Мрачные тайны Луарвига - Лариса Куницына
- Прости, - проговорила я. – Я ношусь со своими бедами. А тебе, наверно, тоже нелегко.
Он с какой-то искусственной небрежностью пожал плечами.
- Одиночество стало беспокоить меня только последние два года, я пытался привыкнуть, но это невозможно. Может, мне стоит найти кого-то, но я плохо схожусь с людьми. Они хотят знать, с кем имеют дело, а мне нечего им ответить. К тому же, пока я никак не могу избавиться от мысли, что мне никто из них не нужен. Я отвык от близких отношений с людьми. Мне придётся прожить целую жизнь, пока я верну себе этот навык и это право. Но у меня есть и время, и терпение.
Я задумчиво смотрела на него, откинувшись на спинку кресла. То, что он говорил, могло быть правдой, а, может, он просто по своей гадкой привычке бьёт на жалость, рассчитывая на мою сострадательную душу. Ну, как не пожалеть разнесчастного сиротинушку, не взять его под опеку, не ввести в круг своих друзей… «Твой скептицизм тебя погубит», - сказала я себе, глядя на опущенные ресницы, на кончиках которых словно осела золотая пыль от пламени свечей.
- Я думаю, что у тебя всё будет хорошо… - произнесла я.
И он взглянул на меня из-под этих ресниц чёрными глазами, в которых опять искрился смех, хоть лицо и было серьёзно.
- У тебя тоже… - пообещал он.
Наверно, этот ужин продолжался бы и дальше на этой сентиментально-романтической волне, если б я вдруг не вспомнила о той картине в галерее Портмана. Мне подумалось, что в ней слишком много таинственного, и МакЛарен с его мрачным опытом и весьма своеобразным набором знаний мог бы мне помочь разобраться в этой загадке, не говоря уж о его намётанном взгляде. Ведь именно с его помощью мне удалось приоткрыть завесу тайны над этим странным творением. Но стоило мне заговорить об этом, как он заметно поскучнел.
- Что ты думаешь об этой картине? – спросила я.
Он пожал плечами и нехотя проговорил:
- Опять твой профессиональный интерес. Учитывая мой профессиональный опыт? Ну, что ты хочешь знать?
- Зачем было писать эту картину?
- Не знаю, ангел… Я никогда не писал таких картин.
- Утром ты сказал, что это может быть послание. Что ты имел в виду?
Он неопределённо покачал головой.
- Может, просто напоминание о том, что Зло всегда рядом, и то, что на первый взгляд кажется трогательным или невинным, на самом деле опасно и страшно?
- А, может, в картине зашифрован какой-то ритуал? Например, позволяющий вызвать дьявола?
- Распространённое заблуждение… - вздохнул он. – Его не нужно вызывать, он всегда рядом. Это подтверждается двумя очевидными доказательствами: он имеет дурную привычку являться к тем, кто его не призывает, и не является к тем, кто его зовёт по всем правилам того, что зовётся Искусством.
- Может, у этого ритуала другая цель?
- Может, - уступил он, - но я не знаю, что это за ритуал.
- А, может, загадка в самой картине, например тайник в доске или что-то нарисовано или написано под слоем краски… - продолжала я размышлять вслух. – Ведь никому не пришло в голову сфотографировать картину с помощью хотя бы самого примитивного рентгена, я уж не говорю о более специфических методах исследования.
- Ты собираешься заняться этими исследованиями прямо сейчас?
- Нет, может, немного позже. Ты можешь мне помочь.
Его лицо как-то странно напряглось.
- Я бы вообще не хотел, чтоб ты этим занималась. Что тебе взбрело в голову тратить время на эту доску?
С минуту поразмышляв, я решила, что могу рассказать ему то, что касается завещания старого антиквара. Он выслушал меня внимательно.
- Вы собираетесь её продать? - он вытащил из кармана портсигар и, достав из него сигарету, сунул в зубы. Когда он прикуривал от зажигалки, оранжевое пламя на мгновение ярко осветило его сосредоточенное лицо.
- После того, что мы о ней узнали, это вряд ли возможно, - призналась я. – Она может быть опасна. Разве нет?
Он утвердительно кивнул. Первый более-менее конкретный ответ.
- Может, - уверенно подтвердил он. – А если не продать, то что?
- Мы должны выяснить, что в ней такого… Провести исследования…
- А потом?
- Почему ты спрашиваешь?
- Интересно. Почему ты не говоришь, что вы собираетесь её, в конечном счёте, уничтожить?
- Уничтожить? – опешила я.
Мне сразу вспомнилось как изысканно и чётко выстроена композиция картины, тщательно выписаны лица, детали… Да, это жутко, но ведь Босх и Гойя тоже не ангелов рисовали, так что же, их тоже в печь? Ведь это шедевр, хоть и мрачный. Я почувствовала страх и печаль, глядя на него, и отвращение, вызванное тем, что он изображает. И это отвращение тоже может быть мерой воздействия. Ведь увидев эту картину и испытав ужас от её содержания, вряд ли кому-то захочется вдруг заняться чёрной магией у себя дома. Отрицательные чувства тоже могут создавать воспитательный эффект.
Между тем, МакЛарен пристально смотрел на меня, сжимая сигарету в зубах. В этот момент он вовсе не был похож на несчастного мальчика. Внимательный, оценивающий взгляд, словно, на сей раз, он испытывал меня. И при этом во всём его облике вдруг проступило что-то жёсткое, неуступчивое и хищное, как у матёрого волка.
- Эта картина не является моей собственностью, и я не могу решать её судьбу, - произнесла я.
- Ты уходишь от ответа, - возразил он. – Если б это была твоя картина, ты бы её уничтожила?
- Что ж… - вздохнула я и с честным видом взглянула в его прищуренные глаза. – Она не моя.
Он продолжал какое-то время смотреть на меня, видимо, о чём-то раздумывая, потом воткнул сигарету в пепельницу и взялся за бокал.
- Тогда выпьем за того, кто может решить её судьбу. И, дай Бог, что б
