Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж
Я вспоминаю тебя, Афикит, я вспоминаю себя…
Споры согласования, съеживаясь от песни существ-истоков, рассыпались, и внезапно развалились подпорки и строительные леса, возведенные материнскими платами. Тиксу вернул себе память. Он снова стал человеком, и его творческие вибрации присоединились к хору его одиннадцати товарищей. Они составили истинного дэва, храм с двенадцатью колоннами, и разбитый Несотворенный покинул телесную оболочку оранжанина. Пришел день — так же внезапно, как недавняя ночь. Ярко светило солнце, что-то шептал сквозь листву ветерок, снова запели птицы.
По руке Афикит потекла теплая липкая жидкость. Она открыла глаза и вскрикнула: Тиксу был с головы до ног весь в крови. Они разорвали круг и столпились вокруг него.
Звенья, крепившие всевозможные частички искусственного тела Тиксу, сдали. Внутри него пошли выстреливать микроразрывы — кромсая органы, разрушая кровеносную систему, нанося непоправимый ущерб мозгу. Возможно, это была еще одна попытка спор-властителей не поддаться развоплощению, одиннадцатый этап плана скаитов Гипонероса, вспышка жизни в границах, что стали слишком узки. Тиксу разомкнул губы, чтобы что-то сказать, но изо рта у него только вытекли карминные струйки. Под ним подогнулись ноги, и он рухнул рядом с кустом. Афикит просунула ему руку под голову и бережно ее приподняла. Его кожа лопнула, как перезрелый плод, обнажив под собой трещины, из которых полились ослепительной рябью потоки света.
Йелль не плакала: она всегда знала, что отец не переживет испытаний. Она всегда знала наперед, что случится. Она больше не слышала блуфа: индисский дэва умерил его аппетиты на несколько миллионов лет. Жек подошел к ней и нежно обнял.
Жек, ты поможешь мне услышать песню жизни?
Тело Тиксу исчезло, словно растворилось в невидимом чане. Афикит выпрямилась с невидящими из-за слез глазами.
— Он умер человеком, — прошептала она, глядя в лазурное небо.
Он ждал ее где-то в этой необъятности. Она скоро присоединится к нему — дала она ему безмолвное обещание.
Они пробыли вместе три дня, окружая нежностью Афикит и Йелль.
— Мы не увидали индисских анналов, — сказал Фрасист Богх, гуляя с Шари и У Паньли вдоль берегов потока.
— Мы их не можем видеть, когда… пока нас было двенадцать, — ответил Шари. — Мы сами были индисскими анналами. Но я вас приглашаю наведываться в них каждого самого по себе. Они действительно того стоят.
— Мне это не совсем понятно, — заметил У Паньли. — Они не могут быть и там, и здесь…
— Мы все и здесь, и там…
Ответ показался У Паньли интересным, поскольку предлагал ему дорогу, которой стоило пройти и загадку, которою стоило разгадать. Жители левантийских миров вообще возводили загадки в ранг искусства.
На четвертый день в сумерки они расстались. На Матери-Земле остались только Афикит, Йелль и Жек. Прежде чем влиться в эфирные коридоры и отправиться каждый навстречу своей судьбе, они долго обнимались и давали торжественные обещания встретиться снова. Тау Фраим прижался к Найакит с такой силой, что у нее на шее остались синяки.
На рассвете седьмого дня Афикит обнаружила, что рядом с кустом безумца стоит новый куст, куст с красными цветами — красными, как кровь Тиксу, красными, как жертвенная кровь.
*Йелль с Жеком рады были вновь увидеть деревню в Гимлаях. Они смешались с потоком людей как безымянные паломники, но вместо того, чтобы направиться к двум кустам с вечными цветами, пошли по небольшой тропинке, которая вела к ручью, а затем дальше — к первым предгорьям массива. Зима только что закончилась, и на траве и зарослях все еще лежал ажурный снежный покров.
Они нашли Афикит на обычном месте, перед пещерой безумца. Ее золотистые волосы пересыпало серебром, но, казалось, с возрастом она становилась все прекраснее. Она держалась подальше от непрекращающихся паломничеств, организованных транспортными компаниями миров Центра и Окраин. Питалась Афикит дикими фруктами и припасами, оставляемыми паломниками в окрестностях деревни. Паломники принимали ее за набожную чудачку, удалившуюся на Мать-Землю, чтобы посвятить себя религии воителей безмолвия. Как удивились бы они, узнав, что это Найя Фикит, легендарная спутница Шри Лумпы. И зимой, и летом она всегда носила одно и то же шерстяное платье, перетянутое на талии сплетенными ветками.
— Мама, — крикнула Йелль, чтобы привлечь ее внимание.
И когда мать повернула голову в ее сторону, она передала ей свою двухмесячную дочь Абаэлль.
Афикит взяла девочку на руки, долго смотрела на нее, погладила по лобику, взяла ее маленькую ручку в свою, перецеловала пальчики, напевая старую сиракузянскую считалочку.
Потом она взглянула на Йелль, увидела, что та превратилась в цветущую женщину, что она все больше и больше походила на Тиксу, что она, похоже, была счастлива с Жеком Ат-Скином, что бы «счастье» ни означало для кого-то вроде нее. На безымянном пальце ее правой руки сиял джулианский кориндон.
— Ее зовут Абаэлль, — сказала Йелле. — Я ее родила как можно скорее: я знала, что ты захочешь увидеть своего потомка до того, как уйдешь.
— Я могу уходить спокойно: у меня очень красивое потомство. Где вы живете?
— В провале на Платонии, — ответил Жек. — Пока что…
Теперь он вымахал в более чем двухметрового гиганта, и жена казалась рядом с ним крошечной. Его круглое лицо выражало безмерную доброту — незаменимейшее качество для постоянной жизни бок о бок с Йеллью.
— Будете заводить еще детей? — спросила Афикит.
— Одного хватит! — воскликнула Йелль.
— Вы видели других товарищей по дэва?
— Мы регулярно навещаем Сан-Франциско и Феникс, они поселились на ледяном мире, где построили великолепный город. У них родились близнецы, и Феникс опять беременна. Мы снова повидали У Паньли и его жену Катьяж, они живут на Шестом кольце Сбарао. У Паньли открыл там школу Кхи, и у них трое детей. Мы знаем, что Фрасист и Гэ отправились в долгое путешествие. Что касается Шари, Оники и их детей, то ты их видишь чаще, чем мы.
— Тау Фраим совсем вырос, — сказала Афикит. — Скоро он будет готов заменить горного безумца и стать бессмертным хранителем анналов человечества.
Через час она с необычайной серьезностью
