2070 (СИ) - Вель Ольга

Над площадью повисла ужасающая смесь пронзительных криков и тошнотворного запаха горелого мяса, волос и ткани. Несколько человек из числа тех, кто не попал на жуткий костёр, бросились прочь с площади, спотыкаясь и падая. Двое солдат неспешным шагом направились за ними, и через пару минут беглецы вернулись. Они безразлично смотрели перед собой и странно переставляли ноги, будто против своей воли. Солдаты шли за ними и тихо переговаривались на своём языке. Затаив дыхание, я следил за тем, как попытавшиеся сбежать люди медленно подходят к бушующему огню, как встают рядом с горящими людьми, как моментально вспыхивает одежда на них. В толпе наблюдающих началось волнение. Кто-то отворачивался и зажимал уши, кого-то рвало, некоторые тоже начали пронзительно кричать, вторя казнённым.

Я не мог оторвать взгляда от этого зрелища. Словно живое существо, огонь извивался и обвивал людей, с жадностью пожирая человеческую плоть. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я гляделся и заметил смотрящую на меня Уззу. Её губы слегка шевельнулись, и по заклеймённой руке будто резанули ножом. Я вздрогнул и опустил голову.

Из толпы горящих выбежала женщина. Она споткнулась и, упав на снег, начала кататься, силясь сбить пламя. Её обгоревшее лицо с безумно распахнутыми глазами почернело и покрылось волдырями, волосы сгорели, и был заметен её слегка искривлённый череп. К ней подошла Узза и, вынув из кобуры пистолет, прострелила несчастной лицо. Та дёрнулась и замерла. Узза с минуту смотрела на обгоревший труп, а потом махнула рукой, и солдаты, перехватив оружие, начали теснить нас с площади в сторону бараков.

Когда мы оказались в бараке, солдаты заперли его снаружи. Многие падали тут же на пол и со стоном растирали затёкшие от долгого стояния ноги. Несколько человек попытались открыть дверь, но предупредительный выстрел, раздавшийся с улицы, заставил их отскочить подальше. Я прошёл через барак к своей каморке, но заходить не стал. Просто опустился на пол и опёрся спиной о шершавую стену. Даже здесь, пусть и приглушённо, чувствовался мерзкий запах горелых волос и ткани.

Прикрыв глаза, я прислушался к разговору. Недалеко от меня на полу, обхватив руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону, сидел молодой парень.

— Какие же они монстры, — проговорил он и всхлипнул. — Монстры! За что нам всё это?

— Замолчи, — одёрнула его пожилая женщина, лежавшая на верхней койке. — Тебе ли говорить такие вещи? Я сама видела, как твоя сестра умоляла тебя поменяться с ней местами, просила спасти её. А ты? Что сделал ты?

— Я жить хочу! — с надрывом закричал парень.

— А она не хотела? — язвительно поинтересовалась женщина. — Ты называешь Иных монстрами, но себя ты кем считаешь? Святым, мучеником? Что ты сделал, чтобы не уподобиться нашим поработителям?

— Будто вы бы поступила иначе на моём месте, — парень всхлипнул. — Всех пугает неизвестность, никто не хочет умирать. А сестра… она вернула мне долг. Я её когда-то вытащил из горящего сарая, который она со своим дружком по дурости подожгла, играясь с бенгальскими огнями. Какая ирония.

— Он бы не смог её спасти, даже если бы захотел, — вступился за парня мой бывший сосед по этажу, Григорий Артёмович. — Иных не провести. Стоящая рядом со мной женщина поменялась местами с сыном, надеясь, что сможет его спасти. Обоих отправили на костёр.

— Мог бы попытаться. Или отправиться на смерть вместе с ней, — жёстко отозвалась женщина и с тяжёлым вздохом отвернулась.

Парень тихо завыл и уткнулся лицом в острые коленки. Его приятель спрыгнул с койки и сел рядом на пол. Обхватил руками за плечи и крепко прижал к себе. Он тоже плакал, но беззвучно. Бледное лицо с трясущимися губами было с почти детскими чертами, тонкой кожей, отчего на висках просвечивали тонкие венки, на голове светлые волосы с забавным завитком надо лбом.

— А ты, — кто-то ткнул меня ногой в бок. Я недовольно поморщился и открыл глаза. Стоящая надо мной девушка скрестила на груди руки и буравила меня злобным взглядом. — Ты что скажешь?

— Ничего не скажу, — пожал я плечами.

Мне действительно нечего было сказать. Слова роились в голове, но никак не могли сложиться в плавные и логичные мысли. Да и что тут говорить? То, что Иные монстры и так понятно, без разговоров и возмущений. И солдаты, которые равнодушно сожгли несколько сотен людей, и жестокий Иг, которому место в психлечебнице с его садистскими наклонностями, и красавица Узза, за хрупкой внешностью которой скрывается хладнокровное нечто, прибывшее из космоса. Все они сегодня показали, что нет в них места состраданию и прощению.

Странная тоска начала зарождаться где-то в грудной клетке, липкая и мерзкая. Она обволакивала рёбра и лёгкие, колола сердце, поднималась тошнотой в горле, собиралась мелкими слезинками в уголках глаз. Захотелось завыть, как сидящий рядом парень, который не отважился спасти сестру, завыть так, чтобы сорвался голос. Лишь бы избавиться от этого мерзкого ощущения, сбросить его с себя и продолжить жить дальше, будто ничего не случилось.

Девушка что-то злобно прошипела и удалилась, специально пройдясь по моим ногам. Плевать.

Не знаю, сколько ещё я так просидел. Медленно я успокаивался, а на смену потрясению пришло холодное спокойствие и равнодушие. Чей-то голос прошелестел у меня в голове:

— Ты же понимаешь, что Иные были правы? Понимаешь, что Узза правильно поступила?

И ответ был до ужаса очевиден. Да, да, да! Устроив взрыв, некий Александр подписал приговор для тысячи человек, не считая тех, кто погиб в разрушенных бараках. И виноват во всём только он один. А Узза — я ощутил странное тепло в груди при мысли о ней — всего лишь выполняла свои обязанности.

Наконец, окончательно успокоившись, я встал и скрылся в своей каморке, заперев дверь.

На следующее утро меня разбудил громкий стук в дверь. Я поспешно открыл её и увидел Уззу. В руках у неё был небольшой бумажный свёрток, который она отдала мне.

— Завтракай. И через сорок минут жду тебя возле корабля. И не заставляй меня ждать.

Я кивнул и еле успел прошептать слова благодарности, как Узза захлопнула дверь. Сев на кровать я развернул бумагу и увидел большой ломоть ещё горячего хлеба, кусок твёрдого сыра и несколько кусков сырокопчёного мяса. Либо я сошёл с ума, либо… Я вздрогнул. Неужели Узза заботится обо мне? Эта мысль казалась абсурдной, но от неё становилось тепло и спокойно. И как я мог в первые дни ненавидеть её?

Позавтракав, я поспешил покинуть барак. Злить Уззу не хотелось, поэтому я чуть ли не бегом направился в сторону кораблю мимо бараков. На встречу мне попадались рабочие группы: кто-то шёл на заводы, кто-то на строительство нового лагеря в нескольких километрах от нашего. На меня не обращали внимания. Таких, как я — главных по баракам — презирали и ненавидели, каждый наш шаг обсуждался, а любое происшествие, связанное с нами, за несколько часов становилось одной из самых обсуждаемых тем среди заключённых. Довольно часто исподтишка их избивали или толкали так, что «предатели» ломали конечности. Но, похоже, недавняя казнь внесла коррективы в поведение людей. Хотелось надеяться, что многие одумались, и теперь жизнь начнёт налаживаться, как говорила Узза. Но не мог же я начать говорить каждому о том, что как только мы станем покорными и смиренными, этот лагерный ад закончится. Да и не поверят мне, а если и поверят, то это будут единицы.

Когда я дошёл до корабля, то увидел Уззу и Ига, которые о чём-то говорили, на удивление, спокойно и даже дружелюбно. Иг что-то произнёс, и Узза засмеялась, тряхнув волосами. Сцена будто из какой-нибудь неудачной мелодрамы, которые выпускают десятками: на фоне должна звучать романтичная музыка, героиня неожиданно осознаёт, что любит героя, а герой делает первый шаг, рассказывая остроумную шутку. Хотелось засмеяться от абсурдности моих мыслей.

Заметив меня, Узза тут же перестала улыбаться, и её лицо стало безэмоциональной маской. Кивнув Игу, она пошла мне навстречу.