Пьер Бордаж - Воители безмолвия. Мать-Земля
На востоке проявились золотистые лучи четырех дневных светил Франзии и темные точки планет Алемании, Спайна и Ноухенланда. Четыре солнца за несколько миллионов лет постепенно отделились от общего скопления. Их именовали Эпзилон, Омикрон, Упзилон и Омегон, но франзиане, ленивый народ с душой поэта, называли их четырьмя космическими Домовыми.
— Пора бы им появиться… — прошептал Геоф Рунок. Охотники, вооруженные скорчерами, волнометами и крио-генизаторами, устроили засаду в зале второго этажа главного здания. Отсюда, через окна без стекол, они хорошо видели обширный внутренний двор, присыпанный светло-золотыми лучами Домовых. Их взгляды были прикованы к главным воротам, которые они закрыли за собой, взломав кодовый замок.
Когда двумя часами раньше Микл вошел в «Бар Нимрод», он нашел их в том же состоянии, что и накануне. Официантка исчезла. Он спросил себя, помнил ли Геоф о своих вчерашних речах, потом решил, что особых неприятностей не будет, если он приведет их в чувство. Самое большее, они будут недовольны. К его великому удивлению, они были благодарны ему за инициативу, хотя налитые кровью глаза и помятые лица выдавали их крайнее изнеможение. Они собрали легкое оружие, сложили его в кладовой и тут же направились в Неа-Марсиль.
Они даже не успели переодеться. От их одежды несло винной кислятиной, мочой и потом. В пригороде Сон-Ну Дьен, историк, взявший на себя роль загонщика дичи (и какой дичи! скаита-мыслехранителя), заказал по общественному голофону такси. Все, кроме него, отправились на этот заброшенный завод, где когда-то обрабатывалась руда с Ут-Гена. Местные власти закрыли завод из-за слишком высокого радиоактивного излучения. Идеальное место для засады.
— Вы уверены, что Сон придет с мыслехранителем? — спросил Микл.
— Разве я не говорил тебе, что он получил место официального историографа при императорском дворе Венисии? — проворчал Геоф, которого терзала сильнейшая головная боль, сопровождавшаяся приступами тошноты.
Ярко-зеленый цвет его капюшона резко контрастировал с болезненной желтизной обвисших щек. В громадном зале любой шепот превращался в оглушительный грохот, и другие охотники, мечтавшие об абсолютной тишине, бросали яростные взгляды в сторону двух болтунов.
— Какая связь? — спросил Микл.
— Мыслехранителей не так много, и не все заявки удовлетворяются, — вздохнул Геоф. — Я, к примеру, нахожусь в списке просителей уже пять лет. Официальный титул Сона дает приоритет. Ему достаточно явиться к соответствующим властям и получить мыслехранителя. А если захочет, и двух…
— Опасная затея. Если убьете этого мыслехранителя, крейцианские инквизиторы без труда отыщут след вашего друга, а следовательно, и вас…
— Никто не узнает, что Сон… потеряет мыслехранителя на Франзии. Они не входят ни в какие списки, у них даже нет имен. Их придают по требованию, но их передвижения нигде не регистрируются. Призраки не оставляют следов… А теперь помолчи!
Микл счел, что аргументы Геофа слишком примитивны. Он рассуждал как человек, отрешенный от окружающей среды, как существо, живущее лишь своими ощущениями и чувствами. Для иссигорянина все, что не было классифицировано, записано, сохранено на мемодиске, ограничено временем и пространством — то, что, по его словам, не оставляло следов — просто не существовало. Но эти пространственно-временные ограничения нельзя было приложить к скаитам Гипонероса, которые находились в постоянной связи с конгломератами спор-прародителей. Эту связь махди Шари называл «матричными импульсами». Гипонероархат объединял в себе функции производителя, банка данных и центра связи. А это означало, что в случае, далеко не очевидном, когда оружие охотников может убить мыслехранителя, Гипонероархат получит информацию в то самое мгновение, когда импланты спор покинут оболочку.
Микл не стал делиться своими мыслями с Геофом и его друзьями. Он охотно подчинился приказу хранить молчание, поскольку не собирался их беспокоить и разубеждать идти до конца их безумного предприятия. Несмотря на свирепый вид, они вовсе не испытывали спокойствия. Их пальцы нервно играли на перламутровых рукоятках оружия, а на лбу каждого блестели бисеринки пота, несмотря на утреннюю прохладу. Их мужество таяло по мере того, как близилось мгновение казни скаита. В спешке они забыли захватить несколько бутылок вина, отвратительного пойла, которое обладало сказочным свойством превращать пузатых и пугливых буржуа в могучих авантюристов.
Домовой-1 и Домовой-2 поднялись из-за ломаной линии крыш, послав во двор жаркие сверкающие лучи. Скопление ночных звезд растаяло, и небо до самых сумерек стадо серо-синим.
— Чем он занят? — проворчал Геоф.
— Наверное, возникли проблемы… Быть может, пора эвакуировать лагерь… — произнес один из охотников, уроженец Маркината, чье имя Микл забыл.
Страх несся быстрее хищников франзийских лесов. Они были готовы ухватиться за малейшую возможность, чтобы отступить. Микл проклинал их трусость. Она могла свести к нулю уникальный опыт, опыт, который, быть может, мог радикально изменить ход вещей. Ему надо было обязательно знать исход покушения, чтобы принять окончательное решение. Если скаитов можно уничтожить оружием, он организует межпланетное движение с целью уничтожения всех существ в бурнусах на всех мирах. Он всю ночь обдумывал свой великий проект. Ему придется вступить в контакт с контрабандистами, убедить передать ему пиратские дерематы, набрать и обучить убийц на каждой из трехсот семидесяти семи планет империи Ангов, руководить ими или координировать операции из некоего места, которое с помощью мемодиска будет связано с местными корреспондентами. Эта амбициозная программа имела множество неизвестных величин, в том числе и реакцию контрабандистов — людей, не обремененных угрызениями совести, — но ни одно препятствие не казалось Миклу непреодолимым. Его вдохновляли новые фантастические перспективы, которые открывались в случае смерти скаита. Он перестал быть воителем безмолвия, воспользовался отсутствием учителя, махди Шари, чтобы по-воровски сбежать с Матери-Земли, огорчив своих светоносных родителей, Найю Фикит и Шри Лумпа. Он жил случайными заработками на других мирах, куда его забрасывали скитания, утерял вибрацию антра, утерял все надежды… Быть может, настал день восстать из праха, вернуть себе достоинство, вновь окунуться в героику сражения. При условии, что эти трусоватые охотники, тайные агенты возрождения, не дрогнут в последний момент. Хотя, вероятнее всего, они проявляли свою храбрость только в дни великих оказий, вроде группового изнасилования официантки бара или методичного уничтожения безопасных дикарей леса.
— Он уже не придет, — сказал Геоф.
Микл упрямо глядел на створки металлических ворот, от которых отражались ослепительные лучи двух Домовых. Откройтесь! Откройтесь! Он не сможет жить, если погаснет огонь, пожиравший его, тот огонь, который заставлял его идти на немыслимый риск на Шестом Кольце Сбарао и потом, после кровавых репрессий имперских войск, когда он ворвался в агентство МТК, убил служащего и проник в деремат. Координаты последнего путешествия еще не были стерты. Он нажал на светящуюся кнопку переноса и материализовался на искусственном спутнике Эдем, комплексе для восстановления здоровья богатых стариков. Там занимались пересадкой органов, выращенных из человеческих эмбрионов, пластическими операциями и использовали все виды более или менее разрешенных технологий, чтобы замедлить процесс старения. К счастью, Микл пришел в себя в номере отеля предыдущей пользовательницы деремата, сбараянки ста шестидесяти лет. Она спрятала его, накормила, обласкала. Он же вместо благодарности задушил ее шнуром от штор, а потом присвоил множество пластин по тысяче стандартных единиц, которые она неосторожно разбросала на кровати. С наглостью десятилетнего мальчугана Микл пытался убедить служащего МТК на Эдеме отправить его в Свободный Город Космоса. Служащий решил, что лучше будет оглушить мальчугана, завладеть его драгоценными пластинами и, чтобы отделаться от него — как добрый крейцианин, он не любил убивать, — запрограммировать его на полет на Мать-Землю, на забытый мир, куда никто не летал и откуда никто не возвращался. Этот непредвиденный полет мог и должен был дать Миклу уникальный шанс в жизни. Он еще не оправился от эффекта Глозона, как вокруг него ниоткуда появились сказочные светоносные существа… Шри Лумпа, Найа Фикит, Шари, которому тогда было шестнадцать лет, и несколько их учеников… С этого мгновения вся жизнь его стала чередой чудес. Найа Фикит стала ему матерью, о которой он и не мог мечтать. После посвящения он научился управлять звуком жизни, путешествовать с помощью мысли, сливая свой голос с вибрирующим хором творения… Воители безмолвия готовили переход от эры Кали к эре Сати, от эры разброда к эре единения. Переход был опасным, поскольку другие формы жизни оспаривали у человека статус творца и стремились уничтожить весь род человеческий. В возрасте двадцати лет Шари, приемный сын Найи Фикит и Шри Лумпа, последнее звено в династии махди, отправился, чтобы пройти последнее и таинственное испытание… Почему Микл не дождался его возвращения? Почему его вдруг охватило неодолимое желание покинуть своих соучеников и светоносных родителей? Желание путешествовать по мирам, пьянея от могущества, которое ему давала антра? Он только помнил, что ощутил отвратительное чувство ревности, когда родилась Йелль, дочь Найи Фикит и Шри Лумпа. Идеальная мать покинула его. Как и несколько лет назад его биологическая мать. Он не смог вынести второго предательства.
