Сергей Кусков - Игрушки для императоров
Тем временем в ушах, на дозволенном мембраной пределе, распинался голос из древности. И как тогда в парке, когда я гулял с девочкой с белоснежными волосами, он оказался для меня пророческим. Мир, что ожидает меня, прекрасен. Жесток и прекрасен именно в своей жестокости. В нем не выживают слабые духом; сюда попадают только те, кто достоин. И даже мой нынешний тест — экзамен на храбрость и мужество.
Только такие люди, храбрые и мужественные, смогут столетие существовать рядом с монархом, и оставаться на плаву, поддерживая на плаву и самого монарха вопреки всей несуразице собственного существования. Это невероятно, невообразимо дико, что все они, эти люди, все сто лет, являлись женщинами. Впрочем, а женщинами ли?
Он ждет меня, этот мир. Терпеливо и бесстрастно переминается с ноги на ногу за гермозатвором выхода из трассы, которая, при всей огромности, не бесконечна. А на дороге к нему меня ожидают всего-то несколько десятков (сотен, тысяч) ботов.
Первого же из встреченных роботов я протаранил, ударив по нему всем телом. До этого бы не рискнул: несмотря на безоружность, неопасными роботы не казались, а какова прочность, к примеру, забрала? Но теперь это стало не важно — я летел, а за моей спиной развевались невидимые никому, лишь ощущаемые мною крылья. Крылья ангела.
Первый бот отлетел в сторону, даже не замедлив моего движения. За ним последовали еще и еще. Они пытались что-то делать, атаковали, бросались под ноги, но я каждый раз уворачивался. Я не был одержимым берсерком, я просто был богом. Богом трассы…
* * *Ничто не вечно под Солнцем, всему есть предел, даже у предела. Тело не выдержало — для него это оказалось чересчур, свершенное невозможное взяло свою плату. Я упал и понял, что не могу больше двигаться — сил не осталось.
Находившийся поблизости бот напал на меня, лежачего, двинув с разбегу ногой в живот. Я отлетел — у них и такое в программе? Поднялся, не понимая, за счет каких резервов это делаю, пытался сопротивляться… Естественно, бестолку. Бот ударил снова, проходя мою защиту словно молот сквозь масло. Больно! Больно не от соприкосновения, не от самого удара, а от реакции доспеха на силу его гашения. Черно-синий доспех защищал даже от таких ударов, но недостающий ключ фразы — слова «пока еще». Боты невероятно мощные, а его ресурс не беспределен, сколько он еще продержится? Я вновь отлетел, а забрало изнутри, в подтверждение последней мысли, покрылось тонкой паутинкой трещин. Следующий удар в лицо оно не выдержит, кулак робота лаконично выбьет мне мозги, размазав их о заднюю стенку шлема. Бот навис снова, и в очередной раз собрался меня ударить…
…Вот он, момент истины…
…Я был не прав, они его не отключат.
Да, какова бы ни была моя ценность, я или выйду с этой трассы, или не выйду, третьего не дано. Это закон их прекрасного мира.
«Все или ничего», — пронесся вдруг в голове мой собственный жизненный девиз, как ответ, реакция на него. «Со щитом или на щите»…
И я понял, что могу подобрать много подобных лозунгов. Но их тайный смысл в том, что лично мне этот закон намного ближе, чем я думал раньше. В душе я один из них, часть их мира, как бы ни ненавидел и не презирал некоторых его представителей. И от этого мною овладело бешенство.
…О, нет, это не была ненависть, это было нечто большее. Безумие, в котором не осталось места холодной ярости. В голове закрутилось лишь одно слово, «ЖИТЬ». Жить, несмотря ни на что. Я зарычал, как зверь, загнанный в угол, идущий на свою последнюю битву, после чего оттолкнулся, изо всех неожиданно появившихся сил, давая телу ускорение, и бросил себя на противника…
…Хрясь!
Приклад винтовки треснул. Позже, размышляя, я пытался понять, какова должна была быть сила, чтобы сломать приклад, созданный из сверхпрочных полимеров специально для рукопашного боя, но не смог. Бот согнулся и отлетел, половина его лица оказалась вмята в черепную коробку. Человек после такого не выжил бы, но это был не человек. Я с силой всадил дуло ему в глаз, в единственное уязвимое место…
…Ничего. Даже после этого, робот продолжал сражаться. Да, на секунду возникла пауза, благодаря которой я пришел в себя, но лапищи робота тут же попытались меня цапнуть.
Пришлось оставить винтовку. Не бросить, нет, именно оставить, отпрыгнув в сторону и попытавшись отбить кулаками — за что-то она там зацепилась в черепушке. Особого смысла в ней, в общем-то, не было, я мог без потерь для себя оставить ее там и бежать дальше, ибо только в движении было мое спасение, но надо мной довлело Первое Правило Венерианского солдата. Оставить оружие — позор и поражение. И это было выше угрозы смерти.
У меня не было ничего, никакого оружия, кроме доспеха с треснувшим забралом полушлема. Только кулаки, усиленные гидравликой скафандра. С кулаками против мира — как в старые добрые времена. И безумие накатило вновь…
Я стоял над ним, над поверженной железякой, уставившей единственный неподвижный глаз в потолок. Вторая глазница была разворочена — я все-таки вытащил остатки своей винтовки, которые использовал затем и как копье, и как дубину. Меня трясло. Вот так, голыми руками, боевого робота?.. Это чересчур.
Еще он повредил мне коленку. Так, что боль прострелила даже сквозь пелену безумия. И что делать с этим — не знал, так как ни о какой «зеленой» дорожке здесь не могло быть речи. Любая помощь только по выходу из трассы, до которого попробуй доберись с такой ногой!
Робот продолжал сражаться до последнего, как и положено примерному роботу-солдату. Я посмотрел на искореженную винтовку, которую держал в руках, покореженное дуло. Вот они, вестники нового мира. «До последнего». «Никакой пощады». «Обратной дороги нет». Безумие вновь накрыло меня, но на сей раз я позволил ему это сделать. Я сам вызвал его, чтобы оно меня накрыло. Ведь главное в происходящем не страх и не ужас, который могут внушить боты с такой программой, они лишь орудия. Главное то, что вестники нового мира подтверждают другой, самый важный для меня жизненный тезис.
«Победитель получает всё».
И только оно его осознание в данный момент могло помочь мне добраться до финиша.
Я бежал с кровавой пеленой перед глазами, не чувствуя боли и не ощущая ничего вокруг. Встречные боты удостаивались от меня ударом остатка винтовки, после чего я вновь мчался дальше, не останавливаясь и нигде не задерживаясь. Я рычал, и этот нечеловеческий рык запомню навсегда.
Как добрался до шлюза — не помню. Последнее мое воспоминание, всплывающее ниоткуда, — это я, выскакивающий из полутемного тоннеля на свет. Меня трясло; тело пронзила боль, будто тысячи и тысячи маленьких бомб одновременно взрывались по всему телу. Помню, что последние метры почти полз на карачках.
Ко мне кинулись люди, целая толпа разношерстно одетых представительниц корпуса, каждая из которых словно отрепетированными движениями принималась что-то со мной делать. Кто-то был вооружен плазменными резаками, которыми тут же срезал с меня листы брони, другие, с красными повязками и во всем белом, что-то вкалывали мне из больших аптечек, третьи подтаскивали под меня медицинские носилки, четвертые…
Да, там было много народа, много суеты; все что-то гомонили и спрашивали. Но отдельно я запомнил сеньору Гарсия и ее глаза — в них царили поддержка и удовлетворение. Она единственная не суетилась, будто знала, что и как со мной, и что и как будет дальше, по крайней мере, показывала это внешне. И когда опустилась рядом, я, вытянувшись вперед, хриплым голосом выплюнул:
— Сеньора… Я… Сломал… Винтовку…
Она что-то ответила, успокаивающе-бодрящее, но я понял по глазам, что она хотела сказать. И как бы в подтверждение, перед самой потерей сознания, в лежащем рядом разрезанном шлеме раздался голос:
Приветствую тебя, безумный мир,Ты сделан из железа и свинцаИ я пойду с тобою до конца.Возьми меня с собой, прекрасный мир…
Эпилог
Ноябрь 2447 года, Венера, Альфа
— Заходи, сын. Садись.
Себастьян прошел, аккуратно сел в дальнее кресло напротив камина. Во главе стола сидел не отец, а дон Родриго, начальник их службы безопасности. Себастьян уважал этого человека, но боялся, несмотря на статус наследника одной из крупнейших семей планеты. Было в доне Родриго нечто такое, что… Совами передать сложно, но на уровне интуиции Себастьян понимал, что тому плевать на силы, стоящие за людьми, которые ему не нравятся, или которые мешают его делу. Опасный человек!
Отец развалился на мягком диване, расслаблено прищурив глаза. Вроде как отдыхал. Себастьян знал, это обман, в голове отца в данный момент одна за другой, с катастрофической скоростью, проносятся мысли, просто посвящены они одной проблеме, а не целой куче, как в обычном, собранном состоянии.
