Роберт Хайнлайн - Звездный десант

— Понимаю, — согласился проф. — В высшей степени гуманно. Интересно, учитывает ли при этом комитет (или Администрация) тот бесспорно установленный факт, что обитатели Луны физически не способны жить на Земле? Что лунари против собственной воли обречены на вечную ссылку из-за необратимых физиологических изменений и уже никогда не смогут жить полноценной жизнью при силе тяжести, в шесть раз превышающей ту, к которой они привыкли?

Мерзавец поджал губы, будто это соображение было для него совершенно неожиданным.

— Я лично не считаю ваше утверждение бесспорным. Полагаю, все зависит от организма. Для одних это так, для других — иначе. Ваше присутствие здесь доказывает, что обитатели Луны способны жить на Земле. В любом случае, мы не имеем намерения насильно переселять их сюда. Напротив, мы надеемся, что они решат остаться, и собираемся поощрять добровольцев, желающих эмигрировать на Селену. Но это будет индивидуальный выбор, без какого-либо ущемления Свобод, гарантируемых Великой Хартией. Что же касается предполагаемого физиологического феномена, то он правового характера не имеет. Если кто-то считает, что для него разумнее остаться на Селене, или полагает, что там он будет более счастлив, это его право.

— Понимаю, сэр. Мы свободны. Свободны либо остаться в Луне и работать там, где вы укажете, за плату, вами же назначенную, либо вернуться на Землю и умереть.

Председатель пожал плечами.

— Вы считаете нас злодеями, но это не так. Да если бы я был молод, я бы сам эмигрировал на Селену. Какие великолепные возможности! Во всяком случае, ваши обвинения меня не волнуют. История нас оправдает.

Проф меня удивил. Он не стал сражаться. Я встревожился: похоже, сказываются недели напряжения плюс бессонная ночь. Он сказал:

— Достопочтенный председатель, как я понимаю, сообщение с Луной в скором времени будет возобновлено. Можно ли рассчитывать на места для меня и моего коллеги на первом же корабле? Ибо должен признаться, сэр, эта гравитационная слабость, о которой я говорил, в нашем случае вполне реальна. Наша миссии завершена; нам пора возвращаться домой.

(И ни слова о зерновых баржах. Или о «швырянии камнями», или хотя бы о бессмысленности битья коровы. В голосе профа звучала глубокая усталость.) Председатель наклонился вперед и заявил с неприкрытым злорадством:

— Профессор, тут возникают затруднения. Откровенно говоря, вам собираются предъявить обвинение в преступлениях против Великой Хартии и даже против всего человечества… в настоящее время формулировка уточняется. Я, однако, сомневаюсь, чтобы человеку вашего возраста и с вашим состоянием здоровья грозило нечто больше, нежели условный приговор. Как вы полагаете, разумно ли будет с нашей стороны вернуть вас туда, где вы совершили противоправные деяния, и тем самым спровоцировать новые беспорядки?

Проф вздохнул.

— Я понимаю вашу точку зрения. В таком случае, вы разрешите мне удалиться? Я очень устал.

— Разумеется. Прошу вас оставаться в распоряжении комитета. Слушание окончено. Полковник Дэвис…

— Сэр? — Я уже качал разворачивать свою коляску, чтобы выкатить профа из комнаты: наших сопровождающих сюда не пускали.

— Я хотел бы поговорить с вами, если позволите. В моем кабинете.

— Э-э… — Я взглянул на профа. Глаза закрыты, похоже, потерял сознание. Но одним пальцем подзывает меня к себе. — Достопочтенный председатель, я больше сиделка, чем дипломат. За профессором нужен уход. Он очень стар и болен.

— Ваши сопровождающие позаботятся о Нем. — Ну… — Я подъехал к профу так близко, как позволяла коляска, нагнулся пониже — Проф, вы в порядке?

Он почти неслышно шепнул:

— Узнай, что ему надо. Соглашайся. Тяни время.

Через несколько минут мы с председателем остались один на один, звуконепроницаемая дверь захлопнулась… что не имело никакого значения, ибо в комнате наверняка была дюжина ушей (плюс одно ухо в моей левой руке).

— Спиртное? Кофе? — спросил он.

— Нет, благодарю вас, сэр, — ответил я. — Мне приходится соблюдать здесь жесткую диету.

— Понятно. Вы действительно прикованы к этой коляске? Выглядите вы хорошо.

— Я могу, если надо, встать и пересечь комнату. При этом, возможно, потеряю сознание. Или даже хуже. Предпочитаю не рисковать. Вешу тут в шесть раз больше, чем обычно. Сердце может не выдержать.

— Понятно. Полковник, я слышал, вы влипли в какую-то глупую историю в Северной Америке. Я глубоко сожалею об этом, поверьте. Варварские места! Всегда чувствую себя отвратительно, когда приходится там бывать. Думаю, вы гадаете, о чем я хочу с вами побеседовать?

— Нет, сэр. Надеюсь, вы скажете об этом, когда сочтете нужным. Я удивлен другим — зачем вы все еще называете меня полковником?

Он издал лающий смешок.

— По привычке, должно быть. Привыкаешь, знаете ли, к протоколу. Хотя у вас есть возможность сохранить это звание. Скажите, что вы думаете о нашем пятилетнем плане?

Я думал, что от него разит дерьмом.

— Полагаю, он тщательно продуман.

— Да, над ним основательно поработали. Полковник, вы кажетесь разумным человеком; более того, вы действительно разумный человек. Мне известно не только ваше прошлое, но каждое сказанное вами слово, чуть ли не каждая ваша мысль с тех пор, как вы ступили на Землю. Вы родились на Селене. Считаете ли вы себя патриотом? Селены, я имею в виду?

— Вероятно, да… Однако я и теперь считаю, что мы поступили правильно.

— Если между нами — я согласен. Этот старый дурак Хобарт… Полковник, это хороший план, но ему недостает исполнителя. Если вы действительно патриот или, скажем, практичный человек, принимающий близко к сердцу интересы своей страны, вы сможете помочь нам воплотить его в жизнь. — Он предостерегающе поднял руку. — Не спешите! Я не предлагаю вам продаться, сделаться предателем или что-нибудь еще в этом роде. Я предлагаю вам шанс стать настоящим патриотом, а не подделкой под героя, отдающего жизнь за заранее проигранное дело. Давайте посмотрим на вещи трезво. Неужели вы считаете, что лунные колонии устоят против силы, которую обрушит на них Федерация Наций Земли? Вы человек не военный, это мне известно, и, кстати, меня это только радует, но вы хорошо разбираетесь в технике: как видите, это мне тоже известно. Скажите откровенно, сколько, по-вашему, потребуется кораблей и бомб, чтобы уничтожить лунные колонии?

— Один корабль, шесть бомб, — ответил я.

— Верно! Боже мой, как приятно говорить с разумным человеком. Две бомбы должны быть очень большими, возможно, их придется сделать специально. В живых останутся очень немногие, и ненадолго, в основном в мелких поселениях, в стороне от зоны бомбежки. И все это сделает один корабль за десять минут.

— Согласен, сэр, — сказал я, — но профессор де ла Пас правильно заметил: битьем молока от коровы не получишь. А если ее пристрелить — тем более.

— А как вы думаете, почему мы тянули и ничего не предпринимали целый месяц? Этот идиот, мой коллега, не буду называть его по имени, толковал о «дерзостях». Дерзости меня не пугают; все это болтовня, а меня интересует дело. Нет, мой дорогой полковник, мы не станем пристреливать корову… Но, если нас припрут к стенке, мы дадим корове понять, что ее можно пристрелить. Водородные бомбы — дорогие игрушки, но мы в состоянии позволить себе потратить несколько штук на предупредительные бомбежки по голым скалам, чтобы корова поняла, что с ней может случиться. Однако нам не хотелось бы применять столь сильные средства: не дай бог, корова испугается, и молоко скиснет. — Он издал еще один лающий смешок. — Лучше уговорить старушку, чтобы дала молока добром.

Я не реагировал.

— Вас не интересует, каким образом? — не выдержал он.

— Каким же?

— С вашей помощью. Не перебивайте и разрешите мне закончить.

И привел он меня на высокую гору и предложил мне царства земные. Вернее, лунные. А еще точнее, должность Протектора pro tem[163] с намеком, что, если все будет о'кей, последние два слова из названия можно и убрать. Убедить лунарей, что победы им не видать. Убедить их, что новый план создан для их же блага, подчеркнуть выгоды — бесплатные школы, бесплатные больницы и так далее, детали потом, главное, чтобы все было под надзором правительства, как на Терре. Налоги — для начала низкие, автоматически и безболезненно вычитаемые из зарплаты и доходов от зернопоставок… И, что важнее всего, на сей раз Администрация не пошлет зеленых юнцов заниматься мужской работой, а отправит два полка полиции одновременно.

— Эти проклятые драгуны-усмирители были ошибкой, — продолжал он, — и мы ее не повторим. Между нами, весь этот месяц мы настойчиво доказывали Комиссии по контролю за поддержанием мира, что горсточка людей не в состоянии поддерживать порядок среди трех миллионов, к тому же разбросанных по шести большим поселениям и пятидесяти мелким. Так что у вас будет солидная поддержка — не просто войска, а военная полиция, привыкшая усмирять население без лишнего шума. Кроме того, отправим женский вспомогательный отряд, обычные десять процентов, и никаких жалоб на насилия больше не будет. Ну как, сэр? Думаете, потянете? Зная, что по большому счету это лучший выход для вашего народа?