Очаги ярости (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

Но заместитель Родригеса меру знал. Остановился как раз, когда Луис подумал, что будет лекция. Нет же! Ведущий остановился и произнёс:

— А теперь я хотел бы, чтобы высказался каждый из нас. Что вам известно о зомби на Эр-Мангали? Что вы видали? О чём вы при этом думали? Чем объясните происхождение зомби? Как происходит сама зомбификация? Чем объясните лавинообразное распространение (так называемые зомби-волны)? Чем и кому они выгодны? В чём и какой в этом смысл? И наконец, как нам с ними бороться? Если, конечно, возможна с ними борьба.

Куча вопросов, точно обрушился рог изобилия.

Кто ответит на эту кучу? Хорошо, что Ортега занят стенографией: можно пропетлять и не отвечать. А другие? Другим-то не позавидуешь.

Олаф сказал:

— Ну, наверное, я начну. Правда, всё, что я знаю, я знаю уже давно. Зомбаки — не болезнь. Это смерть, непонятная смерть. Возбудителей нет — никакие врачи не нашли. Наш Гонсалес — и он не нашёл тоже. Ни бактерий, ни вирусов. А раз есть заражение, но не бывает носителей, значит, оно магическое — так решил и Майк.

Кто заразил? Надо думать, какие-то маги. Я их не видел, наверное здорово прячутся, лучше чем галактические ассасины. Но, наверное, они есть. Где-то тут, на планете. Потому что людей кто-то ведь до сих пор заражает. А зачем заражает? Видать, за хорошие деньги. Их-то — ясно кто может за всё заплатить. Только тот, кому выгодно делать людей работящими мертвецами. То есть, Альянс. Тут другого кого не назвать.

Об истории зомби-волн? Хорошо, расскажу. Самой первой волной накрыло ту шахту, что с тех пор так и зовётся — Брошенная. Нет, не Заброшенная. Заброшенная — другая. Ту забросили потому, что в ней не было перспектив; эту бросили, хотя перспективы были. Да попробуй не брось: непременно же заразишься!

Первым зомби на Эр-Мангали был шахтёр из Заброшенной. Потерялся, пришёл изменённый, всех-всех удивил, но был скручен товарищами и охраной. За него ухватились врачи, плазму крови скорей на анализы, но, как я говорил, не увидели ничего. А пока то да сё, заразились товарищи и охрана, и врачи заразились, знать, прятались не от того. Ну, короче, из тех, кто был с ними в контакте, никто и не уберёгся.

А итог? Он плачевен. Пришлось шахту разрушить, а посёлок поблизости — сжечь (хорошо, хоть не всю планету), а вдобавок Альянс навязал нам проект «Карантин». Он ведь тоже навроде сожжения из огнемёта. Только высунешься — и всё! Хоть живой человек, хоть зомби.

— А вот я не уверен, — сказал тогда Томас Трентон.

— В чём неуверен? — переспросил Ортега. Для Бенито старался. Раз будет читать, надо стенографировать небестолково…

— Неуверен, что «Карантин» зомбака не пропустит. Нет, всё возможно; в общем, не исключено… Но не видел ни разу подобных экспериментов. И, смотрите: когда автоматика ведёт рудовоз, то система молчит, пропускает. Не пропустит живого, желающего сбежать. А мертвец? Чем отличен он от автомата? Разве только химическим составом своего тела… Тем не менее, нет указаний, что система отреагирует гибельным залпом на какой-либо косный состав, мёртвый и без того.

— А по-моему, — сказал Прист, — зомби имеют тела из белка и двигаются. Значит, они всё равно как живые. Для орбитальных следящих систем, так уж точно.

После нашли и разбудили Сантьяго.

— Зомби, — сказал он, — враг для меня неприятный. В основном по причине унылой неуязвимости. Очень устойчив к самому разному огнестрелу, исключая лишь огнемёты (но кто будет таскать при себе такую громоздкую пушку?). Между тем есть резон рукопашной не допускать: иногда заражение — с первого же касания… Но что делать: зомби прожорлив — чисто в смысле стрелковых ресурсов. Изведёшь всю обойму, батарею посадишь, а повредить ему всё равно не успеешь. Вывод один: ближнего боя не избежать. (Избегай или нет — всё равно дотянется). И, понятное дело, бой должен быть не кулачным. Зомби заразен. Прикоснуться к нему кулаком — говорят, равносильно пропущенному удару. (Сам я не пробовал: выбрал жизнь, а не эксперименты). Стало быть, нужно орудие ближнего боя. И вот тут очень важно правильно выбрать клинок. Дилетанту покажется, главный параметр один: чем длиннее, тем безопасней. Но на деле гораздо важней наносимый урон, правильный вес оружия и возможность скорого боя. Подбирается, ясное дело, индивидуально, с гибким учётом сильных и слабых сторон. Хорошо, когда есть из чего выбирать…

Майк не утепел, перебил:

— Знать, у Рабена неспроста такая коллекция холодного оружия! Неужели оно против зомби? Вот уж не думал…

И Сантьяго в ответ:

— Ага, неспроста. Он, наверное, в зомби что-нибудь понимает. Потому что в оружии — определённо, нет.

Дальше что-то сказал ещё Прист. Хорошо, что предельно коротко. Стенографист слово в слово всё записал, но не смог бы потом воспроизвести по памяти. Да и сам выступающий вряд ли запомнил, что говорил. Кажется, предлагал искать сообщников зомбификатора. Но кто у него сообщник? Может, Прист и сказал, но трудно сосредоточиться.

9

Вроде бы выступили — ну, почти все, кто хотел, или был должен.

Дальше все ждали, что расскажет Гонсалес. Каждый знает, что доктор разбирается в разных болезнях. Говорили ещё, что на Эр-Мангали он давно уже занимался и проблемой появления зомбаков, потому-то он с нею знаком наиболее хорошо. И вдобавок Гонсалес не молод, он многое помнит.

— Доктор, — поощрил его Эссенхельд, — что вы расскажете как врач?

— Нет, ну я как врач могу сказать лишь одно: зомби — это на Эр-Мангали проблема не медицинская.

— А какая?

— Думаю, политическая. Сами медики занимаются ею с точки зрения политической выгоды.

— Интересные у вас, доктор, идеи… — пробормотал Эссенхельд.

— Это не мои. Некоторых других «докторов». — Ортега почувствовал, что последнее слово Гонсалес не просто так произнёс, а заключил в кавычки.

Перед тем, как заговорить вновь, доктор чуть-чуть помолчал, уставившись в сторону. И потом уже, в середине доклада, он не раз умолкал, вешал длинные паузы. По лицу было видно, что старик останавливался не по той причине, что не знал, чего дальше сморозить. Он и молча о чём-то продолжал вспоминать, иной раз шевелил губами, но потом проговаривал вслух далеко не всё. Оставлял при себе что-то такое из воспоминаний, что не могло прозвучать.

Глава 6. Прежние волны

(прямо сейчас про тогда; припоминает Мигель Гонсалес, врач Службы безопасности колонии, Новый Бабилон)

1

Многое может припомнить Мигель Гонсалес, некогда бортовой врач имперского крейсера «Антарес», ныне простой обитатель Нового Бабилона. Да, простой, хоть Бенито и говорит, будто особо заслуженный.

Там, на «Антаресе» были заслуги, были.

Главная из заслуг — воспитал Бенито. Или, вернее, дал пареньку малый шанс получить отголосок имперского воспитания. Трое курсантов — Родригес, Лопес и Флорес — были стажёрами в том полёте к Эр-Мангали. Вроде бы, всех их троих Гонсалес воспитывал. И словами, и личным примером, но дело не в том. Воспитать удалось одного Бенито Родригеса. Почему? Да он сам себя воспитал!

Но! Для имперсого воспитания важен авторитет. Потому-то Бенито Гонсалеса уважает. Не за величие, да. Только за функцию. Ту, что ему худо-бедно пришлось воплотить. Эту функцию, надо сказать, доктор тогда позаимствовал. У кого? У настоящего авторитета, коим на звездолёте «Антарес» был коммодор Гуттиэрес. Был и остался. Навеки остался с нами.

Да, он здесь. Хоть посетить планету Эр-Мангали коммодору и не было суждено. Но в имперских сообществах очень важна эстафета традиции. Здесь она не видна, но порой тоже действует — вопреки обстоятельствам. Действует как? Да как будто сама собой. От Гуттиэреса принял Гонсалес и передал Родригесу. А эффект эстафеты небросок, но крайне ценен. Он мешает на Эр-Мангали вконец оскотиниться.