Ольга Ларионова - Сотворение миров. Авторский сборник
– Как хорошо, что мы с тобой встретились уже на данном этапе твоего самовоспитания! А то боюсь, что даже я не смог бы найти с тобой общий язык.
– Боюсь, что это общая беда всех людей моей профессии, – с ними не очень–то и стремятся войти в контакт… Фу, кажется, я уже перешла на жалостливый тон.
– А твой второй робот запрограммирован аналогично? – на всякий случай поинтересовался юноша.
– Ну что ты! Пегги – уникум, если не сказать – жертва эксперимента.
Поскольку была затронута тайна генезиса, Пегги не могла остаться равнодушной и, лишенная дара речи, пустила в ход все свои свободные щупальца, довольно примитивными приемами демонстрируя, что она думает по поводу умственных способностей, внешнего вида и прочих качеств своей хозяйки.
– Это что еще за танец живота в кибер–исполнении? – раздалось вдруг из дальнего угла.
На консольном экране связи возникла фигура Сусанина в полный рост. Кожаный передник был заляпан подозрительными кляксами, рукава халата недвусмысленно изжеваны. Было ясно, что его выход на связь предвещал какую–то производственную коллизию, но по мере того как затягивалась пауза, становилось очевидно, что всем вниманием начальника биосектора завладела отчаянно жестикулирующая роботесса.
Между тем Пегги разошлась так, что у нее звенели все пустые емкости. У Сусанина загорелись глаза, рот невольно растянулся в не очень осмысленной улыбке: да что он, роботов не видел на своем веку?
– Пегги, изволь стоять смирно! – шепотом приказала Варвара.
– Ни–ни! – воспротивился с экрана Сусанин.
Он присел на корточки и наблюдал за происходящим с таким всепоглощающим восторгом, словно был десятилетним мальчишкой, которому впервые показали модель квантового звездолета. Варвара вдруг поймала себя на том, что она тоже улыбается. Сусанин протянул руку и постучал пальцами по экрану:
– Эй ты, канистра с бубенчиками, поди–ка сюда!
Пегги возмущенно всплеснула едким натром, так что он чуть было не вылетел за пределы баллона, и двинулась куда–то вбок.
– Иди, иди, тебе человек приказывает! – ласково понукал ее Сусанин.
Раздираемая противоречивыми побуждениями, продиктованными первым законом роботехники с одной стороны и дурным характером – с другой, Пегги выбрала оптимальное решение – двинулась к экрану по синусоиде.
– Прелестно! – возопил Сусанин. – Это же интеллект! И какая скорость реакции!
Его пиратская физиономия сияла, и Варвара вдруг поняла, почему в первую их встречу он показался ей золотым. Виновато было не только тамерланское солнце, теперь она это понимала.
– Беру, – заключил Сусанин.
– То есть как? – ошеломленно подалась вперед Варвара, готовая всем телом заслонить имущество таксидермического блока.
– В долг, разумеется! На недельку дадите?
– И на сутки не дам. Без нее лаборатория остановится. И потом, зачем вам она?
– Видите ли, – Сусанин устало поднялся с корточек, потирая поясницу. – Мы тут зашли в тупик с одной элементарной проблемой – не можем отобрать ни одной пробы так называемых янтарных гранул. Эта плесень не подпускает ни киба, ни человека – улетучивается. Но ведь сие диво хрустальное – и не киб, и не гуманоид. Попробуем…
– Исключено, – жестко проговорила Варвара. – Я слышала, что у вас тут бывает с механизмами: шаровая молния – и ни гаечки, ни релюшечки. Пегги стоит целой лаборатории. И потом, у меня работы накопилось выше головы, вы и сами видите.
– Ну, Варюша, кто старое помянет, тому глаз вон. А что касается вынужденного простоя, то я и это беру на себя; на ближайшие два дня зачисляю вас в комплексную группу, которая совершит прогулку по морскому берегу. Согласны?
– Некогда мне… – начала Варвара и осеклась, почувствовав резкий толчок в спину. Теймураз, о котором она начисто забыла, какой–то линейкой или указкой пихал ее под лопатку, чтобы не было видно с экрана. – Я… я подумаю.
– Подумал за вас я! А вы берите себе второго вашего робота, грузите на него регистрирующую аппаратуру, и завтра в шесть – сбор на пикник. Да, подробности прогулки будут обсуждаться через полчаса в конференц–зале, можете зайти.
Экран погас.
Она, ничего толком не понимая, обернулась к Теймуразу.
– Ты с ума сошла! – с чисто южной экспансивностью, прорывающейся у него нечасто, воскликнул юноша. – Тебе предлагают выход за Стену, и это буквально на второй день, а ты мнешься! Да другие добиваются этого месяцами и выходят на пятнадцать минут! На твоем месте я бы на шею ему кинулся!
– Ну, а я, как видишь, от последнего воздержалась. К тому же, это всего–навсего воскресная прогулка.
– Можешь называть ее прогулкой, можешь – разведкой. Скорее последнее, раз тебе разрешили взять второго робота, да еще и с фиксирующей аппаратурой. А тем временем твоя запрограммированно–невоспитанная Пегги будет ловить янтарную пену.
– Да, к вопросу о воспитании, как человек, тоже не вполне воспитанный, я хочу спросить: а что ты сюда пожаловал?
Теймураз смущенно развернул утлый кулечек, откуда полетели клочки остро пахнущей голубоватой шерстки.
– Да вот принес… По–моему, это была кошка. Голубая, травоядная и врожденно–ручная. Я хотел сделать чучело… У Варвары натянулась кожа на скулах:
– Во всяком случае, прошедшее время употреблено уместно. Была. А теперь есть только загубленная шкурка, которую не потрудились как следует вычистить от жира и просушить. Не говоря уже о прочих тонкостях таксидермии.
– Знаешь, – виновато пробурчал Теймураз, – мне как–то казалось, что главное, эту шкурку снять и, когда она сама подсохнет, набить ватой. Это же не сложно…
– Ну да, оптимистическая формулировка: никогда не пробовал, но думаю, что сумею.
– Ведь делают же чучела даже школьники!..
Вот этого только и не хватало – обиженного тона. Обида – эмоция аутсайдеров, а Темрик казался не из их числа.
– Это делают школьники, обученные азам таксидермии. Но без вышеупомянутых азов браться за дело не стоит.
Она глянула на его по–детски обиженное лицо, обычно столь непроницаемое, и вдруг расстроилась. А ведь Кони, которая умела со всеми быть в хороших отношениях, вряд ли стала бы вот так отчитывать человека за вполне доброе намерение. И не топорщилась бы, как эмпуза рогокрылая, сиречь богомол. А взяла бы остатки шкурки – да, мол, действительно голубая травоядная кошка, спасибо – и через некоторое время вручила бы Теймуразу чучело совершенно другой особи, но уже препарированное по всем правилам. И в процессе вручения постаралась бы незаметно преподать некоторые сведения по тем самым азам, которые теперь будут восприниматься сквозь призму оскорбленного самолюбия. Да, у Кони еще учиться и учиться…
– Ладно, – сказала она примирительно, – несколько уроков я тебе преподам, а сейчас я побежала. Неудобно опаздывать.
– Ты же не знаешь, где этот конференц–зал!
– А ты покажешь. Только я разыщу запасной комбинезон – мое–то все в море утащило. Волна была сильная, ну прямо микроцунами. И какая–то неправдоподобная…
– Да? – загорелся Теймураз. – Давай–ка на бегу и поподробнее, а то ты, я вижу, удачлива на чудеса.
На бегу получилось не очень подробно, потому что до условно обозначенного «конференц–зала» было не больше трех минут спортивной ходьбой. На Большой Земле, правда, постеснялись бы назвать это помещение даже кладовкой, потому что это был всего лишь тупичок коридора, заваленный пакетами с надувной мебелью – традиционной утварью экспедиционников–дальнопланетников. Несколько таких диванов, распакованных и приведенных в боевую готовность, было составлено в каре и являло собой рабочее место для всех совещаний и сборищ, кои по каким–либо причинам не могли состояться под Майским Дубом. У стеночки, на трибуне из местного кораллового палисандра, знакомый неполнорукий киб варил кофе и передавал чашечки заседающим.
Собрались здесь, похоже, не в последние минуты – возле некоторых стояли на полу по две–три пустых чашки.
Рядом с кибом на трибунке безучастно сидела Кони и, кажется, кого–то ожидала.
Больше ничего Варвара разглядеть не успела, потому что погас свет и прямо на стене возникла проекция чрезвычайно странного графика в виде золотой завитушки, ползущей вдоль оси абсцисс.
Линия сделала какое–то конвульсивное движение, и тут Варвара поняла, что никакой это не график, а здешнее море, показанное с высоты нескольких километров. Золотистая кривая в равной мере могла быть и гребнем причудливой волны, и легендарным морским змеем. Или чем–нибудь третьим.
– Вызвать бы у него синдром Лероя, – полушепотом проговорил в темноте бархатистый баритон.
В ответ невесело засмеялись.
Кажется, это действительно был змей, потому что на экран выползла еще одна золотая полосочка. И еще. И две сразу… Они выпрямлялись, подобно стрелам, ломались под прямыми углами, сцеплялись, извивались. В их движениях было что–то и живое, и искусственное одновременно.
