Андрей Ливадный - Последний из Бессмертных
Он бежал, стремясь опередить роковые события, зная, что древнее оружие эффективно лишь на коротких дистанциях… Чувствуя, что опаздывает, Иван все же не сорвался в надрывный, истощающий силы рывок, – он видел, как из покореженной машины через проем выбитого лобового стекла выбрался человек и побежал ему навстречу, а прятавшиеся в деревьях животные, те, чьи щупальца не застряли в металле пронзенной насквозь машины, ринулись за ним, принимая формы, удобные для бега, вот один настиг бегущего, мгновенно видоизменился, захлестывая человека, словно удав, подстерегший жертву…
Таманцев остановился, вскидывая оружие.
Тугая волна боли, ярости, звериного желания разорвать любого, кто окажется поблизости, исходила от атакующих существ. Человеку в здравом уме не пришло бы в голову противостоять им, казалось, что здесь и сейчас галакткапитан столкнулся с наиболее опасной формой живых организмов, которые по субъективным ощущениям являлись самим воплощением, квинтэссенцией смерти…
Он погрузился в иной мир.
Мир, где понятия «смерть» и «жизнь» внезапно утратили привычные критерии оценок, где властвовала ярость, а схватка переходила из реальности физической в плоскость ментального противостояния.
Рассудок Таманцева не находил адекватных сравнений среди опыта прошлого. То, что происходило сейчас, смахивало на контузию, последствия множественных ментальных ударов были близки к ней, – он едва не выронил оружие, чувствуя, как подкашиваются ноги, голова представлялась распухающим шаром боли, а беспощадные щупальца уже начали сжимать человека из машины в своих смертельных объятиях…
В следующий миг на Ивана обрушился удар иной силы, – зрение прояснилось, он почувствовал, как ослабела хватка ксеноморфа, а силуэт человека вдруг потерял четкость: он затуманился, взвихрился, как будто между ослабевшими кольцами мышечной ткани инопланетного чудовища оказалась лишь одежда, а тело жертвы каким-то мистическим образом исчезло, но спустя пару секунд все вернулось на круги своя, теперь уже с роковой бесповоротной окончательностью. Туманный вихрь опять обрел очертания человеческой фигуры, вновь начали сжиматься мышцы, а по дороге огромными прыжками к месту трагедии приближались еще с десяток тварей. Но Таманцев уже оправился от последствий шока, ему хватило несколько секунд, чтобы сделать вдох, вернуть контроль над собственным телом, окончательно уверовать – здесь и сейчас он должен дать волю инстинктам.
Все происходило намного быстрее, чем способны передать слова: растягивалось лишь субъективное время. Иван, преодолевая боль, сопротивляясь волнам ярости, которые подавляли рассудок, крича в лицо – ты уже мертвец, – во второй раз поднял оружие, его зрение затуманилось, он видел лишь нервную систему того ксеноморфа, который держал человека в смертельных объятиях…
Выстрел прозвучал, будто раскат грома.
Древнее оружие ударило отдачей, на мягкий мох беззвучно отлетела горячая гильза, а сигнатура перед мысленным взором Таманцева вдруг начала меркнуть, она распадалась на отдельные нити, источающие волны агонии, но капитан уже понял – его собственная жизнь и смерть теперь измеряются секундами, еще с десяток тварей, увидев новый источник угрозы, ринулись на него мимо бессильно распластавшегося собрата и пытавшегося высвободиться из-под обмякших щупалец человека.
Никогда в жизни Таманцев не испытывал ничего подобного, ни разу внезапная ситуация так жестко не экзаменовала его, проверяя навыки, полученные галакткапитаном во время постоянных, изнурительных тренировок на полигонах, где их учили стрелять из всех известных на сегодняшний день видов оружия, оттачивали реакцию до уровня рефлексов.
Реальность поблекла, он уже не видел ни дороги, ни деревьев, воспринимая только сигнатуры рвущихся к нему существ.
Иван на всю жизнь запомнил эти растягивающиеся в вечность мгновения: он стрелял, ощущая ритмичные толчки отдачи, казалось, зрение, ставшее чем-то иным, способно сопроводить полет пули, увидеть, как рассекает она воздух, стремясь к цели. Он машинально отступал, продолжая вести огонь с обеих рук, пока ударно-спусковые механизмы древнего оружия не щелкнули вхолостую.
Сложно передать то неимоверное, без преувеличения – нечеловеческое напряжение, что владело Таманцевым в роковые секунды скоротечной схватки. Он словно умер и возродился вновь в иной ипостаси, понимая, что уже никогда не сможет смотреть на мир, как прежде. В его рассудке поселилось что-то новое, пока еще не понятое, не разгаданное, но, машинально перезаряжая оружие, Иван не позволил себе даже на долю секунды выйти из состояния, когда рассудок балансирует на грани двух реальностей. Он видел, как еще несколько ксеноморфов, пронзивших машину своими щупальцами, освобождаются от сковывающего их груза, выдирая отростки плоти из рваных дыр в металле, ранясь об острые края, с единственной целью – броситься на человека и разорвать его.
Их слепая, всепоглощающая ярость, жажда во что бы то ни стало добраться до нового противника и уничтожить его не находила аналогий среди жизненного или боевого опыта Ивана. Вероятно, так происходило потому, что Таманцев впервые получил возможность воспринимать не мысли, но морально окрашенные намерения противостоящих ему существ, понимать, чувствовать, как сильно они желают его смерти…
Ментальные волны били наотмашь, рассекая не плоть, а разум, сбивая прицел, сжигая остатки воли…
У Ивана не хватало ни сил, ни опыта в использовании новых возможностей своего рассудка, чтобы как-то защититься или ответить тем же, он мог только стрелять, удерживая сигнатуры противника в поле внутреннего зрения, полагаясь теперь лишь на него.
Финал схватки он запомнил смутно.
Обрывочный калейдоскопический вихрь той реальности еще долго будет преследовать его по ночам. Он лишь помнил, что стрелял, пока вновь не опустели обоймы в обоих пистолетах, а затем, сделав неуверенный шаг, упал лицом в мягкий податливый мох, щедро забрызганный кровью невиданных тварей.
Он не потерял сознания, но некоторое время не мог пошевелиться, как было и накануне, когда ментальное воздействие ксеноморфа полностью лишило его сил.
Иван лежал, чувствуя, как медленно отпускает напряжение схватки, радужными сполохами возвращается нормальное, привычное человеку зрение, и не испытывал торжества победы. Он впервые так остро, так однозначно ощущал не только собственные действия, но и их последствия, когда каждый выстрел порождал взрыв агонии. И сколь ни страшны были его противники, он не мог радоваться их гибели, скорее, Таманцеву предстояло вновь и вновь переживать бой, постигая истинный смысл и цену свершенного.
Через некоторое время он нашел в себе силы встать и медленно, пошатываясь, побрел к искалеченной машине и лежащему неподалеку человеку.
Ему отчаянно хотелось, чтобы тот оказался жив.
* * *Флора очнулась глубокой ночью.
Острое, пронзительное чувство тревоги пришло с запахом дыма и оранжевыми отсветами пламени.
Сил, чтобы вскочить и метнуться прочь, не было. Она едва могла пошевелиться – побывав в объятиях метаморфа, ее организм отдавал всю жизненную энергию на борьбу с телесными травмами.
Память последних секунд перед потерей сознания билась в висках глухим пульсом.
Из лап метаморфа ее вырвал человек. Если Флора не ошибалась, он также являлся Тенью.
«Незнакомец, принадлежащий ее сатту? Ничего более абсурдного предположить не могла?» – мысленно упрекнула себя Шодан, прилагая немалое усилие, чтобы слегка повернуть голову.
Сгореть заживо в огне лесного пожара – какая глупая и мучительная смерть…
Капельки пота выступили на лбу, но усилие было вознаграждено необычной, потрясшей Шодан до глубины души картиной: лес спокойно шумел кронами, вне освещенного языками пламени круга смыкалась непроглядная тьма, откуда доносились жалобные стенания ночной нечисти.
Горели сложенные горкой сухие ветви. Чтобы огонь не перекинулся дальше, его заключили в западню, взрыхлив вокруг влажную землю.
На поваленном стволе дерева, вполоборота к огню, сидел тот самый незнакомец. Укрощенное пламя бросало на его лицо мятущиеся отсветы.
Шодан напряглась, но исходящая от человека эманация мысленной ауры обдала ее живительной энергией, он не замышлял ничего дурного, напротив, думал о ней, тревожась и желая помочь.
Она его не знала. Он недавно стал Тенью – Флора ощущала сотни признаков неконтролируемой силы, что концентрировалась в нем, требуя выхода: его лицо то подергивалось искажениями, обретая невидимость, то снова проявлялись спокойные, сосредоточенные, усталые черты.
Он сидел в глубокой задумчивости, вероятно, не подозревая о наступивших изменениях в его организме.
Шодан не понимала, что происходит. В памяти всплывали все новые подробности произошедшего накануне: несомненно, именно он спас ее от сонмища взбешенных метаморфов, сквозь вуаль ушедшего беспамятства прорывались даже не картинки воспоминаний, а ощущения, острые, понятные и в то же время – невозможные, с точки зрения любого жителя Рока.
