грудь.
— Джон!.. — Лозин обернулся, не в силах скрыть свою злость и разочарование. — Что ж ты сделал?!
Херберт поднял голову.
— Они били меня, Иван!.. — прохрипел он. — Я боюсь… Я ненавижу их!.. — На губах Херберта выступила кровавая пена, и лейтенанту осталось лишь безнадежно махнуть рукой. Что толку в словах, когда сделанного уже не вернешь? Трудно было требовать от избитого до полусмерти американца железной выдержки…
