Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
Я ничего не сказал. Признаться, Мэй меня убивала очень быстро и весьма эффективно. То, что я смог на своих двоих дотопать до этого леса, скорее моя заслуга.
— Сейчас пойду наверх, расставлю вокруг пару ловушек, чтобы к нам незамеченным никто не пришел. И попробую еще кого-нибудь пришибить.
Пискнул прибор на запястье Тверского. Он вздрогнул, подсветил экран, вздохнул
— Что?
— Ты попал пальцем в небо, вот что. Нас оповещают, что выживших осталось тридцать семь участников. Чтобы собрать всех в одном месте, был применен пространственный перенос.
— Новость не очень, хотя следовало ожидать, — проворчал я. — Зато шанс встретить кого-то появляется. Я то хотел тебе напомнить, что Мэй большая, а подавляющее число придурков уже остыли, сожраны и даже…
— Без подробностей можно, — оборвал меня Яр, — у меня все нормально с воображением. В общем, отдыхай, капитан, я пойду по делам.
Он помедлил и снял прибор:
— Оставлю тебе, если не вернусь, будет шанс убраться с планеты… если ты, конечно, проживешь оставшиеся дни с такой-то лихорадкой.
— Не говори глупостей, если ты не вернешься, у меня есть собственный маяк, — я покрутил у него перед носом своим перочинным ножом.
— Тоже протащил? — уточнил полковник без особого удивление.
— Ладно, вот здесь фонарь положу, — кивнул головой Яр и ушел. Я лежал на боку, подложив локоть под голову, и слушал, как заскрипела, открываясь, раздвижная дверь, как взвизгнули ржавые от агрессивности среды, петли, и все стихло. Потом услышал шорох наверху — это Яр закрывал чем-то дыру.
Вокруг было темно. У подземной мастерской не было окон, а светильники, ясное дело, не работали, так как не было источников питания. В этой сухой, прохладной темноте, пахнущей какой-то краской и тканью, я и уснул.
Проснулся я спустя какое-то время и долго лежал в темноте, потом не выдержал и взял фонарик. Стараясь не шевелиться, стал медленно водить узким лучиком по стенам. Не знаю, что там искал, никакие предчувствия меня не волновали, и продиктован мой поступок был разве что скукой, но результат оказался ошеломительным. Я внезапно заметил там, где Яр снимал со станка моток ткани след в пыли — словно черную полоску. Пригляделся, а потом и вовсе поднялся, разгреб пыль, обозначая люк с незначительным зазором. Ну, очень интересно!
В раздумье, я сделал несколько глотков из фляги, потом решительно взял автомат, достал нож и поддел лезвием щель, в котором по моим подсчетам должна была быть петля.
Хрустнул метал — это нанозаточка сделала свое дело. Таким же методом я расправился со второй петлей, а потом с применением грубой силы просто выдрал люк из пола. И сунул туда дуло автомата, но ничего не произошло. Там, внизу было темно и пахло сухой пылью.
Фонарик, прижатый моей ладонью к прикладу, выхватил из темноты ступени и низкий потолок. Я согнулся в три погибели и ступил вниз, мазанул лучом по стене и тут же отшатнулся назад. Над головой что-то противно загудело, вдоль стен пробежала вспышка, и вслед за ней стали разгораться лампы под потолком. Судя по всему, освещение управлялось с датчика движения, но в первый момент произошедшее напугало меня непередаваемо. Все же, запугала меня Мэй… Я неуверенно продвинулся вперед и сел на ступень, выцеливая через все помещение кого-то живого на крутящемся кресле у выключенного терминала. Кресло медленно, очень медленно повернулось, и странный карлик с прозрачным лицом уставился на меня большими, ничего не видящими глазами.
— Кто ты? — спросил я его на межгалактическом.
Карлик не пошевелился, через его прозрачную кожу были видны неподвижные мышцы.
— Я не знаю твоего языка, — разлепив сухие губы, сказал он. — Стреляй.
— Зато я знаю твой, — я легко перешел на язык, который выплыл из глубины моего сознания. Спасибо Ворону за подаренные знания.
Я неожиданно вспомнил Родеррика Стерта, моего специалиста по контактам, который знал, кажется, все языки Вселенной. Он давно уже мертв по прихоти сильнейших на просторах космоса, мертв ради забавы. Так же как мы можем оказаться в любой момент мертвы, ослепленные погоней за сомнительным призом, ради которого не жалко отдать жизнь.
Карлик встрепенулся, поднял голову, вглядываясь в мое лицо.
— Кто ты? Ты прилетел убить меня?
— Нет, это случайность, — я опустил автомат. — Что здесь делаешь?
— Я? — он усмехнулся, и ухмылка эта была похожа на человеческую, полную горечи гримасу. — Я последний из мэй.
— Что случилось на планете?
— А ты не знаешь? — в его голосе чувствовались обвинительные нотки. — Нас всех убили!
— Почему? В большом мире об этом ничего не известно…
Моя рука непроизвольно напряглась на прикладе автомата. В конечном итоге, кто знает, чем может мне грозить этот коренной житель…
— А ты расскажешь всем, если узнаешь сам? — с надеждой спросил карлик.
— Расскажу, — согласился я, разглядывая совершенно лысый, прозрачный череп. Казалось, этот маленький уродец состоит из одних хрящей, мутноватых, скрывающих белесые органы. Одеты на нем были какие-то полуистлевшие лохмотья, и в пыли вокруг него не был не единого следа. Может быть, жители Мэй умеют впадать в анабиоз или состояние управляемой комы.
— Слушай, — зашептал на своем хрипящем языке карлик. — Мы тогда не летали в космос. Мы никогда не летали в космос! Мы делали крылатые катера и плавали над своей планетой. А Мэй — очень большая планета! Но потом прилетели они. Завоеватели, убийцы из галактики Хога. Жителей стали сгонять в колонии и заставлять добывать химру — наш минерал, очень хороший материла силикатной природы. Мы ничего не могли им противопоставить. У них были огромные корабли и страшное оружие, способное расщепить организм до чистого углерода. Они могли становиться невидимыми нашему глазу, меняли обличие и сливались с предметами, словно ящерицы-хамелеоны.
Так не могло длиться вечно и на Мэй прилетели корабли Союза. Они уничтожили чужаков, назвав их преступниками и пиратам, но вместо того, чтобы освободить местное население, нас обвинили в пособничестве и покрывательстве. В прислуживании врагу! Наложили мораторий на развитие планеты. На сто лет!
Везде были наблюдатели с Нуарто, наших детей учили так, чтобы уровень образованности жителей не приближался даже близко к возможному технологическому прогрессу; все испытания, все исследования были законсервированы. Оперирование научными терминами каралось штрафами или публичными наказаниями. Иногда особо рьяных ученых, готовых бороться за свои убеждения, подвергали казни.
Но мы не могли им повиноваться! Еще до прилета завоевателей, я и мои коллеги занимались разработкой систем портального типа, открывающих устойчивые подпространственные коридоры и создающих уверенное поле реальности, чтобы перемещать предметы из одной точки в другую. Установка подобных порталов могла в корне изменить всю Вселенную и методы путешествия по ней. Да, мы не хотели выходить в космос, потому что в силу своей природы боялись его, но мы могли в будущем сделать кое-что получше космических кораблей! После введения моратория часть активистов закопалась под землю, продолжая свои исследования. Несколько десятков научных подземных лабораторий, замаскированных под торговые лавки и мастерские; прятавшиеся в фундаментах административных зданий научные комплексы, вели непрекращающиеся исследования под самым носом у Нуарто…
Он замолчал и долго глядел на меня через зал, заставленный наклонными чертежными планшетами и затянутый какими-то пучками проводов.
— Что случилось дальше? — подбодрил я рассказчика.
— Смерть. Случилась смерть. Одну из таких групп поймали, публично казнили… а потом… потом…
Он зажмурился, но веки у него были совершенно прозрачными, и карлику вряд ли от этого стало легче.
— Нуарто постановило, что мы нарушили мораторий о прерывании технологического прогресса и на все лаборатории были сброшены бомбы. Биологические бомбы. Связь прервалась сразу же, а жители Мэй один за другим скончались в жутких муках. Только я выжил. Эти бактерии из бомб что-то сделали со мной, я не ем, не пью, не двигаюсь и, тем не менее, жив. Я — последний. Моя лаборатория единственная, о существовании которой так и не узнали.
— Как давно это было?
— Семьдесят лет назад. Я так хочу умереть. Я устал от темноты и тишины. Убей меня.
— Я не могу.
— Тогда уходи. Мне остается только продолжать свои разработки. Я добился успехов, но не могу использовать их. нет электроэнергии, нет материалов. Я хочу у мереть, и если ты не можешь помочь, просто уходи.
Я вздохнул, поднялся и вышел. Что можно было сделать для последнего из мэй? Подарить смерть? Наверное, он прав, это лучший выход, но я не хочу в этом участвовать, ведь, нажав на курок, я оборву историю целой цивилизации. Я похороню под гнетом чей-то злобы гениальные открытия и, возможно, великие технологии. Я зря пришел сюда. Эта жизнь теплилась под землей многие годы, для чего-то необходимая, сохраняющая память, а я вторгся в чужой мир и отворил дверь, которую трогать не стоило.
