Андрей Ливадный - Среда выживания
– Но мы еще не готовы!
– У нас есть сутки. Не больше, – отрезал Егор, мысленно прикинув: ускоренное воспроизведение событий заняло несколько минут, но на самом деле хонди потребовалось три недели, чтобы поднять корабль эшрангов. Значит, они сейчас на финальной стадии работ. Еще пара дней, и хондийский крейсер поднимут на поверхность. Более удачного момента для атаки у нас не будет. – Что с тестом планетарных машин? – спросил он.
– Я установил связь с ними, – ответил Павел. – Удалось наметить маршрут движения через затопленные тоннели. Все три БПМ герметичны и исправны, но сигнал слаб и неустойчив для дистанционного управления. Сегменты антигравитационной платформы на запрос не ответили – их использование пока под вопросом. Также остается неясным, как добраться до планетарных машин.
– Пойду я и Родион.
– Под водой?
– Да через затопленные тоннели и вентиляционные шахты.
– Егор, тебе нельзя рисковать! Ты слишком слаб!
– Возражения не принимаются. Я буду готов. Скажем, через восемь часов. Нужно выспаться. Родион, проверь состав штурмовых групп, проинструктируй людей. Кто покажется тебе негодным, отстраняй сразу. Вопросы?
Малехов лишь покачал головой.
Родион молча кивнул.
– Я подготовлю МаРЗы. – Павел встал. – Буду наблюдать за вами, снабжать информацией.
– В таком случае – решено. Через восемь часов начинаем! – Егор с усилием встал. – Не смотрите на меня так! Высплюсь, буду в норме! Да, вот еще что. Метелину передайте: пусть подготовит препарат, нейтрализующий нерв. Мне нужно оставаться человеком, пока не доберемся до крейсера.
С Бестужевым явно происходило что-то неладное. Он вдруг заспешил, не оборачиваясь пошел к выходу.
В коридоре он чуть не столкнулся с Настей.
– Егор, – она хотела подойти, но он грубо ее оттолкнул и ринулся дальше.
* * *Колониальное убежище. Два часа спустя…
– Егор, не спишь? – Бутов вошел в отсек, осмотрелся. – Что происходит? Почему не отдыхаешь?
– Все нормально – Бестужев перевернул карандашный набросок изображением вниз.
– Врешь – Родион уселся напротив. – Настю зачем обидел? Скажешь, не нарочно? Она к тебе со всей душой, а ты?
– Так лучше для нее! И закроем тему!
– По совести поступил?! – возмутился Бутов. – Странные у тебя понятия!
– Нормальные! – резко ответил Егор.
Боль глодала изнутри. Он не ощущал себя человеком. Чуждое восприятие прорывалось даже в мелочах, о сильных чувствах и говорить нечего.
Родион хмурился, молчал. Их дружба явно дала трещину, а ведь казалась незыблемой!
– Не лезь ко мне, – тихо, но твердо произнес Егор.
– Это все из-за хондийского нерва, да? Ну, признайся? Я помогу! Мы все поможем!
– Ты меня не понимаешь. Поверь, я не хочу ссориться. Просто оставь меня в покое!
– Ладно. Я тут кое-что узнал. Поговорил с Метелиным и Малеховым. Думаю, тебе нужно знать…
– Давай, только коротко, – хмуро кивнул Егор.
– Еще пятерых добровольцев решено подготовить к имплантации. Я в их числе, – неожиданно сообщил Родион.
– Не смей! – Бестужев сидел сгорбленный, напряженный, карандаш в его пальцах вдруг хрустнул, переломился. – Не смей! Ты должен остаться человеком!
– А ты кто?! Вздор несешь!
– Родька, пойми, даже если я полностью обуздаю нерв, прежним уже не стану никогда!
– Покажешь рисунок?
– Нет!
Бутов потянулся к листу пластбумаги. Егор успел перехватить его за запястье, сжал, но проиграл в секундной борьбе. Родион взглянул на изображение, вздрогнул.
Малехова и Русанова он узнал мгновенно. Одно лицо плавно перетекало в другое. У двуликого существа Егор прорисовал лишь черты, тело он изобразил схематично в виде смутного контура неясных очертаний.
Фоном служил плохо освещенный тоннель. За спиной двуликого существа виднелась нестройная толпа людей, бредущих следом. В их глазах пылала надежда. Среди серых лиц он заметил себя, затем Настю – ее черты застыли, окаменели, лоб девушки вытянулся, на щеках косыми штрихами проступали дыхательные щели, словно у хонди!
– Отпусти. Больно.
– Сам нарвался. – Бестужев с трудом разжал пальцы.
– Егор, извини меня.
Слова ничего не значили. В сравнении с рисунком они прозвучали, как блеклая дежурная фраза.
– Настолько плохо?
– Нет. Нормально. Сказал же – справляюсь!
– А это? – Родька, не отрываясь, смотрел на жуткий набросок.
– Так вижу мир. Сам ведь знаешь, я никогда не рисовал чего-то вымышленного.
– Среди землян есть психологи.
– Родька, прошу, заткнись! Чем они способны помочь?! Я смотрю на Малехова, а его лицо искажается! Это не сбой в сознании, поверь!
– Метелин обещал удалить нерв, когда все закончится!
Бестужев усмехнулся, аккуратно положил обломки карандаша поверх рисунка.
– Ничего он не сделает. Техникой хонди надо управлять.
– Почему меня ты нарисовал без искажений?
– Так вижу, – упрямо повторил Егор. – Ты не пойдешь на имплантацию. Кто-то из нас должен остаться человеком! Пообещай – если все зайдет слишком далеко…
– Не говори ерунду! – резко осадил его Бутов.
– Там, – Бестужев указал на схемы чужих кораблей, – я окажусь лицом к лицу с хонди. Не перебивай! Да, убивал их раньше, но теперь все изменилось! Я уже ни в чем не уверен, понимаешь?! – Егор не выдержал, встал. Ходьба по отсеку немного успокаивала его, но со стороны выглядела так, словно Бестужев метался в клетке, – Бутову мгновенно вспомнились пленные хондийские бойцы, они вели себя точно так же!
– Ты Настю оттолкнул из-за этого? – он коснулся изображения.
– Да! – Бестужев резко замер. В каждом его движении читалась неестественная для человека работа мышц. – Родька, прошу, уходи. Я правда никого не хочу видеть! Мне нужно отдохнуть!
Бутов остался. Он сидел, упрямо глядя на рисунок, не понимая, что ноша Егора не становится легче, если ее разделить на двоих.
– И часто ты видишь Русанова? – спросил он.
– Один раз. На совещании. Лицо Малехова исказилось, но никто не заметил. Наверное, ты прав, это вот тут! – Егор зло постучал костяшками пальцев по своей голове.
– Я вот тоже постоянно вспоминаю Андрея Игоревича. Словно он с нами. Ведет по намеченному пути. Ты серьезно насчет нерва? Думаешь, тебе придется и дальше жить с ним?!
– Родька, прошу, не тупи! – Егор очень быстро терял самообладание. – Взгляни на землян! На что они годятся? Видел лицо Щедрина, когда я предложил ему нырнуть в затопленный тоннель? Помнишь, что он ответил?
– Начал мямлить что-то про гидрокостюм. Словно бредил от страха. Да, я понимаю тебя, Егор! Они будут выдвигать теории, что-то конструировать, терять время, спорить, пока не сдохнут от голода! А надо действовать!
– Они другие! – мрачно подытожил Бестужев. – Вот ответь, есть толк от имплантированных тебе знаний?
– Пока – нет, – признался Родька. – Каша в голове.
– Вот и у меня – каша, – вздохнул Егор. – Зато Пашка держится нормально, но заметил, какой он стал молчаливый, осторожный?
– Пройдет.
– Не думаю. Каждый из нас на своем месте. Щедрин не может нырнуть под воду, вряд ли способен всадить пулю в чужого. Зато мы можем! А дадим энергию, и все изменится!
– Ты к чему? – не понял Родион.
– От землян будет польза. И немалая. Нужно лишь создать им условия. Я много думал. Мы с тобой – как два последних патрона в обойме. Пашка сейчас не в счет. Каждый хорош на своем месте, – повторил он.
Егор сильно изменился. Не повзрослел, а скорее постарел за последние дни.
Родион внимательно слушал друга, понимал правоту его слов, а в глубине души ныло, скреблось чувство жалости, приходило секундное омерзение, затем жег стыд – он уже не мог воспринимать Егора таким, как раньше. Он видел в нем повадки хонди, временами ощущал острые запахи, невольно выделял и подчеркивал каждое угловатое движение. Его пальцы сжимались в кулак, немели.
– Я после совещания задержался, поговорил с Романом Степановичем, – Бутов с трудом вырвался из-под пресса эмоций. – Они с Пашкой взломали кибстек Русанова.
– И?
– Андрей Игоревич планировал захватить не один, а десятки, сотни кораблей! Сколько сможем.
– Зачем?
– Ресурсы. Энергия. Технологии. А главное – системы стасиса. Он придумал, как использовать их для защиты колонии! Я в технических подробностях не разбираюсь, но видел бы ты Малехова! Он с головой погрузился в заметки. Дважды назвал Русанова злым гением.
– Типа обидел?
– Нет, он восхищался и боялся. Дерзость Русанова его пугает. Я мало понял. Речь в заметках о каком-то периметре и репликантах.
Незнакомые слова оставили Егора равнодушным. Постоянная внутренняя борьба то утихала, то разгоралась с новой силой, и желания вникать в новости не было. Бессмысленно. Любой перспективный план разбивался о сегодняшнее положение дел.
