Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Недавно на Птице посмотрели фильм, где был аквариум с дохлыми рыбками.
– Ну я почти закончил, Фил.
– За это твоё «почти» я плюну в тебя дважды – в фас, а потом в профиль.
– Ну я уже закончил, космачи! Натурально. Висим, братва! Шесть часов у нас в гиро!
Сигнал продолжал надрываться.
– Да (…), Кросс!
– Кросс!
– Пилот Валехов, ответьте первому миссии!
– Я в гальюне! – прокричал Валехов издалека. – Минуточку! По-маленькому! Минуточку!
– Всё, я возвращаюсь на шаттл… – сказал Фаг с отчаяньем.
С облегчением отдуваясь, Вадим «Кросс» Валехов повернул клапан сброса отходов, закрыл АСУ, выбрался из туалета и полетел обратно в рубку. Он был в метре от оборавшегося НРС-ctrl, когда стойка вдруг погасла.
– Оп-са! – сказал, изумившись, Валехов. Он принялся в поручень на морде стойки. – Рома, они отчаялись. Вызвать в отместку?
– Кросс, да… – начал было Володница, но тут по громкой раздался предупреждающий сигнал радиостанции «Нелюбова», на авто стоявшей.
– «Нелюбов», ответьте «Карусели»! – сказал ровный мужской незнакомый голос.
– Я «Нелюбов», – ответил Володница. – «Карусель»? Что стряслось? Кто на контакте?
– Подайте маяк «Карусели», – сказал голос. – Иду к вам. Приготовьтесь принять «Карусель».
– Маяк подан, – сказал Валехов, отработав запрос автоматически. – Кто говорит?
– Генерал-майор Шос, Управление Солнечных колоний. Чем объясняется ваше молчание?
– Это вы вызывали? Мы работали, – сказал Володница. – Некому было ответить. Вызов без пометки первой срочности… – Эфир потянула пауза. Её не выдержал Володница, продолжил: – К приёму «Карусели» будем, конечно, готовы. Кросс, начинай. Где вы, «Карусель»?
– Я буду у вас через одиннадцать минут. Начинаем взаимодействие к перехвату и стыковке.
– Роман, я его вижу! – сказал Фаг. – Ничего себе он идёт!
– «Карусель», «Карусель», здесь «Нелюбов», вы приближаетесь с опасной скоростью, повторяю, приближаетесь с опасной скоростью! – закричал вдруг Валехов, и Володница, оценив его тон, сразу полез ногами вперёд в адаптер. Перебираясь по шнуру в трубе, Володница слышал, как Валехов орёт в эфир:
– «Карусель», до столкновения сто секунд! Вый-еденные яйца! «Карусель», у вас двигатель выбирает форсаж за тридцать, повторяю, за тридцать секунд, немедленно начинайте торможение!
Выбравшись в шлюз и впервые в жизни не закрыв за собой входной люк, Володница закричал:
– Кросс, откуда он идёт?
– Штирборт!
Володница толкнулся и почти влип лицом в иллюминатор. Там сияло синее солнце: ИТМ с безумцем в пилотском кресле тормозил на форсаже, с четырёх дюз. Он шёл прямо на «Нелюбова».
– До столкновения двадцать секунд! У вас тяги одиннадцать, отвечайте, вы управляете ИТМ? – орал Валехов.
– Чем он тебе ответит, придурок?! Одиннадцать тяги! – Ничего не успеть. Сейчас шарахнет в штирборт. Все ограничники… Да!
– Кросс, герметизируй объёмы! – закричал Володница.
Валехов услышал его – в метре от Володницы обвалилась жёлто-чёрная плита.
– Роман, он успевает, – спокойно сказал Линёв. – Я веду его дальномером.
– Точно? – переспросил Володница.
– Точно. Иначе бы я с тобой сейчас прощался.
– Он (…)[89] псих! – зачарованно сказал Фаг.
– Псих он или землянин, но в морду получит,– сказал Во-лодница.– EV, первый, второй – на борт, немедленно. Бросайте всё (…)[90]! Кросс, спроси идиота, изволит ли он стыковаться или пойдёт улицей?
– Их там двое, Роман, – сообщил сорванным голосом Валехов. – Пилот и баба. Они уже идут, улицей. Роман, ты знаешь, а они на скафандровом кислороде шли. «Карусель» без атмосферы. Они даже не шлюзовались. Зря, пожалуй, мы на вызов не ответили, да? Очень я удачно гальюнное время выбрал!
Володница тем временем подплыл к первому шлюзу, открытому в Космос. В иллюминаторе люка камеры перепада он увидел две чёрные фигуры, уже вплывавшие в объём. Одиннадцать единиц в ось, хорошая физика, подумал Володница с уважением, давая автомату шлюза команду «принять».
Дейнеко вошла в «Нелюбова» первой. Чудовищный хрустящий удар в переносицу выключил сознание Володницы.
Глава 25 Ранним вечером в овраге, и Мерсшайр фыркает
До поездки верхом на коне моя заведённая в «лётке» «машинка времени» отказывала трижды: в незапамятные времена в Касабланке, когда я проходил тест на определение индекса SOC и сидел незабываемые сто часов в «бутылке Эдисона», и два раза – во времена менее незапамятные, после моего приключения с Щ-11. Это были сбои, контузии. Но впервые я вывел «машинку» из контура внимания сознательно, слишком занятого психологическим демпфированием (тело давно перестало отвечать на команды и тупо страдало) беспощадных ударов снизу через копчик в позвоночник. Зачем прикажете его, такое время, считать?
…Ехали на коне по холмам чужой планеты двое, где я был – сзади, носом в назатыльник спецкостюма Мерсшайра, и я не видел, как Мерсшайр выбирал направление. Видимо, по блику, а за рельефом под ногами следил конь. Ехали мы – не знаю сколько. Вечность, и ещё немного сотен лет. Темнело – то ли в глазах, то ли в общем. Вдруг Мерсшайр затормозил коня – шарахнув для этого мне обоими локтями под дых, мне этого очень не хватало. Конь затормозил, присев, едва не пойдя юзом. Меня немедленно опять повело назад, к земле, удариться об неё и так остаться, и опять Мерсшайр, не оборачиваясь, успел придержать меня. В книгах пишут: «Герой не чувствовал своего избитого тела». Я, к сожалению, тогда был не герой, – я очень хорошо чувствовал своё избитое тело, все его клеточки, с детализацией болевых ощущений на генном уровне. Вот мозга я не чувствовал.
Сизые пятна медленно уплывали из глаз. Конь стоял недвижно. Мерсшайр тоже не шевелился. Из последних сил обняв ногами брюхо домашнего животного, я выглянул из-за Мерсшайра. Мерсшайр тяжело, как будто бежал с седоками, а не был одним из них, дышал.
Альфа сильно присела, над востоком тучи на куполе ещё светились изнутри, но здесь, в проёме между холмами, стояла почти мрачная тень. Нет, не совсем мрачная. Что-то просматривалось. Сначала решил – какая-то разновидность болезненных, уже родных, пятен. Но нет. Это принадлежало внешней реальности. Впереди по курсу пространство перечёркивал страшно светящийся извилистый горизонтальный шрам. Свечение меняло интенсивность так, что я скоро сообразил: это электрический свет из-под грунта, из какого-то провала, несомненно. Мы приехали.
Мерсшайр фыркнул, конь переступил с боку на бок. Мерсшайр отпустил натянутые стропы управления, привязанные к железке во рту коня. Над плечом Мерсшайра показался ствол флинта.
– Хана! – шёпотом прокричал Мерсшайр.
– Мерс? – ответил женский голос таким же шёпотом на всю округу.
– Я, Мерсшайр!
– Здесь овраг. Мы ждём Хана. Спускайтесь, Адам. Коня оставьте наверху. Радиомолчание!
И нам помигали фонариком.
– Сползай, прик, – велел Мерсшайр. О, тут я был рад подчиниться. Я упёрся Мерсшайру в спину лбом и сполз по гладкой потной заднице коня, всей грудью хватанув её, задницы, запаха. Хвост
