Оксана Щербатая - Изгнание. Книга 1
Когда вырос, в восемнадцать лет завершив базовый образовательный курс, - пошел сперва работать в филиал Космического Банка, - работа была не слишком сложной, но - не креативной, рутинной, - не для меня. Мать поняла и поддержала мое стремление к науке. За мной сохранили пост третьего заместителя директора с неполным рабочим днем, составлявшим пять часов ежедневно, кроме выходных: я ведал отделением научных инноваций. Исследовав мое общее состояние здоровья, физического и психического, мне было позволено заниматься и другой деятельностью, - в свободное время.
В банк я постоянно ходил на совещания, не опаздывал; изучал и анализировал последние технические достижения, применяемые в банковской деятельности в метрополии и старых колониях; выдавал рекомендации по оптимальному использованию имеющегося у нас оборудования. Словом, деятельность моя казалась мне почти синекурой, отнимавшей времени, - чуть, но дававшей отличную стабильную зарплату и стаж "замдиректора Космобанка", - красиво звучало, завораживающе...
Все оставшееся время делил между изучением Тефии, - ее дивных ледяных запасов и их необычного химического состава, пытаясь забираться в самые неизученные уголки спутника, - и наблюдениями Вселенной.
Это именно я первым зафиксировал странные, официально так и не нерасшифрованные сигналы, шедшие в направлении Солнечной системы из системы Эпсилон Тукана.
Возможно, я и не был первым человеком, обнаружившим их, но нигде не приходилось встречать информацию о подобном. Неожиданной находкой я космического зова я поделился с главой обсерватории Ферием, моим почти другом и добрым наставником.
Ферий мне вначале не поверил, так абсурдно прозвучала для него эта информация: директор обсерватории являлся убежденным пессимистом в вопросе контактов с другими мирами, полагая, что кроме жителей Солнечной системы, других разумных существ не существует, - да и слава Богу, что так! Но он все-таки оформил мое сообщение о принятии повторяющихся сигналов в соответствии с принятыми в обсерватории правилами: так как я не являлся штатным сотрудником обсерватории, он записал "новооткрытое" на себя в журнале наблюдений, - по согласованию со мной. И вскоре отправил информацию о странном наблюдении на Зем. Хороший был человек!
Его вскоре вызвали в метрополию, под предлогом участия в конференции, но назад он так и не вернулся: пришло сообщение, что Ферий погиб на подвесной дороге в районе горы Джомолунгма. Тело не было найдено. Никакой входящей информации с Зема о сущности зарегистрированных сигналов обсерватория не получила. Словно само наше исходящее письмо исчезло в бездне корреспонденции, как в бездонном решете.
Хотел было послать повторный запрос, - уже от своего собственного имени и статуса, - астронома-любителя высшей категории, - вне должностных обязанностей, - но интуитивно не стал этого делать.
Предварительно посоветовался с мудрой матерью, и она велела мне ничего не сообщать на Зем. Сказала: смерть Феерия выглядит подозрительно. Более чем подозрительно! Возможно, мы с Ферием вторглись в засекреченную область исследований, в которую светским лицам ход воспрещен. Феерия вполне могли запросто 'убрать'. Не объяснила, почему. Если расшифровка сигналов и была предметом интереса некоей секретной епархии, почему бы просто не объяснить Феерию, что не нужно разглашать эту информацию, и все? Мать засмеялась моей наивности, завздыхала, сказала, что для меня и Тефия - слишком людный космический объект: с моим невинным взглядом на жизнь только на астероиде личном жить! Привыкнув ей доверять всемерно, - прислушался к её мнению. Сохранил память о сигналах в своем знании. Смолчал, никуда более не отправляя донесений о своем открытии.
Вскоре и заместитель директора обсерватории, без всякой мотивировки, был отозван в метрополию, где получил новое назначение, - на Энцелад. А к нам в обсерваторию с Зема прислали странного директора с образованием неясного типа. Подозреваю, что он был близок к креационистам и совсем не походил на "инженера": чистый администратор, моралист и зануда, абсолютно не разбиравшийся в астрономии. Поэтому, очевидно, его и назначили... Видимо, Зем не был заинтересован в новых космических открытиях, - денег не хватает и на окончательное терраформирование уже созданных колоний землян...
Однако, "новая метла" нисколько не препятствовала моим наблюдениям звездного неба, полагая Стипатора, - то есть меня, - глупым дилетантом-банкиром. Друзья меня зовут Стип, но Стипатор - это подходящее имя для рожденного на спутнике... Мать дала приятную скромную взятку новому "директору" и тот отныне почитал меня своим другом и покровителем в провинциальной глуши. А его недалекая скорта делала мне необтекаемые намеки на симпатию... Глупая девушка...
В двадцать меня случился бурный роман с замечательно красивой рыжей женщиной из самых низов, но умной до чрезвычайности и очень ласковой...
Дочь люпы, рожденная в лунном лупанаре, по умственному развитию она оказалась отличной от других представителей своего сословия. Её отделили от массы детей низшей касты в пять лет, переименовав в Инжению. Не знаю, как там мою возлюбленную звали прежде.
Пройдя соответствующее длительное обучение, - настоящее, с методами зубрежки и зуботычин, - без всякой дорогостоящей суггестии, - она была сочтена пригодной для работы техническим сотрудником на колониальных обсерваториях, - здесь всегда имелись вакансии для амбициозных людей "без связей". Приехала на Тефию с немалой надеждой: заработать честных денег и найти подходящего мужа-инженера.
А полюбила - меня, испортившего ей всю жизнь. Она не была прилипчивой скортой, рожденной для сексуальной радости элитариев, она была женщиной-ученым, скромной, гордой и простой, без любых познаний о сексе и контрацепции. Как дитя. Я был таким же. Молодым и жарким. Общение с матерью не подразумевало лишних откровений, а в дисципии местном, где со мной учился лишь еще один мальчик, уже уехавший покорять Зем, - о сексе упоминалось вскользь, как о чем-то постыдном для элитария.
Наше совместное наблюдение далеких ночных созвездий и высчитывание параллаксов привело вначале к робким, а затем все более жарким и долгим поцелуям, к спешной страсти в темных кабинетах обсерватории. Затем - пришло время безумных упоительных ночей в моей холостяцкой квартире, где я поил её беато и кормил банасами, которых ей не так и довелось попробовать на Земе.
Инжения радовала меня невероятно полной самоотдачей: во имя моего удовольствия она готова была пересечь пешком кратер "Одиссей" или целовать мои руки. Или делать еще большее, - все, что моей душе угодно.
Куда до Инжении низменным, корыстным скортам! Я не мог часу прожить без ее милого голоса, нежных теплых рук и ласковой покорности. Но через несколько месяцев моя возлюбленная оказалась беременной. Я не понимал всего ужаса происшедшего: низшие чины не проходят регулярных анализов, - факт выявился лишь через два месяца. Впрочем, если бы Инжения была беременна от простого ординария, - ничего страшного: спешная регистрация брака, - и все дела. Подумаешь, эка невидаль: ребёнок! Но...
Элитариям не дозволено иметь плод любви от простых женщин, - ни от каких, - естественным образом. Я мог получить статус сознательного правонарушителя норм креационизма, - и претерпеть интернирование на Зем, с последующей демотивировкой, то есть полным лишением памяти о прежних связях и знаниях, - стать растением с элементарными рефлексами. Пришлось обратиться к матери, - она помогла, скрепя сердце: уговорила своего любовника Пампа объявить себя отцом будущего ребёнка, - тот согласился, но жениться отказался: так он лишится права жить с Грациозой, так как ординариям, единожды вступившим в брак, запрещены разводы и супружеские измены. До брака, - гуляй, сколько хочешь: меняй партнеров, погрязай в пучине порока, но после женитьбы, - ни-ни! Иначе будешь наказан лишением в правах. Так в людях воспитывают нравственность.
Но, так как брака-эпигамии между "любящими" (Памп единожды видел Инжению) не было, то ей позволили выносить и родить нормального здорового ребенка - чудную девочку, - причем до самых родов она выполняла свои обязанности астронома-исследователя, и искоса бросала на меня любящие нежные взгляды, ни в чем меня не обвиняя.
После родов ее немедленно передислоцировали, в качестве наказания, на колонию Харон, - без права выезда оттуда в течение двадцати лет. Харон - закрытый объект терраформирования, там ведут неведомые непонятные эксперименты, о сущности которых я могу лишь догадываться, и то благодаря намекам матери, - доступ гражданским лицам туда строго воспрещён. Следовательно, я никогда более не увижу свою возлюбленную: двадцать лет - огромный срок.
Моя дочь от Инжении осталась на Тефии, - в качестве законной дочери Пампа, человека, имеющего официальный стаж свыше двадцати лет и награды правительства за 'ударный труд', - поэтому он был сочтен достойным удочерить собственную дочь и лично ее воспитывать.
