Пьер Бордаж - Воители безмолвия. Мать-Земля
Феникс, молодая женщина из племени американцев, подняла воротник шубы из снежного медвигра. Вот уже долгие часы она топталась на ледяном полу площади Ториаля, и, несмотря на меховые сапоги, ноги ее стали коченеть. Она рассеянно глядела на неподвижные, посиневшие тела мужчин и женщин в ледяных столбах. На их лицах и в открытых глазах сохранялось выражение ужаса. Они походили на статуи. У мужчин были отрезаны детородные органы, и кровь, вылившаяся из раны, застыла пурпурным облачком.
До своего изгнания князь Сан-Франциско объяснил Феникс причины их осуждения.
— Первые жертвы религии Глобуса… Уже семьдесят три века эти несчастные люди мертвыми глазами созерцают площадь Ториаля. И только потому, что у них были плотские отношения с гоками во время туристической поездки на Франзию… Я читал их историю в журнале Старейшины…
Сан-Франциско не стал распространяться на эту тему, чтобы не скомпрометировать молодую женщину, но Феникс поняла, что ни сердцем, ни головой князь американцев не соглашался с абинским видением Новой Библии. Но она никак не предполагала, что это несогласие приведет к вечному изгнанию Сан-Франциско. Хотя он отбыл с планеты двадцать лет назад, она не переставала его любить и верила, что он разделяет ее чувства. Она сожалела, что не отправилась в изгнание вместе с ним, но ей еще не исполнилось и шестнадцати лет в момент, когда был произнесен публичный приговор, а ее родители, отец Даллас и мать Шейенн, отказались отпустить ее вместе с мятежниками из разных племен. Теперь ей исполнилось тридцать шесть лет, она была красивой зрелой женщиной и категорически отказывалась от предложений всех воздыхателей, американцев и прочих, которые появлялись в жилище ее родителей. Она не получала никаких известий от Сан-Франциско, ни прямых, ни косвенных, но если сердце настойчиво нашептывало ей, что он ее не забыл, что вскоре явится за ней, голова с опаской считала дни до прибытия космин. Она еще не знала, каким будет ее решение в случае, если небесные странницы сядут до того, как объявится ее князь-изгнанник. Она сомневалась, что у светоносного Жер-Залема будет сладкий вкус Эдема, если она окажется на нем без избранника сердца.
— Как ты думаешь, что они сделают с нами? — спросила Денвер, женщина шестидесяти лет, которая подпрыгивала от холода рядом с Феникс.
У ее коричневых губ возникали и рассеивались крохотные облачка конденсата. Длинные серые волосы обрамляли медное лицо без единой морщины. Она, как Феникс и многие жерзалемяне, была закутана в шубу из медвигра, носила меховые брюки и сапоги.
— Проклятием для наших сердец и голов будет присоединение к канадцам или мексиканцам! — продолжила Денвер. — Проклятие для всего избранного народа! Мы нарушим исходное единство сорока… Почему князь Сан-Франциско открыто восстал против великих абинов и Старейшины? Из-за него Создатель и боги могли изгнать нас из своей головы и лишить небесного Жер-Залема…
— Сан-Франциско действовал по велению сердца! — резко возразила Феникс.
Денвер перестала подпрыгивать и искоса глянула на молодую женщину. Из ее узких глаз струилось жаркое пламя. Все вокруг нее, мужчины и женщины разных возрастов, выглядели мрачными и не спускали глаз с двустворчатых ворот Ториаля.
— Я забыла, что любовь и прозрение часто не согласуются друг с другом… — прошептала Денвер.
Она, несомненно, считала, что проявила слишком много снисходительности по отношению к дочери Далласа и Шейенн, которая, как знал весь Жер-Залем, с отчаянной надеждой любила изгнанного князя. Денвер так надоело ждать и сдерживать позывы мочевого пузыря, что ее охватила холодная ярость и ей хотелось сорвать злость на ком-нибудь.
— Твой князь никогда не вернется! — прошипела она. — Даже в небесном Жер-Залеме ты останешься старой девой с высохшим сердцем и никому не нужным чревом… Тебе никогда не узнать удовольствия, которое получаешь, когда тебя обрабатывает плуг мужчины…
Феникс показалось, что слова Денвер были ледяными остриями, пронзавшими ее сердце. Ей захотелось выхватить из кармана кинжал и вонзить по самую рукоятку в глотку издевающейся старухи.
Испуганная яростными огоньками в черных глазах собеседницы, Денвер отступила и исчезла среди толпы. Феникс поняла, что ее яростная реакция отражала ее собственное недоумение, ощущение, что она прошла мимо своей молодости, мимо своей жизни.
Она пересекла площадь Ториаля и углубилась в узкую улочку. Пробираясь через группки людей, толкавшихся на пороге жилищ, она прошла три километра по наклонной улице и направилась к вертикальному колодцу, ведущему на поверхность. Она протиснулась в узкое отверстие и встала на платформу, которая тут же начала подниматься наверх.
Через десять минут подъема металлической платформы по трехсотметровой трубе она попала на верхний понтон. Еще не ступив на запасную лестницу, которую мужчины убирали ежедневно, Феникс ощутила на лице и шее укусы ночного ветра. Она достала пару кожаных перчаток, подняла воротник шубы, закрыв щеки, и двинулась по ледяным ступеням вверх, крепко держась за металлический поручень.
Подметки ее сапог заскрипели на тонком снежном слое, покрывавшем лед. Несмотря на шубу и перчатки, а также на привычку к полярному холоду спутника Франзии, ее руки, ноги, живот и грудь тут же озябли. Как же люди будут раздеваться, чтобы проникнуть в чрево космин? Ночь накрыла темным бархатом нетронутую белизну льдов. Расхаживая взад и вперед, чтобы окончательно не замерзнуть, она глядела на сказочный звездный букет Неороп, алмазную спираль, в центре которой пылал рубин Бетафипси, пурпурной королевы. Потом перевела взгляд на гигантский зеленый светильник Франзии, занимавший четверть неба.
Быть может, Сан-Франциско был там, такой близкий и такой далекий. Чего он ждал, чтобы вернуться за ней, чтобы полюбить ее?
Глаза ее наполнились слезами, но она удержалась от плача. При пятидесяти пяти градусах мороза слезы за несколько секунд превратятся в болезненные сталактиты на ресницах.
Она вдруг услышала позади себя шаги. Обернулась и увидела два желтых огня, сверкавших во мраке. Дикий медвигр. Крайне редко случалось, чтобы белошубые хищники так близко подходили к входу в подземный город. Пасть его была открыта, и в ней торчали острые, длинные клыки. Зверь покачивался, стоя на мощных задних лапах, в десятке метров от Феникс, чье сердце забилось в яростном ритме. Она заставила себя успокоиться. Застыла на месте, вспомнила священное слово абина Элиана; потом, когда ее тело выполнило переход к невидимости, бросилась к лестнице, ведущей в город.
Внезапное исчезновение добычи на несколько мгновений обескуражило медвигра. Он не видел ее, но ощущал запах, чувствовал движение воздуха, видел следы на снегу… Когда он понял, что она не испарилась, а просто исчезла из виду, он яростно взревел и бросился вслед за запахом.
Когти его ухватили пустоту. Добыче удалось проскользнуть в узкое отверстие, ведущее в город людей, место, которое могло мгновенно превратиться в смертельную ловушку.
Он не стал упорртвовать и потрусил в более спокойные, хотя и бедные добычей места.
Тишину зари разорвал рев двигателей. Косые лучи Домового-1, который еще не вышел из-за горизонта, пронзили небо, затянув льды розовым покрывалом.
Корабль сел не на стояночную площадку в двадцати километрах от города Элиан, откуда надо было добираться на буерах. Когда пять опор вышли из раскаленного корпуса, корабль скользнул в сторону и приземлился всего в нескольких сотнях метров от входа в город.
Его посадка вызвала настоящую снежную бурю в радиусе двух километров. От разогретых льдов поднялись облака пара. Такой маневр мог вызвать смещение льдов и многочисленные разрушения из-за подземных сжатий, но капитан корабля явно спешил, а потому не стал соблюдать экологическое равновесие Жер-Залема.
Как только дым и пар рассеялись, часовые, вооруженные светоружьями, покинули наблюдательные посты и образовали круг у корабля, чьи опоры на две трети ушли в лед.
В борту открылось круглое отверстие. Оттуда выпал трап и тяжело опустился на лед, подняв облако снега.
Князь Сан-Франциско американцев в просторной шубе из белого искусственного меха вышел из корабля первым. За ним шли ребенок-гок восьми или девяти лет, закутанный в слишком большую для него шубу из шкуры медвигра, еще два гока, молодой и старый, в кожаных пальто, обычно предназначенных для пилотов коммерческих кораблей, и двадцать жерзалемян в плотных боевых комбинезонах.
Часовые не знали, как себя вести. Они, как и остальные, знали, что мятежники были нежелательными гостями на Жер-Залеме, но не получили никаких прямых указаний на их счет. Сан-Франциско был изгнанником, но им не хотелось открывать огонь по одному из сорока князей избранного народа.
