Уильям Шатнер - Возвращение
Сквозь космос постепенно приблизилась планета. Голографическое изображение опускалось спиралью, словно входящий в атмосферу космический корабль. Под Кирком протянулись сельскохозяйственные поля в безукоризненном шахматном порядке, расположившиеся на холмистой местности. До того как они достигли вершины возвышенности, появился город. Новый, большой, современный. Колониальная столица.
Потом ударил тяговый луч. Вырывая город, словно горсть земли. Изящные шпили городских храмов рассыпались в этом необъятном луче. Кирк смог услышать отдалённые крики сотен, тысяч.
Город поднялся в облака, роняя громадные комья земли. На его месте остался только широкий кратер.
– Почему? – спросил Кирк.
– Убийцы, – ответила Сэлэтрель. – Помни, – сказала она.
Появился другой корабль. Кирк узнал его. Он знал его давно. Выступающий вперёд диск с маленькими гондолами, расположенными вплотную к его корпусу. Его бортовую раскраску хищной птицы. И внутреннее устройство, мостик.
– Я видел его раньше, – сказал он Сэлэтрели.
Его живот скрутило. Он знал, чем это кончится.
– Я был там? – спросил он.
– Да, – сказала она.
Кирк увидел мостик корабля. Другие ромуланцы. Командор в серебряной кольчуге и плаще командира вышел вперёд. Изо рта его текла зелёная кровь. Кирк внимательно вгляделся в изображение. Он был там. Он лично видел всё это.
Командор заговорил.
– Сожалею, что мы встретились таким образом, – сказал он. – Мы с вами одного сорта. При других обстоятельствах я мог бы назвать вас другом.
– Да, – согласился Кирк. Он помнил слова. Осознавал то, что роднило его с этим командором. Они были похожи. Но всё же командор был мёртв, а Кирк продолжал жить. Почему?
Мостик взорвался, разлетелся на части. Передача прервалась.
– Он не должен был умереть, – сказал Кирк.
Скорбь овладела им. Скорбь, от которой он бежал годами.
– Вместе с ним пал знатный род, – сказала горько Сэлэтрель. – Чиронсала. Один из старейших на Ромуле. И все будущие поколения его были прокляты.
Кирк повернулся к Сэлэтрель. Он прикоснулся к её лицу, ушам, осмотрел их кончики.
Затем потрогал свои собственные.
– Я…? – начал он свой вопрос.
– Нет, – сказала она. – Человек. Патриот. Посвятивший себя идее мира. Невмешательства.
– Невмешательства, – повторил Кирк. Конечно. Слова были словно выгравированы в его мозгу.
– Посвятивший себя уничтожению врагов, – добавила Сэлэтрель.
– «Энтерпрайз», – сказал Кирк. – Федерация. Звёздный Флот.
Скорбь и боль исчезли в волне ненависти, охватившей его, когда он произнёс эти слова. Вернулось тепло. Понимание.
– Что ты хочешь сделать? – спросила Сэлэтрель.
– Помочь, – ответил Кирк. – Разреши мне помочь.
Слова звучали превосходно. Как будто он всегда мечтал сказать их.
Сэлэтрель улыбнулась. Она коснулась пульта, который держала при себе.
Её улыбка была подобна солнцу летним днём в Айове. Кирку хотелось утонуть в ней. Найти там ответы на свои вопросы.
– Как? – спросила она.
Кирк на мгновение задумался. Прокрутил в голове отвратительные сцены, которыми она поделилась с ним. Бессмысленная жестокость. Боль, которую он почувствовал, вызывая их, была физической, как будто нервные окончания действительно обожгло.
– Остановлю их, – сказал он. Боль ослабла. На мгновение.
– Уничтожишь их? – спросила Сэлэтрель. Боль усилилась.
– Уничтожу их, – пообещал Кирк. На этот раз боль не просто утихла. На её место пришло наслаждение.
– Убью их, – выдохнул он. Ничто не звучало лучше. Не вызывало лучшие ощущения.
Сэлэтрель провела рукой по его груди. Он глубоко вздохнул. Каждое ощущение казалось новым.
– Они почти убили меня, не так ли? – спросил Кирк.
Сэлэтрель задумчиво посмотрела на него.
– Почти, – согласилась она.
Медленно она стянула тонкую простыню, которая покрывала его.
– Но я бы не позволила им забрать тебя у меня.
Прохладный ветерок, словно вода, омывал Кирка. Он смутно осознавал, что его разум полон вопросов. Как он был ранен? Как долго он здесь находился? Как давно он знал эту прекрасную женщину? Каждая мысль о ней наполняла его желанием и предвкушением.
Но он не был способен сконцентрироваться ни на одном из этих вопросов. Он мог только реагировать на происходящее здесь и сейчас.
Её ногти, впивающиеся в его плечи. Запах корицы от её тёмных волос, касающихся его лица.
– Ты рад, что ты вернулся? – прошептала Сэлэтрель ему на ухо. Жар её дыхания пульсировал в нём, нарушая работу лёгких, заставляя его дышать через рот.
– Да, – ответил Кирк. Он прижался щекой к её шее. Жадно поцеловал её изящные кудри, прикрывающие затылок.
– Так ты готов помочь? – спросила она. Обхватила его плечи руками, стискивая мышцы, вонзаясь ногтями, отпуская – обещающе.
– Всё, что угодно, – сказал Кирк.
– Враг?
– Уничтожить его. Убить его.
Её губы коснулись его губ, кончик её языка был таким волнующим.
– Кто враг? – спросила она.
Кирк попытался сконцентрироваться. Он нуждался в Сэлэтрели. Он должен чувствовать её в своих объятьях. Казалось, будто он никогда прежде не обнимал никого другого. Но у него не было ответа, который она хотела. Это был один из тех неуловимых вопросов, покрытых тенью. Вопросы, на которые он не мог ответить. На которых не мог пока сконцентрироваться.
– Покажешь мне? – обратился он к ней.
– Это то, что ты хочешь?
– Покажи мне, – попросил он.
Что угодно, чтобы ответить на вопрос. Чтобы дать ей ответ. Унять боль, снова усиливающуюся в нём.
– Смотри, – сказала Сэлэтрель.
Она направила свой пульт на размытый голограммой угол, нажав кнопку.
Появилось изображение. В натуральную величину. Гуманоид.
Кирк задохнулся, когда фигура стала чёткой.
Кирк узнал его.
– Враг, – прошипела Сэлэтрель. – Он должен быть уничтожен. Он должен быть убит.
– Убит, – согласился Кирк. Это единственный путь. Единственный путь обрести покой. Единственный путь найти себя.
Фигура потянулась к нему из голографической дымки, злорадствуя, питаясь тысячей зверств, совершённых Федерацией и Звёздным Флотом против ромуланского народа.
– Убей, – повторила Сэлэтрель.
Кирк кивнул. Он произнёс имя врага.
– Жан-Люк Пикард.
Он изогнулся дугой. От агонии не было спасенья.
Пока Сэлэтрель не подошла и не обняла его, и агония не превратилась в экстаз такой невероятный, что всё остальное потеряло значение.
Кроме единственной мысли… его единственной цели…
Жан-Люк Пикард должен умереть.
ГЛАВА 10
Ворф, сын Мога, застонал от удовольствия, когда клыки кренчи пронзили его плечо.
Клингон перенес массу своего тела вбок, рухнув вместе с прожорливой зверюгой вместо того чтобы бороться с ней. Он упал на плотную твердую землю лесной тропинки, чувствуя как острые обломки известняка впиваются в тело, а кренча, застигнутая врасплох, резко перевернулась в воздухе и улетела вперед, потеряв возможность использовать преимущества своих клыков.
Ворф откатился по земле в сторону, дрыгнув в воздухе ногами, затем оттолкнулся одной рукой и вскочил на ноги.
Кренча уже его поджидала. Ее четыре ходильные конечности скребли мягкую почву сбоку от тропинки. Две смертоносные лапы резко подергивались вперед. Язык выскальзывал изо рта рептилии, чутко принюхиваясь, стараясь уловить страх жертвы.
Но Ворфа страх не брал.
Он блаженствовал, наслаждаясь столь долго откладываемым отпуском в заповеднике Алмрона – безграничного пространства нетронутой природы, окружающей Первый Город родной планеты клингонов, Кроноса.
Медленно он оскалил зубы на стоящее перед ним трехметровой длины создание, оттянув губы в свирепой победной гримасе, мотая головой из стороны в сторону. Его плотно заплетенная коса воина молотила по плечам и разбрызгивала текущую из ран кровь. Кровь стекала по его голой груди на простой пояс и набедренную повязку.
Пред лицом смерти Ворф осознавал и чувствовал каждое неуловимое движение жизни вокруг – здесь блуждающий среди листьев шорох легкого ветерка, там – как ползет жук. Он слышал хруст каждой сухой хворостинки. Поскрипывание каждой ветви. И периферийным зрением он отчетливо видел каждый серебристо-пурпурный листок. Даже вонь хищника, стоящего перед ним врывалась в его ноздри подобно бодрящему букету божественного нектара.
Ворф жил.
Как не жил с тех самых пор как тарелка «Энтерпрайза» начала свое долгое падение, с того момента когда жизнь и смерть разделялись только мгновением между двумя ударами сердца.
Здесь, в Алмроне, клингоны могли жить так, как всегда было предназначено жить клингонам – всегда в этом мгновении между двумя ударами сердца, между жизнью и смертью, поражением и победой.
