Илья Бриз - Караван к Наташке
— На какой срок запланирована экспедиция и весь проект? — поинтересовался капитан Стайн, ещё один «варяг».
— Работа на лунной базе планеты — максимум год. Спускаться на поверхность даже в тяжёлых антирадиационных скафандрах нежелательно. Здесь за это время с учётом вхождения в область аномалии и выхода из неё пройдёт не более четырёх месяцев. Весь эксперимент по времени Наташки — порядка трёх тысяч лет. Как сами понимаете, держать на базе постоянную смену научных специалистов нет ни возможности, ни особой необходимости. После достижения численности модификантов на поверхности планеты до необходимого количества — около пятнадцати–двадцати лет по нашему счёту — придёт черёд следующей экспедиции. Её специалисты займутся обучением и воспитанием контингента с созданием потребного патриотического к землянам духа. Все необходимое для этого предусмотрено. Одновременно, сразу после достижения достаточного уровня знаний, прямо в системе Наташки и соседней будут развёрнуты производства боевой космической техники. Начальный инструментально–станочный минимум законсервирован предыдущей экспедицией. Вопросы?
— Способы создания «потребного патриотического к землянам духа»? — процитировал Макнамару майор Бродбент.
— Это вне вашей компетенции, майор. Главное — доставьте нас туда и затем вывезите обратно.
«Ага, об импринтинге по ментопривязке он говорить не стал» — хмыкнул про себя Павел.
— Пятнадцать–двадцать лет — это много, — начал вслух размышлять ещё один пилот, подполковник Джастин Зальцберг, старый хороший знакомый Затонова — вместе когда‑то учились в Космоакадемии — обладатель самого широкого в Космофлоте, после Павла, канала ментосвязи. — Какой будет военно–стратегическая обстановка мы сейчас никак прогнозировать не можем. Что если отправка следующей экспедиции будет невозможна?
— Ничего страшного. Задержка реализации наших планов не превысит двух–трёх лет. Как только цивилизация Наташки достигнет начального космического уровня, модификанты на луне обнаружат нашу базу и получат доступ к необходимому оборудованию. Информационные базы для создания наземной и космической промышленности со всеми необходимыми технологиями и чертежами новейших образцов военной техники мы везём с собой. Военные эксперты уверили меня, что даже через полвека, не говоря уже о полутора десятка лет, они будут вполне актуальны против генаев.
— Вы считаете, трёх тысяч лет для выхода на орбиту своей планеты достаточно? — усомнился Зальцберг.
— Вполне. Основным препятствием для освоения космоса у модификантов будет не отсутствие технологических возможностей, а малое количество производительных сил. Вот за две–три тысячи лет по нашему проекту должно появиться достаточное население, которое сможет построить потребную индустрию. Конечно, на начальном этапе контингент будет просто не в состоянии удержать наши научно–технические знания. Но, начиная с окончания их второго тысячелетия, раз в сто лет на поверхность Наташки будут опускаться зонды с соответствующей информацией. Это ощутимо подстегнёт их прогресс. В общем‑то, повторяю, определяющим критерием в данном случае является не уровень прогресса, а достаточная численность населения. Причём не просто населения, могущего выйти в космос на боевых кораблях, а, главное, населения, способного построить военно–космическую промышленность и обеспечить её бесперебойную работу. А это, как минимум, единицы и десятки миллиардов.
— Где гарантия, что в этом случае модификанты встанут на нашу сторону в войне с генаями? — задал следующий вопрос капитан Стайн.
— Вы верующий? — поинтересовался Макнамара.
— Нет, — отрицательно покачал головой пилот.
Генетик улыбнулся:
— Но все же, с кем вы будете сражаться при внезапном одновременном контакте с богом и дьяволом? С учётом внешнего подобия и относительно близких нравственных императивах скорее к богу?
— Религия? — догадался капитан.
— Именно. Мы для них Создатели, а черти у модификантов будут называться генаями.
Глава 4
Как? Каким образом? Этого Кирилл сам не понял — слишком уж невероятно и удивительно.
После обеда и второй обязательной пробежки с бараном на плечах мастер Алексий в очередной раз швырнул ему тренировочный деревянный меч и, как всегда при спарринге, начал избивать. Барон работал тяжёлым учебным оружием виртуозно, не переставая демонстрировать своё отточенное многими десятками лет умение, комментировал каждый достигший цели удар и затем подробно объяснял, что герцог по–прежнему неправильно делает. Сэр Стоджер упрямо повторял один и тот же приём, но у Кирилла все равно не получалось парировать больше, чем один из пяти ударов. Скорость? Учитель всегда говорил, что молодой дворянин достаточно быстр. Умение держать оружие? С четырёх лет, когда отец торжественно вручил мальчишке один из своих лучших кинжалов, его каждый день за редким исключением тренировали работе с различным холодным оружием. Но сколько бы не пытался герцог повторить этот злосчастный приём, удовлетворительно не получалось — элементарно не хватало силы. В свои четырнадцать он перерос многих взрослых, но вот мышечной массы пока катастрофически не хватало.
Но не в этот раз… Почему вместо движения тупого клинка внизу по горизонтали, чтобы отбить меч противника, Кирилл резко дёрнул своё деревянное оружие по замысловатой траектории вверх и нанёс снизу короткий косой удар точно по запястью мастера? Мышцы сами сделали все необходимое, как будто бы по давно наработанной методике. Глухой стук выроненного учителем на брусчатку тренировочного клинка, и очень большое удивление в его глазах.
Четырнадцатилетний мальчишка достал лучший меч герцогства! Один из лучших мечей известной ойкумены! Пусть на обычной тренировке, когда мастер и не думал особо напрягаться, но достал!
Барон сэр Стоджер потёр руку — удар у Кирилла получился отнюдь не слабым — поднял меч, встал в стойку и коротко потребовал:
— Повтори, твоё высочество!
Второй раз новый защитный приём, основанный не на силе удара, а на скорости и весьма высокой точности исполнения, получился сам собой — ещё один синяк почти на том же месте у мастера, и опять выроненный им меч.
Герцог, ничего не понимая, смотрел на свою правую руку, которая, казалось, сама все сделала, а сэр Стоджер на Кирилла. Мастер, проведший сотни, если не тысячи поединков, мечник, с которым даже отец ни разу не рискнул на спарринг боевым оружием.
— Ещё раз, — почти спокойно произнёс сэр Алексий, опять поднимая с брусчатки свой меч.
«Ничего не понимаю, или одно из двух» — пронеслась в голове мальчишки–герцога выплывшая из подсознания присказка, когда клинок учителя снова звякнул о камни двора. Во, это пословица или поговорка? И откуда Кирилл её знает? Учитель словесности никогда такого не говорил. На собственную память юноше жаловаться не приходилось — почти всегда запоминал что‑то новое с первого раза. Это не приёмы боя различным оружием, когда необходимо вырабатывать мышечную память.
— На сегодня достаточно, — сообщил мастер, в очередной раз получив по запястью и бросив короткий взгляд на солнце. Высота светила выдавала где‑то около двух часов пополудни.
— Интересно у тебя получилось, твоё высочество, — вслух сказал барон Стоджер, а в глазах читался вопрос «Как ты это сделал?»
Тренировка на следующий день выявила умение Кирилла выполнять ещё несколько неизвестных ранее никому приёмов боя на мечах. И тоже основанных исключительно на скорости и высокой точности исполнения. Как это ни странно, но учитель, получая очередной синяк от мальчишки, сначала морщился от боли, но затем обязательно улыбался — сэр Стоджер был весьма доволен его успехами.
А вечером сэр Алексий неожиданно заявился в келью герцога, держа под мышкой какую‑то древнюю книгу. Молча посмотрел, как Кирилл с Сашкой и заметно подросшим Зверюгой — так герцог назвал пардуса — катаются с хохотом по большому ковру из волчьих шкур. Потом прокашлялся, привлекая внимание, и движением головы указал слуге на дверь.
— Надо поговорить, твоё высочество, — заявил барон.
Запыхавшийся Кирилл указал сэру Стоджеру на кресло у стола и распорядился выходящему Сашке:
— Лёгкого вина и на закуску чего‑нибудь сообрази.
Пока сервировался стол, герцог привёл себя в порядок — причесал костяным гребнем волосы и нацепил на камзол ремень с кинжалом.
Зверюга — за прошедших два месяца котёнок набрал уже под четверть центнера — грациозным движением легко запрыгнул на противоположную часть стола и уселся на задние лапы, обернув их длинным хвостом. Гепард почему‑то очень любил эту позу, замирая в ней как статуя. Только зрачки глаз внимательно следили вокруг. Барон посмотрел на наглого пардуса, хмыкнул, но ничего не сказал.
