Шервуд Смит - Феникс в полете
Омилов отсалютовал Осри бокалом.
– Посмотрим завтра вместе на видео. Почему ты не пьешь, мой мальчик?
Осри в очередной раз покачал головой.
– Должен же быть хоть какой-то повод. При твоем положении как личного друга Панарха, наставника Крисархов – это просто оскорбление.
«Скорее, предостережение», – подумал Омилов, но промолчал. Он пытался противостоять Семиону в Лусорском деле десять лет назад и проиграл. Возвращение на Шарванн имело целью спасти семью; ничто не защищало Осри так, как неведение.
Впрочем, если бы у него и был шанс, он вряд ли смог бы привлечь сына на свою сторону.
«Слишком много в тебе присущей геттериусам любви к букве законов, – не без огорчения подумал он, глядя на лицо сына, – и слишком мало омиловского интереса к их истинному содержанию».
Осри почесал руки о подлокотники кресла, глядя на зеленую лужайку у веранды. Поднимался вечерний ветер; когда первое из солнц Шарванна коснулось горизонта, над головой пролетела стая джизлов – неуклюжих, похожих на клоунов крылатых существ. Осри невидящим взглядом посмотрел на них; выражение лица его не изменилось. Ветер теребил его коротко остриженные волосы, закат горел отражением в темных глазах.
Собственно, лицо было вполне симпатичным, и даже длинные омиловские уши не портили его. Хорошее, честное, умное лицо, вот только улыбка появлялась на нем слишком редко.
«Дурная наследственность: уши, как у меня, и полное отсутствие чувства юмора, как у матери».
– Даже Зал Слоновой Кости не в состоянии вместить всех тех, чье положение позволяет им считать, что им «положено» там быть, – сказал Омилов, надеясь отвлечь сына от мрачных рассуждений по поводу воображаемых обид. – С точки зрения бедолаги-чиновника, составлявшего список приглашенных, старый наставник, к тому же официально ушедший на пенсию...
Омилов замолчал, услышав в глубине дома звонок.
– Это еще что? – удивился Осри. – У тебя что, до сих пор стоят комсигналы? Почему ты не носишь босуэлл?
– Мне кажется, к нам кто-то пожаловал, – сказал Омилов, обходя два последних вопроса. – Кто-то знающий пароль для входа в наше поместье.
– Ты кого-то ждал? – нахмурился Осри.
– Только тебя, – пожал плечами Омилов.
– Папа, тебе просто необходимо носить босуэлл, – упрямо заявил Осри.
Омилов только усмехнулся, вглядываясь в горизонт.
– Одним из преимуществ выхода на пенсию является то, что тебя уже никто не может в любой момент вызвать на прямую связь, – сказал он. – Ага. Вот и мы.
Над верхушками далеких деревьев возникло и описало изящную дугу над поляной золотое яйцо. Там, где пролетал фаэтон, по траве пробегало волнение как от ветра, и муаровые разводы пригнувшейся травы отражались в его зеркальном днище. Зависнув перед верандой, он скользнул вбок, поближе. Ветер, поднятый возмущенным гравиполем, коснулся лица Омилова, и он отступил на шаг.
Словно угадав его мысли, водитель такси отодвинул машину на несколько метров и плавно опустил на траву. В воздухе остро запахло раздавленной зеленью.
Омилов молча смотрел, как изогнутая дверь бесшумно скользнула вбок и из такси на траву спрыгнули две фигуры: одна чуть выше среднего роста, стройная; вторая рослая и массивная. Тот, что побольше, нес багаж. Второй поднял взгляд на веранду и зашагал к ним.
Омилов не мог поверить своим глазам. Он узнал Брендона нур-Аркада прежде, чем тот поднялся по ступеням и остановился перед ним, улыбаясь и протягивая обе руки. Так скоро после Энкаинации?
«Слишком скоро».
– Себастьян! Я так и думал, что застану вас здесь.
Омилов поколебался, потом поклонился, как того требовал формальный этикет, протягивая руки ладонями вверх для положенного прикосновения.
– Себастьян, – мягко произнес Брендон. – Мне казалось, это единственный дом, где учитель главнее ученика, а титулы не играют ни малейшей роли.
– Ну, когда это было... Вы были тогда еще мальчишкой, так что это имело смысл, – ответил Омилов, глядя в голубые глаза. – Не припомню, чтобы вы заглядывали сюда, в Низины, с тех пор, как выросли.
– Не заглядывал, – признался Брендон. – Хотя и не по своей вине. Может, вернемся к прежним порядкам?
– Можем, – сказал Омилов. – Добро пожаловать, Брендон. – Обеими руками он сжал правую руку Брендона.
Брендон повернулся к Осри, вежливо стоявшему рядом с непроницаемым лицом.
– Осри. Надо же.
– Ваше Высочество, – произнес Осри, с безукоризненной четкостью отдавая честь. Он выбрал чисто формальное обращение; это огорчило, но никак не удивило Омилова.
«Они даже в детстве слишком отличались друг от друга, чтобы быть друзьями, а уж теперь, десять лет спустя, когда Осри до сих нор не отошел от шока по поводу исключения Маркхема лит-Л'Ранджи из Академии...»
Правда, возможно, и не прошлое являлось причиной такого выражения на лице Осри. Те тревожные догадки, что омрачили радость Омилова при виде Брендона, вновь выступили на первый план, и они же обозначились свершившимся фактом во взгляде его сына. Омилов не слишком хорошо считал в уме, но Осри, зарабатывавший на жизнь преподаванием астрогации, без труда рассчитал бы минимальную продолжительность перелета с Артелиона на Шарванн. Холодок пробежал по спине Омилова: или Брендон сумел каким-то образом побить все известные рекорды скорости, или...
– Брендон? – произнес он. – Разумеется, я рад видеть тебя, но к чему такая спешка?
Омилов подумал обо всех неизбежных ритуалах, связанных с королевской Энкаинацией: по установившемуся порядку Брендону полагалось бы пировать несколько недель, гостя в самых богатых домах Панархии.
– Может, я некстати? – Брендон перекинул длинную ногу через перила и уселся. Лицо его, высвеченное последними лучами заката, было откровенно усталым. – Если вам не хочется меня видеть, мы улетим,
«Он совершенно точно улетел в день своей Энкаинации. Почему?»
Словно для того, чтобы поддразнить его, к Омилову вновь вернулась недавняя мысль: «Слишком много уважения к форме законов и никакого интереса к их истинному содержанию...» Он внимательнее вгляделся в лицо Крисарха. Нет, тут не только усталость, тут что-то еще.
– Что случилось? – спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и, не удержавшись, добавил, словно цепляясь за последнюю соломинку: – Ты, должно быть, улетел сразу после Энкаинации?
Брендон взял пустой бокал, который Омилов только что забрал у сына, и налил в него из графина.
– Перед, – сказал он с убийственной простотой. – Я заскочил сюда попрощаться.
Омилов тряхнул головой.
«Если Семионовы ищейки не пасут нас уже – а в таком случае мы все равно бессильны что-либо изменить, – с этим можно обождать. Раз он здесь, у него должна быть на то причина. В присутствии Осри он все равно её не откроет».
– Пошли. Спрошу у Парракера чего-нибудь выпить, – произнес он вслух, пытаясь оправиться от шока и не думать о тех разрушительных последствиях, которые мог иметь неожиданный визит Брендона. Он перевел взгляд на второго человека, до сих пор терпеливо державшегося на заднем плане, и испытал новый шок, на этот раз несколько слабее, когда узнал в нем Леника Деральце, телохранителя, исчезнувшего вскоре после этой лусорской истории...
– Заноси багаж в дом, Деральце, – кивнул он. – Парракер разместит вас со всеми удобствами.
«С этим я как-нибудь разберусь. В конце концов, разве не за умение справляться с ситуациями, не предусмотренными правилами, меня ценили?»
На мгновение в памяти его мелькнул знакомый образ, и он окончательно сбился с толку, затерявшись в воспоминаниях.
Он едва успел подойти к двери, как из его рабочего кабинета послышался еще один звонок коммуникатора, на этот раз пронзительный и настойчивый. В первый раз за последние десять лет у Омилова пересохло во рту от страха: это мог быть знак того, что Семион готов нанести удар. Он услышал шаги за спиной.
– Что это, папа? – спросил голос Осри.
– Я... – Омилов так и не решил что сказать, когда Парракер, его дворецкий, вышел ему навстречу, держа что-то в руках.
– Сэр, это прибыло только что, с пометкой «срочно, лично в руки».
Омилов принял у него посылку, и Парракер, переведя взгляд на вновь прибывших, не смог сдержать удивления. Не вымолвив больше ни слова, он склонился в низком поклоне.
– Парракер! – улыбнулся Брендон. – Как жизнь?
Дворецкий поклонился еще раз, потом повернулся к Омилову. Лицо его снова сделалось непроницаемым,
– Спасибо, – поспешно сказал Омилов, представляя себе, что творится у дворецкого в голове. – Проводишь Деральце в гостевые покои?
Деральце поднял свою ношу и, прежде чем последовать за Парракером, смерил Осри долгим, оценивающим взглядом.
Омилов повернулся, так и не выпуская коробки из рук. Какое-то странное было от нее ощущение: она казалась тяжелой и одновременно легкой, и от того ощущение нереальности, охватившее его еще в тот момент, когда он узнал лицо Брендона, только усилилось. Он вернулся на веранду; чувства его обострились, словно чтобы противостоять окутавшему его мысли туману. Теплый вечерний ветерок принес на веранду ароматы сандалового дерева и юмари; в саду пробовали голоса к ночному концерту местные лягушки.
