Василий Бережной - В звездные миры
— Учитывая то, что масса Луны раз в восемьдесят меньше массы Земли, а значит, что она остыла раньше, можно допустить, что и условия для возникновения жизни здесь создались намного раньше. И когда с потерей воды и атмосферы жизнь тут постепенно угасла, то на Земле она лишь начинала расцветать…
Разговаривая, Плугарь и Загорский заходили во все новые и новые помещения. В одном большом круглом зале они задержались дольше, чем в других. Здесь, куда ни глянь, — под электрическими лучами вспыхивали, словно оживая, изображения из разноцветных камешков. Иван Макарович подсвечивал обоими фонарями, а Загорский пустил в ход киноаппарат.
Неизвестно, какое назначение имел этот просторный зал. Быть может, здесь жил ученый-селенит, возможно, помещалась школа, музей или какое-нибудь другое просветительное учреждение?.. Но все стены этого круглого зала были покрыты картинами из цветных минералов. Картины были обведены рамками из разнообразных геометрических фигур, которые профессор Плугарь назвал селенитскими письменами.
Вот подряд несколько пейзажей Луны. Художник-селенит довольно мастерски изобразил действующий вулкан: из кратера вырывается лава и огненным полком устремляется к синему лесу. Здесь же извивается какая-то черная лента — очевидно, река.
— Значит, здесь было все — и леса, и реки, — говорил Иван Макарович. — Экономьте пленку!
Плугарь передвигает освещающий круг фонаря, и перед ними вырисовывается безграничная равнина, покрытая какой-то растительностью, в небе — туча, пронизанная стрелой молнии, и косые струйки дождя.
— Для обитателей подземного поселения это уже, должно быть, казалось сказкой… — задумчиво продолжал профессор. Ибо когда они окопались здесь, таких атмосферных явлений на Луне уже давно не существовало.
На другой картине они увидели огромного зверя, перепрыгивавшего через реку. Он походил на оленя, но громадные ветвистые рога были у него не только на голове, но и на всей спине.
Долго стояли Плугарь и Загорский перед одной загадочной мозаикой. На черном фоне было изображено раскаленное светило — очевидно, Солнце, на котором произошел грандиозный взрыв. Хорошо было показано, как оттуда разлетаются в разные стороны золотистые сгустки вещества, и вот уже идут по своим орбитам планеты. На некоторых из них, видно, в свою очередь произошла взрывы, и от них тоже оторвались сгустки — уже намного меньших размеров.
— Так это же изображена селенитская теория происхождения солнечной системы! — воскликнул профессор. — Интересно, интересно!..
— В чем же она заключается, эта теория? — спросил Загорский.
— Когда будут расшифрованы селенитские письмена, тогда мы получим о ней полное представление. А сейчас можно сказать одно: селениты-космогонисты, очевидно, считали, что планеты созданы из вещества Солнца и что это вещество было выброшено из него благодаря взрыву, — то есть в результате внутренних процессов. Точно так же возникли и спутники планет. Теория довольно-таки любопытная… Подобные, хотя и не совсем такие, предположения допускали и земные астрономы. Но здесь мы имеем стройную, очевидно, обстоятельно разработанную теорию.
Иван Макарович повел фонарем и вдруг свет выхватил из тьмы голову селенита. Нашим путешественникам на мгновение показалось, что селенит иронически усмехается. Осветили всю его фигуру, — он стоял на коленях спиной к стене под изображением космогонической теории. Отдельные детали его большого тела — лицо, руки, — можно было вообразить лишь при некоторой доли фантазии. Это была, казалось, тень некогда живого существа.
— Может быть, это и есть автор космогонической теории? спросил Загорский.
— Возможно… Видите — он истлел, а мысль его жива!
Светом нащупав выход, Плугарь и Загорский оставили круглый зал. Настроение у них было хорошее: может быть, благодаря удачным открытиям, может быть, от сознания, что селениты жили не как кроты, что это были существа, способные к абстрактному мышлению. Одно только горько поражало сынов Земли: и на изображениях, и в натуре они видели селенитов в одинаковых позах: либо стоящими на коленях, либо лежащими ниц.
«Что за темная сила не давала им выпрямиться? — думал Плугарь. — Видимо, было нечто такое, что сковывало их прогресс, иначе они не погибли бы. Либо спасли бы свою планету, либо переправились бы на Землю. Ясно, что это общественные отношения и соответствующая идеология…»
— О, а это что? — Николай осветил угол. — Посмотрите, Иван Макарович!
Профессор подошел, наклонился и в ярком свете фонаря распознал целую колонию грибов.
— Оказывается, здесь мы можем пополнить запас провианта, — пошутил он, — Как же они выросли здесь без воздуха и без воды?
Эта, казалось бы, незначительная находка глубоко поразила Плугаря. Какая неодолимая, какая могучая сила жизни! Нет почвы — цепляется корнями за камень, нечем дышать, — а все-таки произрастает. Никакие слепые силы не могут убить ее! Не могут! Жизнь — бессмертна!
После того как Загорский сфотографировал стойких представителей погибшей флоры Луны, Иван Макарович сорвал несколько штук и бережно уложил в сумку.
Дальше пошли какими-то крутыми спусками, узкими галереями, широкими площадями. То поднимались по ступенькам вверх, то прыгали, вниз, то, не раздумывая, спускались в какие-то колодцы-шахты. И всюду были помещения — словно соты, и очевидно, в несколько этажей.
Было тепло; Иван Макарович думал, что тепло исходит от планеты, а Загорский считал, что они согрелись от ходьбы, несмотря на то, что она почти не утомила их. Заблудиться они не боялись: за ними тянулся отлично видимый при свете след в пыли. Сумки их уже были наполнены различными образцами причудливых предметов из камня, изделий из стекла и терракоты. Но желание увидеть, узнать еще больше, эта неутолимая жажда, которой, к счастью, одержимо человечество, гнала и гнала их вперед. Они хотели еще найти следы металлов. Шли, переговариваясь через свои рации, освещая путь снопами электрического сияния.
На одном большом перекрестке остановились. Посредине здесь чернело круглое отверстие, в которое чуть было не свалился профессор Плугарь. Посветив вверх он увидел подобное же отверстие и в потолке — похоже было, что это какой-то сквозной колодец, И вверху и внизу возле отверстий было по нескольку больших шаров, которые сразу ярко вспыхнули, когда на них упал свет фонарей. Глазам наших путешественников представилась великолепная картина: перед отверстием, ведущим вниз, спинами к нему, лицами к улице, возвышались четыре огромных скульптуры из какого-то светлого камня, очень напоминавшего мрамор. Каменные фигуры в протянутых руках держали точно такие же прозрачные шары, какие были установлены возле отверстий.
— О, это надо обязательно сфотографировать! — восхищенно сказал Загорский. — Возьмите мой фонарь… Иван Макарович. Светите. Видите: свет будто усиливается?
И в самом деле, стало светло, как днем, как на поверхности: шары отражали свет друг от друга, и образовалась целая сеть лучей. Увидя какой-то каменный столбик, Николай стал на него и начал крутить ручку киноаппарата. Нацеливая объектив то в одну, то в другую сторону, он потерял равновесие и, соскакивая с возвышения, толкнул Ивана Макаровича.
— Что вы сделали! — воскликнул профессор. Николай подумал, что причинил ему боль, но тут же увидел какие-то отблески в отверстии и с ужасом понял: упали фонари. От неожиданного толчка Иван Макарович уронил их.
Испуганными глазами смотрели Плугарь и Загорский в бесконечно глубокий колодец, где, словно два светлячка, мелькали фонари. То и дело в глубине вспыхивало сияние: должно быть, отражали свет стеклянные шары, установленные на перекрестках в нижних ярусов этого удивительного города. Наконец все внизу погасло — фонари либо разбились, либо утонули в пыли. Здесь же, где неподвижно стояли Плугарь и Загорский, было еще светло.
— Смотрите, смотрите, Иван Макарович! — Эти шары еще светятся… — в нервном возбуждении воскликнул Николай. — Они, наверное, способны сохранять, удерживать световую энергию. Бежим, Иван Макарович, может, еще успеем…
Профессор Плугарь молчал. Темнота быстро накладывала тени на его лицо, он сжал руку Николаю, словно желая передать юноше свое мужество. Юпитеры — и те, возле отверстия вверху, и те, что держали в руках каменные женщины, угасали с каждой секундой.
Тьма, густая, непроницаемая тьма надвигалась со всех сторон. Черным зловещим крылом закрыла она даль туннелей, окутала скульптуры… И вдруг Николаю показалось, что он ослеп: не видно было совсем ничего.
Кромешная тьма!
— Что же теперь будет, Иван Макарович? — спросил он в отчаянии.
— Самое главное — выдержка, товарищ Загорский, выдержка и спокойствие. Мы попали в тяжелое положение: вот и давайте подумаем, как нам из него выйти… Сперва необходимо восстановить в памяти весь путь, а потом двигаться. Когда доберемся до храма — там уже рукой подать.
