Олег Авраменко - Галактики, как песчинки
Наконец двери распахнулись, и в комнату вышел дядя Клод. По его виду, не такому мрачному и подавленному, как час назад, я поняла, что дела наши обстоят лучше, чем он ожидал.
— Ну как там? — одновременно вырвалось у отца и Анн-Мари.
— Мою отставку не приняли, — устало ответил дядя. Ещё во время полёта, едва очухавшись от выстрела парализатора и мгновенно протрезвев, он только и талдычил о том, что уйдёт в отставку и добровольно подвергнется психокодированию. — А в качестве наказания мне вживят антиалкогольный блокиратор. Боюсь, что теперь, дорогая Рашель, я не смогу выпить даже бокала шампанского на твоей свадьбе.
Это он так пошутил. Ха, совсем не смешно…
— А что будет с нами? — нетерпеливо спросила я.
— С тобой и твоим отцом хотят ещё поговорить, прежде чем принимать решение. А вас, фрегат-капитан,[2] — обратился он к Анн-Мари, — переводят в прямое подчинение Объединённого комитета. С этой минуты вы являетесь сотрудником Отдела специальных операций. Насколько я знаю, полгода назад вы подавали соответствующий рапорт.
— Так точно, адмирал!
При этом известии лицо Анн-Мари просияло. Оно и понятно: ведь Отдел специальных операций, а короче ОСО, выполнял самые сложные и важные задания, для которых не годились люди с ограниченной инициативой и слабой мотивацией. ОСО был элитным подразделением разведки и контрразведки, так что психокодирование Анн-Мари не грозило. Кстати сказать, мой отец (в смысле, первый отец — Жофрей Леблан) работал как раз в ОСО.
Дядя натянуто улыбнулся:
— А где же ваше «благодарю»? Ведь именно мой длинный язык позволил вам получить это назначение… Впрочем, я шучу. Вопрос о вашем переводе и так был фактически решённым делом.
Только сейчас я обратила внимание, что он ведёт себя немного странно. Как-то неестественно возбуждён, глаза его лихорадочно блестят, а зрачки расширены почти на всю радужную оболочку.
— Что с тобой, дядя? — обеспокоенно спросила я. — Тебя заставили принять «наркотик правды»?
— Нет, всего лишь эйдетик. Чтобы освежить мою память. Я дословно пересказал наш тогдашний разговор, и они убедились, что больше никаких секретов я вам не выдал.
— Разве что собирались сказать о чём-то, что начинается со слова «ортогональные», — заметила Анн-Мари.
Дядя кивнул:
— Даже это я вспомнил. В точности: «владеют принципом ортогональных…» — после чего вы меня отключили. Но вы ни за что не догадаетесь, о чём я собирался сказать. Даже если бы я успел произнести и второе слово, вам бы это всё равно ничего не дало. Термин слишком неудачный… гм, или напротив — весьма и весьма удачный. Это с какой стороны посмотреть.
— Зато о других галактиках ты сказал прямо и недвусмысленно, — заметила я.
— Это не настолько критическая информация. Главным образом мы опасались, что я мимоходом обронил что-нибудь такое, из чего вы затем смогли бы прийти… м-м, к весьма нежелательным выводам. Но ничего подобного в моих словах, к счастью, не было. Если бы вы, капитан, — повернулся он к отцу, — не поспешили удалить из памяти компьютера запись нашей беседы, мы бы все сэкономили массу нервов.
— Тогда это представлялось мне разумной мерой предосторожности, — сказал отец. — Теперь я признаю, что погорячился. Ваши слова о достижимости других галактик меня сильно потрясли.
— Да, конечно, это важная информация. Но, повторяю, не критическая. К тому же я не сообщил вам никаких конкретных деталей. Вы поверили мне только потому, что я занимаю высокое положение в руководстве и имею доступ к государственным тайнам. Если вы расскажете об этом своим друзьям, знакомым и родственникам, они, возможно, тоже поверят вам — но с изрядной долей скептицизма. А дальше это пойдёт уже в качестве обычных слухов и сплетен, наряду со многими небылицами о наших секретных открытиях и разработках.
— Мы никому не станем говорить, — твёрдо заявила я.
Дядя Клод улыбнулся:
— Я в этом не сомневаюсь, дорогая. Просто обрисовываю гипотетическую ситуацию… Впрочем, не такую уж гипотетическую. Пару раз случалась утечка сведений, что якобы мы научились открывать каналы третьего рода. Особого резонанса эти слухи не вызвали — им не поверили и они быстро сошли на нет. Наше общество слишком привыкло к разного рода дезинформации. Всё это я веду к тому, что вам не грозит глубинное психокодирование.
— Значит, — произнёс отец, — для нас этот инцидент обойдётся без последствий?
— Нет, последствия будут. Как-никак, а вы посвящены в важную государственную тайну. Капитан Прэнтан уже получила своё — и ей повезло, что это совпало с её желаниями. А о последствиях для вас с Рашелью я говорить не уполномочен. Да и не знаю наверняка, что вам предложат. Хоть и догадываюсь. Так что давайте подождём.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять в гостиную вошли вершители наших судеб — президент Жаклин Пети, премьер Поль Карно и адмирал Дюбарри. Мадам Пети, с которой до этого мы не виделись, тепло поздоровалась с нами и заботливо спросила, не проголодались ли мы. Отец от имени всех нас заверил, что нет, не проголодались, но она всё же распорядилась по интеркому, чтобы нам принесли чай с бисквитами. Госпожа президент обращалась с нами скорее как радушная хозяйка, чем глава правительства самой могущественной из человеческих планет. Если верить рассказам, она всегда так вела себя в неформальной обстановке, подкупая собеседников своей мягкостью и обходительностью, которые слабо вязались с её репутацией жёсткого и решительного политика.
Мадам Пети называли величайшим государственным деятелем за всю историю Терры-Галлии. Её ставили вровень с такими легендарными историческими фигурами как Наполеон Бонапарт, Шарль де Голль или Маргарет Тэтчер, а некоторые шли ещё дальше и утверждали, что она самый выдающийся политик всех времён и народов.
Впрочем, это было явным преувеличением. Госпожа президент, безусловно, была умелым организатором и талантливым руководителем, она блестяще справлялась со своими обязанностями — как, собственно, справлялось большинство её предшественников. Просто семь лет назад, на исходе своего первого президентского срока, она оказалась в нужное время в нужном месте — именно её подпись была поставлена под приказом о начале крупномасштабной военной операции против Иных. Молниеносное освобождение восьми человеческих планет обеспечило ей убедительную победу на следующих выборах, и даже в прошлом году, когда на парламентском уровне симпатии большинства избирателей перекинулись от либералов к консерваторам, она всё равно была переизбрана на третий срок. Мадам Пети любили и уважали; я думаю, что если бы не конституционное ограничение, то через пять лет её бы избрали и в четвёртый раз.
Когда президентский секретарь доставил в гостиную поднос с угощением и удалился, премьер-министр Карно, удобно расположившись в кресле, заговорил:
— Итак, господа, дела обстоят следующим образом. Тщательно разобрав весь ход вашего тогдашнего разговора, мы установили, что адмирал Бриссо не выдал вам никаких других секретов, помимо того, что мы располагаем возможностью проникновения в другие галактики. Это тоже важная тайна, разглашение которой таит в себе определённую опасность. Меньше всего в данном случае нас беспокоит, что о ней проведают Иные. Эти сведения ничем им не помогут и лишь заставят их ещё больше бояться нас. А вот что действительно опасно, так это распространение подобной информации среди людей. Сейчас наша экономика работает на войну, главная наша цель — освобождение оставшихся под властью чужаков человеческих миров, и пока мы не можем позволить себе такие масштабные проекты, как освоение других галактик. А между тем значительная часть граждан освобождённых планет по-прежнему живёт в страхе перед чужаками и не чувствует себя в безопасности даже за надёжно заблокированными дром-зонами. Они привыкли не бороться с опасностью, а избегать её, убегать от неё. — Поль Карно сделал паузу и посмотрел на отца. — Лично вас это не касается, месье Матусевич, но многих бывших махаваршцев — да. Извините, если мои слова задели вас.
— Всё в порядке, сэр, — невозмутимо ответил отец. — Если ваши слова и задели меня, то только потому, что это истинная правда. И, кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Едва станет известно, что открыт путь в другие галактики, много людей захотят переселиться туда. Бросить всё нажитое, начать с чистого листа, терпеть тяготы и неустроенность жизни первопоселенцев — лишь бы оказаться подальше от чужаков.
— Совершенно верно, капитан, — кивнул премьер-министр. — А мы, как демократически избранные правительства, не сможем противиться воле значительной части наших сограждан. А если даже воспротивимся, то на следующих выборах к власти придут те, кто пообещает начать массовую колонизацию других галактик. В результате придётся существенно сократить военные расходы, и освобождение оставшихся одиннадцати планет, где томятся в неволе девять миллиардов наших собратьев, растянется на несколько десятилетий. Мы не можем, мы не вправе этого допустить.
